Игорь Заседа - Бой за рингом Страница 50

- Что же это за вопросы?

- Первый такой: что знаешь о смерти Добротвора?

- Кто-то убил его, а решил изобразить самоубийство наркомана. - Я пошел ва-банк. - Ну, вроде тех, что под окошком вон прохлаждаются...

- Убил? А доказательства?

- Есть у меня и доказательства... - Я блефовал.

Комната погрузилась в тишину, только постреливали дровишки в печи.

Этим-то заявлением и подписал я себе приговор, да сообразил поздно. А слово - не воробей...

- Что тебе еще известно?

- Не сомневайся, и о Семене - тоже. - Мне отступать было некуда только вперед.

- О нем? - В голосе Турка всплеснулся неприкрытый страх. - Что с ним делать будем, Хан?

- Вытрясти и выбросить. Пожертвуешь хорошую порцию "белой леди".

Удар Турок сохранил, ничего не скажешь, - я не успел уйти от хука снизу и с раскалывающейся от боли грудью отлетел к печи...

"Вот ты и попался, старина... И никто ничем не поможет тебе, подумал я, отлеживаясь на сыром земляном полу. И какое-то ощущение пустоты лишало последних сил. - Никто ведь не догадывается, куда это я забрался... Глупо... Толку - нуль, проку - еще меньше..."

Турок и второй - Хан - дело свое знали, нужно отдать им должное. Не убивали, сознания не лишали, но тело, мозг, каждая живая клеточка раскалывались, разламывались на части от боли - острой и не приглушенной беспамятством. Я догадался по их репликам, что они выследили меня, когда ездил к Салатко, ну, о том, что был у Марины Добротвор, и подавно знали, искали и не могли найти со мной контакт без свидетелей. Впрочем, сейчас необходимость в этом и вовсе отпала: они намылились смываться - далеко, сам черт не сыщет. Хан похвалялся не от глупости своей, ясное дело, а затем, чтоб поглубже достать меня, лишить внутренней силы, что еще как-то позволяла держаться, похвалялся, что как только закончат валандаться со мной, - на машину и в Харьков, а оттуда - билетик на самолет до Барнаула, ну, а дальше - там дом, горы и лощины, там свои: никто не продаст и не выдаст.

А мне припомнился далекий сентябрь - золотое бабье лето и отяжелевший от буйного урожая сад, притихший, словно напуганный собственным плодородием, этот сад и этот дом, где лежал я теперь, раздираемый болью, на глиняном, неровном и заплеванном полу. Мы - Николай, Ленька Салатко и я только что приехали после последнего старта чемпионата республики, где мне удалось наконец-то преодолеть барьер на двухсотметровке, и те несколько десятых секунды, вырванных в результате года упорной, умопомрачительной работы, переполнили счастьем и неизбывной верой в собственные силы. Николай (Турком мы его, чемпиона Украины, тогда еще не прозвали) - он с детства дружил с Салатко, учились в одной школе и, кажется, даже родились в одном доме на Рыбальском острове - зазвал к себе, к бабке на пироги с антоновскими яблоками.

Дом на Олеговской, сразу за поворотом, горделиво смотрелся на тенистую тихую улочку чистыми окнами и кустами герани в глиняных горшках с Житнего рынка, где с восходом солнца появлялись телеги из Опошни с незатейливой, но бесконечно прекрасной в своей простоте посудой. Лучи предвечернего теплого, но уже не жаркого солнца мягко золотили потемневшие от времени, растрескавшиеся доски веранды, ветви желтеющих яблонь и вспыхивали огнем в лакированных боках больших, с добрый кулак, антоновских яблок. Пахло горьковатой калиной, росшей за погребом, жужжали поздние пчелы, со стороны Днепра время от времени долетали низкие басовые гудки колесных пароходов, веяло покоем и совершенством жизни. И мы пили чай с вишневым вареньем и больше молчали, чем говорили, зачарованные, убаюканные этой красотой, собственным превосходством над другими, рожденным спортом, тренировками и поклонницами...

Как давно это было...

- А ты, падаль, будешь здесь загорать, пока не прокоптишься, разъяренно прошипел мне в лицо, плюясь слюной, Турок. - Попробуешь "леди", напоследок хапанешь кайфа...

Я с тоской понял, что вместе со мной уйдет, исчезнет, растворится важнейшая информация, и не все станет - пусть и с запозданием - на свои места и в судьбе Виктора. Но еще горше мне было из-за Наташки - бросил на произвол судьбы, как она будет без меня...

- Очнись, падло, - теребил меня Турок. - Не помер, вижу, не прикидывайся. Говори, кто продал?

Одно меня радовало, что они оставались в неведении масштабов затеянной против них операции (впрочем, честно говоря, и сам мог разве что догадываться о ней), а значит, еще оставляют себе лазейки, чтоб возвратиться...

Время летело с космической скоростью - оно же тянулось, как чумацкий воз в степи...

Разок мне все же удалось взять реванш, и удар ногой снизу по зазевавшемуся или расслабившемуся Турку исторг из него такой звериный рев, что я даже пожалел эту такую слабую на поверку тварь.

Зато Хан бил профессионально...

Спасла меня Наташка, ее любовь...

Не разумом - ну, разве впервые уходить мне из дому по делу и оставлять записку? - душой учуяла она смертельную опасность и кинулась разыскивать телефон Салатко, а его, как назло, не было в моей домашней записной книжке. Нашла по справочной - домашний, не отвечал. Позвонила в милицию, оперативный дежурный помог разыскать его в машине по радиотелефону.

Салатко мгновенно все понял, едва она произнесла Николай - Турок. Как раз днем тому удалось уйти из-под наблюдения, хотя держали они его цепко он был одной из ключевых фигур в деле.

Об этой квартире на Олеговской они не знали, он там редко объявлялся, хотя и числился домовладельцем - получил по наследству от умершей бабки.

Салатко потом рассказывал мне, что, растерявшись в первую минуту, он тут же неожиданно для самого себя решительно сказал: "Да что тут думать! На Олеговской он, где ему еще быть! Знаешь, как наваждение, вспомнил с такой отчетливостью - слюнки потекли! - тот вечер на веранде у Турка и пироги с антоновкой..."

Явись они на полчаса позже, кайфовать бы мне до смерти в объятиях "белой леди", видеть сладкие сны и удаляться все дальше и дальше от нашей бренной земли в межзвездное пространство, населенное такими же бедолашными душами, как моя.

...Турок, долго отходивший от удара, готовил наркотик. Непредвиденная задержка и спасла меня, потому что, как это ни странно, но Хан, заправлявший разветленной сетью наркобизнеса, увы, и это иноземное словосочетание нужно нам взять на вооружение, сам не умел ни готовить порцию, ни тем паче "посадить на иглу": он в своей жизни ничего крепче черного кофе не пил.

Появление милиции прогремело для них громом средь ясного дня. Но и для Салатко Хан - таинственный, легендарный босс, от одного упоминания о котором прямо-таки бросало в дрожь его подручных, - был полной неожиданностью, и они - он потом признался мне - чуть было не поверили Турку, что он - случайный гонец из Азии, мелкий наркофарцовщик, не более, потому что даже словесного портрета его не имели.

- Выходит, я тоже не напрасно муки принимал, - попытался я пошутить в присутствии Салатко (дело было спустя несколько дней, когда мне позволили чуть-чуть передвигать собственные конечности без посторонней помощи).

Он на меня так глянул, что всякая охота продолжать разговор в том же духе начисто отпала. Я догадался: Салатко не мог себе простить, что из-за своей доверчивости - поверил моему честному слову, что не стану лезть, куда не следует! - едва не стал причиной трагедии.

Многое открылось мне после того, как почитал протоколы допросов. Не обо всем еще могу говорить открыто - следствие продолжается, банда оказалась куда серьезнее, чем предполагалось прежде; заграничные концы вообще только начинали разрабатываться, не, без помощи тамошних служб, занимающихся борьбой с наркотиками...

Я узнал, чем шантажировали они Добротвора, - грозили выкрасть сына; Виктор же искал способ свести с счеты в одиночку, потому что тоже видел врага лишь в Храпченко, корень зла в нем, мелкой сошке на самом деле...

Виктор Добротвор уже там, в аэропорту "Мирабель", догадался, чьих рук дело - появление в его сумке наркотика. Но вынужден был взять вину на себя, потому что никаких доказательств обратного у него не было. Их нужно было добыть, и он стал шаг за шагом добираться до Храпченко и добрался. Оказывается, за сутки до смерти он побывал в том же самом доме, куда заявился и я, виделся с Турком, но тот не посмел - струсил пойти на Виктора один на один. Они убили его, предварительно подсыпав снотворного в чай, когда зашел разговор в пустой квартире Добротвора, а затем вкололи лошадиную дозу героина...

12

Незадолго до отъезда в Лондон - я летел в Шотландию, в Глазго, где должна была играть наша футбольная команда в европейском Кубке, - получил письмо из Парижа от Сержа Казанкини.

"Мой дорогой друг! - писал Серж. - Рад тебе сообщить, что книга "Друзья и враги Олимпийских игр" Майкла Дивера уже в наборе, шум вокруг нее приличный. Пришлось даже обращаться в суд, потому что ее пытались заблокировать на официальном уровне - у тех, кто стремился это сделать, поверь мне, денег куры не клюют. Правая пресса - та просто с цепи сорвалась, пишет, что Дивер "продался красным", называют даже сумму, во что обошлась "коммунистическому блоку" рукопись, - миллион долларов.