Ирина Глебова - Ночные тени (сборник) Страница 5

Полученные по суду десять лет Антон Николаевич отсидел полностью. Возвратился в город к семье, к сыну, которого увидел впервые десятилетним, в сороковом году. Стал начальником пожарной команды одного из заводов. Когда осенью сорок первого предстала, как неизбежность, сдача города фашистам, к Ляшенко домой пришли руководители обкома партии. Ему предложили неожиданную вещь: остаться в оккупированном городе руководителем подполья. Он не напомнил собеседникам с горьким сарказмом о том, что обращаются они к «врагу народа» – не то было время и не та обстановка. Он прекрасно понял, что на том и строится расчёт: бывший царский офицер, репрессированный, обиженный Советской властью. И понял ещё, что и у тех, кто осуждал его, не было веры в его вину…

Чтоб достоверность и доверие новой власти оказались полными, не уехали в эвакуацию, остались вместе с Ляшенко жена и одиннадцатилетний Коля. Получив звание штурмбанфюрера, свободно владеющий немецким, Антон Николаевич вновь стал начальником городской пожарной охраны. Немного успели сделать подпольщики, меньше года было отпущено им времени. Но всё же спасли целый военный госпиталь, сумев перепрятать по другим, гражданским больницам и по квартирам раненных красноармейцев. Десятки парней и девчат не были увезены в Германию с их помощью. Удалось несколько крупных диверсий – на заводах, складах, гаражах. В том числе и поджоги. Отличный специалист планировал эти поджоги так умело, что сам же не мог потом их потушить, хотя немецкому начальству упрекнуть его было не в чем – старался изо всех сил… Но спешная, не до конца продуманная организация подполья сказалась. Немецкий сыск с одной стороны, предательство и свои просчёты – с другой… Не сразу, но почти вся, под корень, организация была истреблена. Казнь руководителя, известного в городе человека, впечаталась в память и души людей. Фашисты искали семью Ляшенко, но жена его и сын уходили всё дальше от города, от деревни к деревне, и никто не выдал их…

Антон знал деда по фотографиям и находил, что похож на него. Недаром ему выпало повторить полностью дедовское имя.

Отец Антона, подполковник Николай Ляшенко, был начальником одной из городских пожарных частей. Сам выезжал на пожары, наравне с бойцами ходил в огонь, и погиб, работая со стволом на горящем чердаке жилого дома. Обвалились перекрытия… Это потом бойкий парнишка-журналист из «Вечёрки» ловко так ввернул: почудился вроде бы начальнику пожарной части плач детский, бросился он в огонь и погиб. И награждён посмертно орденом Красной Звезды. Получилось, что награда не просто за работу, а за геройский поступок или попытку поступка. Да и погиб, получается, не зря… Ерунда какая! Пожарные хорошо знают, что не бывает в их деле гибели не геройской. Тот, кто не пойдёт просто в бушующее пламя, чтоб преградить ему дорогу, тот и ребёнка спасать не бросится. Всё связано.

Антон в тот год учился на третьем курсе пожарно-технического училища. В этот же год, в мае месяце, в училище поступила телеграмма: «Командируйте сроком пять суток курсантов и офицеров, добровольно изъявивших желание выполнять работы по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС»…

Антон хорошо помнит маленький городок – тот самый. На улицах ни детей, ни женщин, только очень озабоченные мужчины в формах защитного цвета и марлевых респираторах. Это и понятно: Чернобыль, зона, радиация. Впрочем, радиацию свою он получил сполна. И всё в один день.

Поднятые по тревоге двенадцать бойцов – и Антон среди них, – мчались на машине на станцию В четвёртом часу утра уже светало. Проскочив узкую транспортную галерею, выводящую к третьему энергоблоку, машина стала. Горело что-то именно там, и им, прибывшим первыми, нужно было разведать – что? какова опасность? Антона позвал лейтенант Шаталов:

– Пойдём вдвоём, Антон, – сказал он.

Горели кабельные барабаны – огромные сгустки разноцветных кабелей. Огонь уходил в тоннели под реактор. Жутко было в пустом кабельном зале, где раздавалось только потрескивание и шипение огня. Но оба пожарных хорошо представляли, чем могут обернуться эти негромкие звуки. Взрывом ещё одного блока реактора. Они одновременно посмотрели на счётчик и переглянулись: вот это да! И сразу же – на часы. Уже одиннадцать минут находились они в этом зале.

– Всё, Тоша, быстро уходим, – сказал лейтенант. И пошутил вроде бы: – А то некому будет доложить разведданные.

Пошутил… Как потом днями и месяцами переносил он последствия этих считанных минут, Антон и вспоминать не хочет. Особенно долго подводила координация движений. Шёл, вроде бы, прямо в дверь, а натыкался на стену. Может, всё обошлось бы не так тяжело, если б ограничил себя Антон теми одиннадцатью минутами. Но когда через полчаса, в предрассветной мгле прибыл к станции батальон, разбился на отделения и одному отделению не хватило бойца, Ляшенко вызвался быть им. Просто он подумал, глядя на сосредоточенных ребят, неузнаваемых в одинаковых защитных костюмах и респираторах, что ведь все они уже тоже получили свою партию радиации. А вот же, идут в тоннель, добровольно, отказников не оказалось.

Отделение за отделением уходило в шлюзовую дверь, за которой были огонь и радиация. У каждого из ребят по две скатки рукавов-шлангов: добежали до пожарного крана, рукав – к крану, соединили, второй рукав – к первому, и назад. Распахнули дверь, посторонились, пропуская следующее отделение, и – взгляд на часы. Облегчённо вздыхают: в свои пять минут уложились. Но каждая из следующих групп бежит глубже в тоннель, времени тратит больше. Вот последний рукав присоединён, пошла вода. Антон со своим отделением бегал уже без скаток, сбивать огонь. Но это было глубоко в тоннеле, в пять минут не уложились, семь прошло.

Антон и сейчас смутно помнит, как дали отбой: пожар потушен. Сильно болела голова, желудок, мутило. Вместе с ребятами доехал до Чернобыля, лёг под каким-то деревом и словно в бездну провалился. А когда очнулся, не сразу понял где он: вокруг вповалку лежат люди, как мёртвые – спят…

Именно после этих пяти дней Чернобыля и трёх месяцев госпиталя ему, совсем юному, было сказано докторами: дым, угарный газ, нехватка кислорода – противопоказаны. И координация движений окончательно восстановится лишь… когда-нибудь. То есть, выходило – пожарным ему не быть. Руководство училища да и всего городского УВД помогло ему перевестись на второй курс юридического института. Через год учёбы Антон вдруг понял: вот его истинное дело! Чувство неожиданно открытого, как клад, собственного таланта было таким сильным, что молодому человеку страстно захотелось оперативной работы – прямо сейчас! Он перевёлся на заочное отделение, учился и занимался следственным розыском. И вот сейчас, этим летом, защитил диплом.

Глава 5

В деле о самоубийстве Александра Карамышева капитан возглавил оперативную группу. И уже сразу на месте происшествия что-то не понравилось ему, что-то показалось странным – в воздухе квартиры, во взгляде и голосе жены убитого. Он ощутил привычный прилив энергии, возбуждающий подъём и радостную уверенность: «Здесь есть, что копать!»

Но не тут-то было. От прокуратуры приехал следователь Сергачёв – вот уж невезение! Это был тот единственный человек, с которым капитан работать не любил.

Двадцатипятилетнему Антону Ляшенко сорокапятилетний следователь казался скучным типом, педантичным, равнодушным, из тех, кто старается поскорее закрыть дело и забыть о нём. Сергачёв вошёл в квартиру, аккуратно вытерев ноги о резиновый коврик, сняв в прихожей плащ и причесав у зеркала свои редеющие волосы. А потом он выразил соболезнование хозяйке и лишь после всего пошёл осматривать тело. Антон убитого уже видел и теперь присматривался к его жене.

Это она позвонила в отделение около четырёх часов утра. Женщина была красива и выглядела молодо, но Антон сразу определил, что ей не меньше тридцати пяти лет. В джинсах, сером глухом свитере, с подобранными в пучок волосами. Явно приготовилась к их приходу. Удивительного в этом ничего нет, и всё же… всё же… Слишком тщательна и причёска, и одежда. «Нет, – подумал Антон, – нет! Какая бы ни была собранная и сильная женщина, всё же потерянности, жути в глазах, что ли, не хватает? Хоть и бледна, но слишком выдержана…» Это его первое впечатление и стало первым толчком к сомнению.

Нужно было подтвердить самоубийство или опровергнуть его. То есть, найти факты. Делать это Антон умел отлично. И очень скоро ему стало ясно, что погибший и в самом деле был загнан обстоятельствами к краю пропасти. Бывший коллега Александра по научно-исследовательскому институту показал капитану иностранные журналы со статьями Карамышева и о Карамышеве.

– Какой талант пропал! Оказался не нужным! А ведь звали Сашу за границу, звали! Он отказался, верил, что своей стране может пригодиться…

Моложавый, подтянутый человек, доктор наук, стал протирать платком очки и быстро, украдкой промокнул глаза. Он уже рассказал Ляшенко, что сам, после закрытия института долго тыкался в разные места, и наконец вот уже год стоит за книжным лотком.