Лидия Ульянова - Размах крыльев ангела Страница 55

или же

Что ж ты, фраер, сдал назад, не по масти я тебе…

– Вадя, а почему ты все время ЭТО слушаешь? – поинтересовалась как-то Маша. Спросила с сомнением:—Неужели тебе ЭТО нравится?

– ЭТО? – переспросил Вадим с усмешкой. – ЭТО?

Он вздохнул, повертел в руках один из дисков, бережно протер.

– Маша, я ведь, чтобы ты понимала, обычный мужик. У меня мать всю жизнь на фабрике работала, отец водила. Я эту твою классическую музыку не слушал никогда. А попсу не люблю. Всячески. Я, Маш, после военного училища сразу в Талое попал, а там свой мир. Ты даже себе не представляешь тот мир, в котором я работаю. Это же целое государство, со своими законами, своими порядками. И даже музыка там своя. Наш контингент только шансон и уважает. А я в этом мире столько лет кручусь, что и сам что-то перенял, не специально. Хоть мы с моим контингентом и по разные стороны баррикады. А настоящий шансон – это искусство, в нем тоже своя классика есть. Ты вот Круга послушай! Или «Лесоповал»! Лучшее из лучшего, за душу берет, не то что эти ваши «ты целуй меня везде, восемнадцать мне уже…». Так что, если не устраиваю…

– Ну что ты, Вадичка, что ты! – Маше стало стыдно за свой выпад. Действительно, у него же не было такой бабушки, с которой можно Бунина вслух читать и в филармонию по абонементу ходить. Да у них в городке и филармонии не было. Бедный, бедный Вадик! – Что ты, мне иногда тоже нравится. Я послушаю и разберусь, может быть, и в самом деле искусство. Мне та, про звездочку, даже нравится…

И вот Маша приходила с работы, надевала китайскую клетчатую рубашку, оставленную Вадимом, брала в руки стакан кефира и слушала шансон.

Глава 8. Список

– Мария Константиновна!

Маша тряхнула головой, отгоняя воспоминания последних дней.

– Что, Иван?

Ванька мялся у дверей ее кабинета. Вид у помощника был неважнецкий, такое впечатление, что Ванька последнее время просто спал на ходу. И в магазине работал через пень-колоду, и работы его последние Маше решительно не нравились. Никакого творчества, сплошная халтура и повторение пройденного. Создавалось такое впечатление, что делал он их второпях и только чтобы побыстрей отделаться. Нет, качество было хорошее, на среднего покупателя, но не как прежде, душа отсутствовала.

Иван протиснул-таки себя в кабинет, прикрыл дверь и теперь мялся у стола.

– Мария Константиновна, а когда у нас зарплата будет?

– Вань, да неделю же назад была зарплата. Вроде бы все хорошо идет, если ничего непредвиденного не случится, то через неделю аванс будет и премия. А что?

Иван набрал воздуха в легкие, как перед прыжком в воду, и решительно произнес:

– Маша, а не могла бы ты мне аванс сейчас дать? Мне деньги до зарезу нужны.

И как бы в подтверждение этого попилил по шее ребром ладони.

Так, похоже, Вадим был прав относительно Ваньки. Прав, когда говорил, что Ванькины развлечения дорого стоят. Никогда прежде Иван не просил у Маши денег, довольствовался малым и жил себе от зарплаты до аванса, еще и маме посылал.

– Вань, что-нибудь случилось? – осторожно поинтересовалась Мария.

– Да нет, с чего ты взяла? – Иван отвел глаза. – Просто нужно немного, хочу за вещь одну заплатить.

– Вань, ты не темни. Еще раз спрашиваю: что-то случилось?

Ведь не спросишь же прямо, да он и не скажет. Не скажет, если только сам не захочет. Сам он не захотел. Наоборот, весь вздыбился вдруг, заершился, юношеское лицо его некрасиво перекосилось, заходил ходуном кадык на тонкой шее:

– Мария Константиновна, вы у нас, конечно, большой начальник, но только я перед вами отчитываться не обязан. Что по работе – пожалуйста, а остальное – это мое личное дело. Вы мне не мать родная, не жена, даже не теща любимая. Так что, извините… И еще… ничего мне от вас не нужно, я уж как-нибудь сам.

– Да нет, Вань, ты не подумай, – начала оправдываться Мария, – я не собираюсь в твою жизнь лезть, я, может быть, помочь тебе могу? У тебя же проблемы в последнее время, я же вижу…

– Вы мне помочь не можете! – жестко ответил Иван, совсем недавно такой близкий, удаляющийся на глазах. – Вот именно вы, Мария Константиновна, как раз и не можете. Кто-нибудь другой, может быть, и может, а вы нет. И, знаете, денег мне от вас не нужно, я без вас найду.

Решительно развернулся на сто восемьдесят градусов, вышел из кабинета и хлопнул дверью.

Маша тяжело вздохнула. Можно сказать, последний приятель только что хлопнул дверью у нее перед носом. Еще совсем недавно он запросто мог бросить Маше «Марь Константина, я вечерком к тебе забегу поболтать? Мороженого купить?», а последнее время и в гости не напрашивается, и противопоставил Машу всем остальным, прямо сказал, что в ее помощи не нуждается.

Почему, ну почему же уходят и уходят из ее жизни близкие и родные люди? Те, к кому успеваешь привязаться, о которых мечтаешь, чтобы они были рядом всегда? Об умерших речь не идет, здесь играет свою безжалостную роль суровый закон природы. Но Миша, Степаныч, Иван… Маше казалось, что она ничего не значащий, малозначительный элемент какой-то странной геометрии, она прямая, которая волею случая пересекается в некой точке с другими такими же прямыми, пересекается и вновь расходится, расходится дальше и дальше…

Маша утерла выкатившуюся из глаза непрошеную слезу, чтобы утешиться, позвонила в Талое, Вадиму, но трубку никто не взял. Опять Вадим не сидел в кабинете, ходил по своей колонии.

Тогда, чтобы хоть как-то себя к нему приблизить, Маша позвонила Александре в Лошки. Лошки, они ведь совсем близко от Талого, всего несколько часов автобусом. И Александра единственный человек, с кем можно было бы хоть чуть-чуть поговорить про Вадика. Но и Александра не отозвалась, длинные гудки сменились предложением оставить голосовое сообщение после сигнала. Сообщение Мария оставлять не стала, что проку? Набрала еще один номер, Клавы.

Клава ответила сразу же после первого гудка.

– Мариюшка, девочка моя! Я, как звонок услышала, такие гудки длинные, как межгород, сразу решила, что ты звонишь. Как ты, милая, все в порядке?

– Да, Клава, все хорошо, что мне сделается? – Не рассказывать же еще и Клаве за тридевять земель о своих проблемах? Что их со Степанычем волновать – помочь не помогут, только разнервничаются. Не молодые ведь уже, поберечь нужно. – Вы как?

– Ладно мы. Хорошо. Коля вот рисовать с утра с самого навострился, я в конторе сижу, баланс считаю. Туристов в этом году много, без продыха все работаем. Спасибо тебе, моя хорошая, за посылочку, что Александра от тебя привезла. Только что же ты деньги тратишь, себе бы лучше что купила. Со Светкой нам гостинцев прислала, с Александрой опять прислала, виданное ли дело! А Сашка, змея эта, ведь ни слова не сказала, что к тебе собирается, я б тебе вареньица передала нашего, прошлогоднего. В этом-то году земляничка только-только поспела у нас, тьма-тьмущая, а собирать некогда. Да я все равно выберусь, наберу.

Голос у Клавы был бодрый, словно она рапортовала на отчетной конференции. Ну и слава богу, хоть у кого-то все хорошо.

– Что там Александра?

– А что ей будет? Сегодня вот музей закрыла да с мужем в Норкин уехала. Вот узнает Пургин, покажет ей за такие художества! И муж ее не работник, навроде Македонского твоего, только с панталыку Сашку сбивает.

– А Светка как?

– У, Светка! Как приехала из вашего города, так прямо не узнать девку! Мы двадцать первого день рождения Нюси отмечали, матери ее, за столом все сидели, а тут и она как раз подъехала…

– Подожди, Клава, ты ничего не путаешь? – перебила Маша, она хорошо помнила, что билет у Светки был на шестнадцатое. Где ж ее носило пять дней-то? – Двадцать первого она прилетела? От нас, из Питера?

– Да что мне путать-то, Маша! Я же день рождения сестры своей помню еще. Приехала, торт с кремом привезла огромный, ваш, питерский, «Невские берега» называется. Вкусный такой, сочный! А сама такая загадочная, слова в простоте не скажет. Походила-походила по поселку – я ее к работе пристроить хотела, а она ни в какую, – а потом вещи собрала и опять куда-то укатила. Нюся говорит, что к очередному жениху поехала, знакомиться…

Да, торт с кремом пять дней за собой таскать не будешь, это точно. Но где же все-таки она была эти пять дней? Выходит, что в Питере? Ох, совсем непонятно. Лучше бы и не спрашивала, ломай вот теперь голову.

Маша отогнала тревожные мысли:

– Клава, ты мне про Степаныча расскажи. Я ему на мобильный несколько раз звонила, а он все время отключен. И сам он мне давно не звонил. Как поживаете-то?

– Хорошо поживаем, – радостно отозвалась Клавдия. – А мобильный у него, может быть, сломался? Он мне не говорил ничего. Я его вечером пропесочу, что не звонит.

Но была в Клавиной интонации какая-то неестественность, какой-то слишком уж неоправданный оптимизм. Маша немножко поднажала, почувствовав фальшь, но Клава стойко держалась своего, ловко перескочила на то, как-де там у Маши на личном фронте. Маша в долгу не осталась, привычно сослалась, что нажилась уже семейной жизнью, хватит с нее. Не хотелось ей торопить события, рассказывать, что наконец-то встретила и она хорошего человека.