Марина Островская - Черная вдова Страница 5

Не успевший опомниться Сердюков проводил круглыми глазами бирюзовую «Тойоту» и на негнущихся ногах потащился к поджидавшей его служебной «Волге».

Шофер, высунувшись из открытого окна, подмигнул начальнику:

— Ну, Рэм Степанович, ты даешь! Теперь эта телка вся твоя, с потрохами.

— А ты поменьше языком молоти, Василий, а то еще жене проболтаешься.

— Ты чего, Степанович? За кого ты меня принимаешь? Я же — могила.

Полчаса спустя бирюзовая спортивная «Тойота» припарковалась во дворе трехэтажного особняка. Хозяйка этого миленького сооружения сидела за столиком посреди аккуратно подстриженной лужайки — что-то читала.

Блондинка вышла из машины и, прихватив сумочку, направилась в ее сторону.

— Ключи — в замке зажигания, спасибо, Леночка. Ты меня очень выручила.

— Выпьешь чего-нибудь, Наташка? У меня есть классный ирландский джин.

— Извини, Леночка, не могу, тороплюсь. Увидимся в театре.

Через несколько минут, уже сидя на заднем сиденье в такси, она сняла платиновый парик и, подмигнув озадаченному водителю в зеркале заднего вида, принялась стирать с лица остатки грима.

Таксист высадил ее возле высотки на Котельнической набережной. Кивком поздоровавшись с вахтершей в вестибюле, она прошла к лифту, поднялась на десятый этаж, достала из сумочки ключи и открыла дверь.

Из ванной доносился шум льющейся воды.

— Валерка, ты дома? — крикнула она из прихожей. Дверь ванной приоткрылась, из нее высунулась мокрая голова.

— Натали! — радостно вскричал он. — Серебро!

— Поздравляю! Молодец!

— Ты бы видела, как мы их сделали!

— Кого сделали?

— Китаезов, конечно. До немцев мы пока не допрыгиваем, но всех остальных делаем — на три пятнадцать.

— Ты еще долго? От этой жары приходится принимать душ по пять раз в день.

— Выхожу.

Парень, обернутый чуть ниже пояса махровым полотенцем, появился в прихожей, демонстрируя мощный торс.

— Ты уже собираешься? — расстроенно спросил он, заметив, что она складывает вещи в большую кожаную сумку. — А может, не будешь слишком торопиться?

Парень подрулил к Наталье, фамильярно обнял ее за бедра и недвусмысленно подмигнул, кивнув в сторону спальни. Она несколько секунд смотрела на него в упор, затем цепкими пальцами взяла за запястья, оторвала его руки от себя и вытянула их вдоль его туловища.

— Стоять смирно! Ты меня понял? Приказываю руки не распускать.

— Есть руки не распускать, — после недолгой паузы расстроенно пробормотал Валера.

— Вот и чудненько. Я всегда знала, что ты умница. Тетка может тобой гордиться. Так ей и передай. А теперь — смена караула. Продукты в холодильнике, коту дай «Вискас» и поменяй туалет, он у нас чистюля. Хозяйка — в Израиле, вернется через пару недель. Ключи оставляю под зеркалом. И еще, пока не забыла, — она остановилась на пороге ванной, — личная просьба… Будут тревожить мои поклонники — спускай их с лестницы.

— На этот счет можешь не беспокоиться. Я — твой главный и единственный поклонник! — мужественно пробасил молодой человек. Он вскинул мускулистые руки и поиграл бицепсами. — Пусть только сунутся.

Распахнув стеклянную дверь «Макдональдса», девушка выпустила шумную стайку девочек-подростков с красными бумажными флажками в руках и прошла к столику, за которым сидел скромный молодой человек, в котором без труда можно было узнать администратора ювелирного салона. При ее появлении он демонстративно посмотрел на циферблат наручных часов.

— Опаздываешь, Натали.

— Извини, Сережа.

— Лед растаял.

— Ничего страшного, — сказала она, вставляя соломинку в крышку большого бумажного стакана.

Сделав несколько глотков, девушка достала из сумочки маленькую бархатную коробочку.

— Деньги товар — деньги, — по-деловому произнесла она.

Молодой человек передал ей в руки длинный узкий конверт.

— Здесь ровно половина, как договаривались. Не мешало бы вспрыснуть удачную сделку.

— А чем мы, по-твоему, занимаемся? — Она демонстративно подняла картонный стакан. — Ты же знаешь, я спиртное не люблю. А тебе надо поторапливаться, чтобы вернуть колечко на место.

— Само собой, — кивнул он. — Это же «Ван Клифф и Арпельс»… производства смоленского завода ювелирных изделий.

Они дружно рассмеялись.

— Ну, Натали, смотрю я на тебя и не перестаю восхищаться. Честно говоря, я немного струхнул, когда предлагал ему расплатиться кредитной карточкой. Не приведи господь согласился бы…

— Исключено, — отрезала она. — Жена держит его в ежовых рукавицах. Он мне сам признался, что она постоянно интересуется состоянием его банковского счета. Сердюков, конечно, сексуально озабоченный чинуша, но не такой дурак, чтобы засвечивать свои взятки.

— Тогда выпьем за продолжение сотрудничества.

— Какого еще сотрудничества? — вскинула брови Наталья.

— Какого пожелаешь. Можно делового, а можно и…

Девушка даже не удивилась. Лишь вздохнула почти обреченно: и этот, мол, туда же.

— Послушай, Сережа, — начала она тоном школьной учительницы, — ни о каком деловом сотрудничестве не может быть и речи. В том, что сегодня произошло с Сердюковым, виноват только он один, и никто больше. Поэтому мне его нисколько не жаль. Сам напросился. Сам, слышишь? На дураках воду возят. Но это не значит, что я — рыболов-спортсмен по поимке «карасей». Напросится еще кто-нибудь на неприятность, снова обращусь к тебе за помощью. Но это будет просьба об услуге, а не деловое, как ты выражаешься, сотрудничество.

— Ладно-ладно, — зашептал поспешно продавец. — Это я так… А может, как-нибудь поужинаем вместе?

— В каком?

— Что в каком?

— В каком месте? — улыбнулась она.

— А… ты про это…

— «Про это» по НТВ показывают, Сережа. И ужинать нам с тобой не стоит.

— Почему?

— Еще влюбишься в меня, и тогда — прощай, спокойная жизнь женатого человека. Или тебя интересуют серьезные отношения на стороне?

— В общем, нет, — сконфуженно признался молодой человек. — Я просто подумал…

— Старайся меньше думать, Сережа. Это очень обременительно и вообще — занятие неблагодарное.

Наталья схватила сумочку, резко поднялась и, не попрощавшись, с независимым видом направилась в сторону стеклянной двери, постукивая по отполированному до блеска полу тонкими каблучками.

«Вовсе не обязательно тебе, Сережа, знать, почему я так обхожусь с этими слизняками, — мысленно продолжала она разговор. — Мой отец носил гордое имя Александр, был сильный, мужественный и обветренный ветрами военный моряк».

Она почти не помнила своего отца. Время стерло детали, и теперь он представлялся ей именно таким, мужественным, благородным мужчиной.

«Но он погиб из-за такого вот слизняка! Однако я не мщу… Нет, это не месть. Да и какое отношение ко всему этому имеют Сердюков и ему подобные? Я просто восстанавливаю высшую справедливость. Указываю им то место, которое они заслуживают. И пусть у меня нет силы и отваги отца, чтобы сражаться с ними на равных. Я уничтожаю их морально, что гораздо эффективнее. И не им тягаться со мной. В этом мне нет равных!»

Глава 2

У служебного входа в театр оперы и балета, как всегда, было многолюдно.

Несколько музыкантов из оркестра бурно обсуждали подробности вчерашнего банкета, устроенного по поводу юбилея главного дирижера.

— Она заходит в подсобку репетиционного зала, а он там Нинку из корды шарит.

— Какую Нинку? У которой муж — инвалид?

— Нет, ту, что в прошлом году из Испании привезла норковую шубу. Ну, помнишь, еще в аэропорту скандал был? Она хотела четырнадцатипроцентную пошлину вернуть, а в банковском отделении аэропорта были одни песеты. На хрена ей эти песеты, ей баксы были нужны.

— Ага, вспомнил. Она тогда на уши весь оркестр поставила. Так что, он ее поимел?

— Да он вчера мог поиметь весь театр. Юбиляр как-никак…

Несколько угрюмых грузчиков тащили через служебный вход тяжелые металлические кофры с проржавевшими уголками. Стайка студенток хореографического училища задержалась у входа после репетиции в классе известного балетмейстера, обмениваясь впечатлениями:

— Вы видели, как он на меня смотрел? Видели?

— Ну и что, ему просто понравились твои ноги.

— Ой, не просто понравились!

— Брось, Танька, они же все голубые.

— Так уж и все?

— Ну, может быть, два-три старикашки старорежимных только и осталось.

— А он немолод.

— Ладно тебе задаваться.

— Вот посмотрим, что вы запоете, когда будет экзамен…

За свою не слишком долгую жизнь Наталья Мазурова вдосталь наслушалась подобных разговоров, чтобы пропускать их мимо ушей. В свои двадцать семь она считала себя старожилом театрального мира. Тем более что даже ее первые детские воспоминания были связаны с богемным закулисьем.

От станции метро ей пришлось идти спорым шагом, почти бежать. Проскочив мимо завсегдатаев театрального подъезда, она с усилием рванула на себя ручку тяжелой дубовой двери. Вахтерша приветствовала ее ласковой и одновременно ироничной улыбкой.