Андрей Воронин - Алкоголик Страница 53

К черту сложности. Вот тебе простейшая схема, в которую укладываются все обстоятельства дела: Олег — бизнесмен, эти обезьяны вымогают у него деньги, он отказывается платить, да еще и обзаводится приятелем — майором милиции. Он не знает, что я майор, а вот этим ублюдкам почему-то это известно. Логично? Вполне! А то, что Олег как-то уж очень ловко управляется с любым оружием, которое подворачивается ему под руку, да еще и таскает за поясом заряженный „вальтер“, объяснить еще легче. Не все бизнесмены похожи на мешки с долларами. Среди них попадаются и крутые ребята, отслужившие срочную в спецназе и прошедшие огонь и воду и медные трубы. Они знают, что на милицию надеяться нечего, и защищают себя и свой бизнес как умеют. А умеют они сплошь и рядом очень даже неплохо…

А если так, то и беспокоиться не о чем. Главное, чтобы ребятки подольше пролежали на дне, покормили рыбу. Главное, чтобы Олег отогнал „лендровер“ как можно дальше, не наследил внутри и не попался по дороге за рулем чужого автомобиля. Он действовал в пределах необходимой самообороны, а раз так, то с точки зрения закона он виновен разве что в незаконном хранении огнестрельного оружия. А кто его видел, это оружие? Кто видел, тот ничего не скажет, поскольку никакой необходимости в этом не было и нет. А тот неприятный эпизод, который имел место, когда они одевались после вынужденного купания, можно с чистой совестью списать на разгулявшиеся нервы.»

Звонок в дверь заставил его вздрогнуть. Да уж, подумал Чиж, нервы разгулялись не у одного Олега…

Он вышел из кухни, заметил, что крадется, и заставил себя идти обычным шагом. Посмотрев в глазок, он испытал легкий шок: как, уже?! Так быстро? Называется, замели следы…

За дверью стоял, нетерпеливо поглядывая на звонок, подполковник Лаптев собственной персоной — как всегда, при полном параде, при звездах, ромбах, нашивках и юбилейных медалях. Собственно, поначалу Чиж разглядел именно форму и с головы до ног покрылся холодным потом и лишь потом узнал под козырьком фуражки с кокардой гладкую физиономию Лаптя.

— Спишь, что ли, Гаврилыч?

— бодрым тоном спросил Лапоть, плечом вперед напористо пролезая в прихожую и даже не замечая слабого сопротивления Чижа. — Завидую я тебе! Отпуск, лето, тишина… Благодать! Не разбудил?

Запирая дверь, Чиж покосился на своего начальника с некоторым недоумением. Лапоть был, как всегда, самоуверен до отвращения и до головной боли громогласен, но в его бодряческих возгласах Чижу сегодня почудилась непонятная растерянность, словно Лапоть вовсе не ожидал застать его дома и был удивлен не меньше, а то и больше самого майора.

Лапоть остановился посреди прихожей и шумно, напоказ втянул ноздрями воздух, демонстративно принюхиваясь. Чиж сразу вспомнил о вылитой в раковину бутылке вина и понял, что в квартире наверняка стоит весьма откровенный и недвусмысленный запах. Сам-то он к этому запаху привык и перестал его замечать, как только последняя капля вина стекла в канализацию, но человек, вошедший с улицы, просто не мог его не учуять.

— А ты, я вижу, времени даром не теряешь! — бодро воскликнул Лаптев.

Теперь его голос звучал как всегда, и Чиж решил, что растерянность подполковника была плодом его воображения: в конце концов, он не видел Лаптя почти неделю и мог отвыкнуть от его манеры выражаться.

— Не жмись, не жмись! Что ты, как красна девица? Это ты на работе будешь жаться, а дома мы имеем права! Я, собственно, зачем пришел? Бабу свою я на дачу спровадил, во как!

По этому случаю не грех и выпить… А?

Лапоть щелкнул замками своего неизменного кейса и с ловкостью провинциального фокусника выхватил оттуда пузатую литровую бутылку водки. «Ешкин кот! — подумал Чиж. — Где ж ты раньше-то был? Чудны дела твои, Господи! Если бы кто-то мне такое рассказал — не поверил бы, на смех поднял…»

Лапоть тем временем по-хозяйски подтолкнул Чижа между лопаток рукой, в которой была зажата бутылка, направляя его на кухню. В другой руке он продолжал держать свой дурацкий кейс. Он так упрямо за него цеплялся, что Чижу вспомнились дипкурьеры, которые приковывали чемоданы с дипломатической почтой к своему запястью.

На кухне подполковник с самым залихватским видом бухнул свою бутылку на середину стола и плюхнулся на табуретку, которую обычно предпочитал Чиж, — в уголке у окна. Бесцветные глазки Лаптя мигом углядели пустую винную бутылку, которая по-прежнему стояла возле мойки, и рассыпанные по столу крошки, оставшиеся после приготовления бутерброда.

— На компот перешел? — спросил он. — Давай, давай, Гаврилыч, шевели корпусами, открывай закрома! Гони закусь, у меня трубы плавятся!

Совершенно обалдевший от такого напора Чиж послушно полез в холодильник и начал выставлять на стол все, что могло более или менее соответствовать определению «закусь». Лаптев снял наконец свою фуражку и понес какую-то сумасшедшую ахинею — что-то про дружбу, взаимовыручку, даже про корпоративную солидарность, помогающую противостоять разгулу организованной преступности. Все эти хорошие вещи каким-то неуловимым образом увязывались у него с ростом авторитета и материального благосостояния работников правоохранительных органов и, в частности, майора Чижа. Чижу, который понемногу приходил в себя, стало интересно, и он принялся жарить яичницу, чтобы немного потянуть время и не прерывать словоизвержение Лаптя. Подполковник принадлежал к тому типу людей, которые, начав говорить, могут остановиться лишь с очень большим трудом. Их гипнотизирует звук собственного голоса, и в таком полубессознательном состоянии они могут выболтать что-нибудь интересное. А в том, что на уме у Лаптя что-то очень любопытное, Чиж не сомневался: весь этот треп о дружбе и взаимовыручке в сочетании с бутылкой водки подозрительно напоминал пространное предисловие к какому-то весьма деликатному разговору.

Чиж повернулся, чтобы взять соль, и увидел, что Лаптев, продолжая болтать, что-то ищет в своем кейсе. Кейс лежал у него на коленях, крышка была слегка приподнята, и подполковник, придерживая ее левой рукой, шарил внутри правой, что-то там нащупывая. Перехватив взгляд Чижа, он перестал шарить, на мгновение замер, медленно вынул из кейса правую руку и так же медленно опустил крышку. Выражение его лица при этом ничуть не изменилось, но в бесцветных мутноватых глазках что-то подпрыгнуло — другого слова было просто не подобрать. Лапоть как будто вздрогнул, но незаметно, внутри собственной шкуры, и лишь его глаза выдали это непроизвольное движение.

— Что-то я разболтался, — сказал Лапоть еще фальшивее, чем в самом начале разговора. — Расскажи лучше, как отпуск. Чем занимаешься, Гаврилыч? Бабу себе еще не подобрал?

«Что-то не то с ним сегодня творится, — подумал Чиж. — Перегрелся он, что ли? Или эта бутылка уже не первая? Непохоже как будто… Интересно, что у него в чемодане?»

Он вдруг понял, что содержимое лаптевского чемодана его совершенно не интересует. Уж очень странным и одновременно знакомым был взгляд подполковника, когда он держал руку там, внутри, под крышкой… Точно таким же взглядом смотрел на Чижа Олег, медленно поднимая «вальтер» — то ли для того, чтобы засунуть его за пояс, то ли для того, чтобы влепить своему приятелю пулю между глаз.

«Галлюцинации начинаются, — решил Чиж. — Лапоть — киллер. Это уже на грани анекдота, причем чудовищно неприличного. Эх, Лапоть, Лапоть! Плакало мое воздержание…»

Он торжественно водрузил на стол сковороду с яичницей, выставил две рюмки и сел напротив Лаптева, не удержавшись от сомнительного удовольствия присмотреться к своему начальнику повнимательнее. Нет, Лаптев не был пьян. Возбужден — да, причем как-то странно, болезненно, но не пьян. Выпивкой от него даже не пахло, а пахло, напротив, дорогим одеколоном, хорошим табаком и — совсем чуть-чуть — привычной затхлой канцелярщиной.

Лаптев разлил водку, наполнив рюмки до краев, и предложил выпить за дружбу. Чижа от такого тоста слегка перекосило, но он мужественно поднял рюмку, чокнулся с Лаптевым и выпил залпом, передернувшись от уже основательно забытого вкуса. «Ах ты, крыса, — непочтительно подумал он о Лаптеве. — Что же ты затеял?»

Вторая пошла легче. Чиж выпил ее, как воду, и впервые за много дней почувствовал себя полноценной личностью. Ощущение вины буквально на глазах шло на убыль и наконец исчезло совсем.

— Нет, серьезно, — говорил Лаптев, распиливая вилкой яичницу: Чиж забыл подать ножи. — Сколько можно сидеть бобылем? Я уж не говорю о том, что разведенных да одиноких у нас продвигают не очень охотно, но самому-то каково? Нет, женитьба — дело сугубо добровольное, но это же не значит, что надо вообще баб не замечать! Неужто ты до сей поры по своей генеральше сохнешь? Кстати, я слышал, что она тебя на днях навещала…

Чиж автоматически кивнул и потянулся за бутылкой, намереваясь налить по третьей, но тут до него вдруг дошел смысл сказанного Лаптевым. Его словно ударили мокрой тряпкой по глазам. Жемчужный туман легкого хмеля, в котором блаженно тонул мозг Чижа, мгновенно рассеялся. Майор протрезвел в ничтожную долю секунды, но постарался не подать вида.