Хуан Мадрид - Прощай, принцесса Страница 52

Дальше шли описания положения тела жертвы. Несколько листов были посвящены информации о предметах, найденных в салоне, прежде всего о раскрытой сумке жертвы.

Полицейские эксперты утверждали, что никаких признаков борьбы обнаружить не удалось, а значит, велика вероятность того, что жертва была знакома с убийцей и не опасалась, что он может причинить ей вред. Это не согласовывалось с версией о нападении с целью ограбления.

Тут я прервал чтение и задумался.

Полицейские выдвигали такую гипотезу: убийца подошел к окошку, приподнял левую грудь жертвы, приставил пистолет к телу и нажал на курок. И при всем при этом не было никакой борьбы.

Однако Лидия Риполь умерла не сразу. Пуля не попала в сердце. Согласно докладу судмедэкспертов, она оставалась живой еще секунд шесть-семь.

Я попытался себе представить эту картину. Пуля не задела тот важный орган, что так воспевают поэты и боготворят влюбленные, но прошла через легкое, словно лезвием разрезала артерии, пропорола селезенку, размозжила подвзошную кость и прошла через ягодичные мышцы. По всей видимости, на несколько секунд Лидия ослепла и оглохла, как боксер, которого отправили в нокаут. Но возможности человеческого организма практически бесконечны, как и его стремление к выживанию. Сердце Лидии начало биться сильнее, разгоняя кровь по артериям, безуспешно пытаясь поддержать основные жизненные функции организма, в то время как надпочечники экстренно вырабатывали убойные дозы адреналина.

Согласно выводом экспертов, получалось, что у Лидии был так называемый «светлый промежуток» — несколько секунд перед смертью, когда человек пребывает в разуме, несколько секунд ужаса и боли, ошеломления и невозможности осознать случившееся и, весьма вероятно, понимания того, что ты умираешь. Вполне возможно, она смотрела на своего убийцу или даже, это тоже не исключено, смогла сказать что-то, пока мозг, оставшись без кислорода, не прекратил посылать сигналы в сердце и оно не перестало биться.

О чем человек думает в этот момент? Понимает ли он, что жизнь его кончена? Это великая тайна, ведь еще никто не возвращался оттуда и не мог рассказать, как это — умирать.

Однажды я убил человека. Не раз за свою карьеру полицейского мне приходилось стрелять, отражая атаку или угрожая вооруженным бандитам. Бывало, что пули достигали цели, и за мной числилось несколько раненых преступников — простреленные ноги, размозженные ключицы, но лишь раз я отнял человеческую жизнь. Это было ужасно. Убивать совсем не легко.

Это произошло в одном из самых фешенебельных отелей Мадрида. К нам в комиссариат начали поступать сообщения об участившихся кражах в номерах. Вор или воры относились к категории домушников. Еще в полиции таких называют форточниками, так как они специализируются на проникновении в дом через балконы и окна, взбираясь по стенам зданий. Я организовал наблюдение и в одну из ночей заметил в длинном коридоре, где располагались номера люкс, подозрительного мужчину, который пытался открыть дверь, орудуя отмычкой. Гостиничные воры, называемые на жаргоне «крысами», обычно не вооружены, поэтому я крикнул традиционное «Стоять! Полиция!», не вынимая оружия. Этот тип — впоследствии я узнал, что он был болгарским киллером — моментально выхватил откуда-то пистолет и, не проронив ни слова, начал в меня палить. Но я успел вытащить свой и тоже выстрелил.

Дело происходило в полутемном длинном коридоре, и у обоих почти одновременно закончились патроны. Как только стрельба прекратилась, мой противник спокойно направился к лестнице. Я же сначала осмотрел себя, охлопал руки и ноги, уверенный, что обнаружу рану, которую мог не заметить в пылу схватки. Но я был цел. Тогда я вытащил запасной магазин и, перезарядив пистолет, пошел следом за ним.

Кровавый след тянулся на два этажа вниз. Грабитель лежал на следующей лестничной площадке. Мертвый. Я попал четыре раза, но ни одна из пуль не задела жизненно важные органы, что позволило этому человеку прожить еще больше минуты. Позже в ходе следствия выяснилось, что убитый не был простой «гостиничной крысой», я подстрелил профессионального наемного убийцу, который должен был прикончить одного из постояльцев отеля, грека по имени Петрус Макариос, проживавшего в том самом номере люкс, куда пытался проникнуть болгарин.

Специалисты из баллистической лаборатории подробно объяснили, что может порой случиться, когда ты наносишь противнику смертельные раны. Они посоветовали, чтобы в следующий раз в подобном случае я не прекращал стрелять, даже если увижу его на полу и решу, что он мертв. Подобная беспечность может стоить полицейскому жизни: в эти самые оставшиеся ему пять секунд он успеет выстрелить.

В те времена на вооружении полиции были небольшие пистолеты, короткоствольные «Астры». Долгие годы мы писали прошения в центральное управление, требуя поставить табельное оружие большего калибра и убойной мощности, упирая на тот факт, что у преступников оно есть. Вот и в тот раз, если бы я стрелял из девятимиллиметрового парабеллума или беретты или чего-нибудь подобного, то болгарина сбила бы с ног первая попавшая в него пуля.

Это все понятно. Но никто так толком и не объяснил, как профессиональный стрелок не смог в меня попасть, стреляя из парабеллума, который вдесятеро лучше «Астры». По этому поводу мне пришлось даже собрать в «Пузырьках» грандиозную компанию, состоящую из всех без исключения сослуживцев по «Ночному патрулю», и шумно отпраздновать свое второе рождение.

Я отложил в сторону фотографии и пролистал дело немного вперед, пока не наткнулся на заключение патологоанатома, проводившего вскрытие тела Лидии. Я проглядел его по диагонали, остановившись лишь на том, что искал. В этом протоколе подтверждалась гипотеза, высказанная полицейскими: Лидия умерла без борьбы, ее либо застали врасплох, либо она была знакома с преступником, потому что в крови не нашли следов адреналина, выделившегося до выстрела. И еще она пила шампанское примерно за пять часов до своей кончины. Ни в крови, ни в тканях ее не было обнаружено следов наркотических веществ. Это был труп здоровой молодой женщины с «зудящей экземой на дорсальной стороне кистей обеих рук, возникшей в результате психических, а не органических нарушений».

Прочитав это, я перешел к изучению многочисленных протоколов допроса свидетелей, очевидцев и подозреваемых. Мельком проглядывая листки с протоколами допросов Дельфоро и обысков в двух местах его проживания — в доме на улице Альфонсо XII и в квартире по соседству с моей на Эспартерос, я вдруг наткнулся на имя Асебеса. Его дважды вызывали для дачи показаний. Первый раз — инспектор по фамилии Санхусто, Луис Санхусто, второй раз — Роман Гадес. Я внимательно прочитал оба протокола, но ни в одном из них Асебес не сказал, что видел Дельфоро в четыре тридцать утра в здании на улице Эспартерос. Он подтверждал, что встречал Дельфоро «в компании женщин» и «несколько раз тот приходил с Лидией Риполь, которую он узнал, как только ему показали фотографии. Это была именно та девушка, что убил, предположительно, сеньор Дельфоро».

Я пробежал глазами протоколы других допросов. Всего было двадцать пять допрошенных — друзья, родственники, коллеги по работе, соседи, сам Дельфоро и его жена. Потом еще раз перечитал это все внимательнее, но не увидел ни одного упоминания о нашей с Дельфоро встрече в «Ла Мануэле» в пять часов вечера того дня, когда было совершено преступление.

Захлопнув папку, я закурил. Если этой информации не было в деле, то как она дошла до Гадеса?

Я решил позвонить в контору Матосу. Трубку взяла секретарша. Я попросил ее соединить меня с сеньором Матосом и представился. Она ответила, что у нее строгий приказ не беспокоить его, так как сеньор адвокат находится на очень важной встрече. Я настаивал, и после некоторого колебания она попросила меня немного подождать и отправилась сообщить о моей просьбе.

Через несколько секунд я услышал голос Матоса:

— Тони? Что случилось? Ты меня оторвал от деловых переговоров.

— Постараюсь объяснить все быстро. Послушай, этот полицейский, Гадес, уверен, что я виделся с Дельфоро в четыре тридцать утра в тот день, когда было совершено преступление. Он утверждает, что у него есть свидетель. Однако этот факт не отражен в деле. Как ты объяснишь подобное?

— И это все? Ради такой ерунды ты мне звонишь? — В голосе адвоката послышались менторские нотки, будто он разговаривал с неразумным младенцем. — Это же элементарно! Просто кто-то из полицейских решил, что такой факт недостоин внимания, и не внес его в протокол. А если упоминания о нем нет в деле, значит, он не существует. А если он не существует, то нам вообще не стоит по этому поводу волноваться.

— За свою жизнь я участвовал в раскрытии более ста дел, Матос, и помню все их наизусть, но скажи мне вот что: если не существует записей о моей встрече с Дельфоро в ночь убийства Лидии, тогда почему Гадес явился допрашивать меня, ссылаясь именно на эти данные?