Джон Гришэм - Невиновный Страница 59

Пока шел пересмотр их дел, Рон пребывал в эйфории, когда их осудили по новой, впал в депрессию. Его собственная апелляция медленно продиралась сквозь дебри системы. Делом занималось Апелляционное управление общественных защитников, которому в связи с увеличившимся количеством особо тяжких преступлений пришлось нанять больше адвокатов. Марк Барретт был перегружен работой и мечтал перекинуть кому-нибудь пару дел. Он с нетерпением ждал решения Апелляционного уголовного суда по делу Грега Уилхойта. Этот суд был известен своим суровым отношением к подсудимым, но Марк не сомневался, что дело Грега отправят на пересмотр.

Новым адвокатом Рона стал Билл Лукер, который в своей записке, представленной в апелляционный суд, категорически заявлял, что процесс над Роном не был справедливым. Он обрушивался на Барни Уорда, утверждая, что Рон не получил «эффективной юридической помощи со стороны защиты», – это почти всегда является первым аргументом в апелляциях приговоренных к высшей мере. Главным среди многочисленных грехов Барни было то, что он не потрудился поднять вопрос о психической болезни своего подзащитного. Ни одного медицинского документа не было представлено суду в качестве доказательства. Лукер составил список ошибок, допущенных Барни, и тот оказался весьма длинным.

Он также резко раскритиковал методы и тактику полицейских и прокуроров, так что записка его оказалась весьма пространной. Оспорил Лукер и многие распоряжения судьи Джонса: то, что он позволил присяжным просмотреть запись «сонных признаний» Рона; проигнорировал многочисленные нарушения «правила Брейди» стороной обвинения и в целом не сумел обеспечить Рону право на справедливый суд.

Подавляющее большинство клиентов Билла Лукера были безоговорочно виновны. Его работа состояла в том, чтобы рассмотрение их апелляций проводилось честно. Однако дело Рона казалось иным. Чем дальше Лукер углублялся в него и чем больше вопросов задавал, тем больше убеждался, что эту апелляцию он может выиграть.

Рон был клиентом, всегда готовым к сотрудничеству. Он имел твердые суждения по всем аспектам своего дела и охотно делился ими с адвокатом. Он часто звонил и писал бессвязные письма, однако его комментарии и наблюдения большей частью оказывались полезными. Подчас его память о деталях истории своей болезни изумляла.

Он был зациклен на признании Рики Джо Симмонса и считал, что непредоставление этого признания суду в качестве доказательства является издевательством над правосудием. Он писал Лукеру:

Дорогой Билл,

Вы знаете, что я считаю Рика Симмонса убийцей Дебби Картер, признается он в этом или нет. Послушайте, Билл, я прошел через такой ад физических страданий, что, думаю, будет только справедливо, если Симмонс заплатит за то, что совершил, а я выйду на свободу. Они не хотят предоставить Вам запись его признания, так как знают, что Вы включите ее в свою записку и с легкостью выиграете новый суд. Поэтому, ради Бога, скажите этим сукиным детям, что Вы требуете показать Вам его признание.

Ваш друг Рон.

Имея массу свободного времени, Рон вел активную переписку, особенно с сестрами. Они знали, как она для него важна, и всегда находили время, чтобы ему ответить. Одной из тем неизменно оставались деньги. Он не мог есть тюремную пищу и предпочитал кормиться тем, что можно было купить в лавке. В частности, он писал Рини:

Рини,

я признаю, Аннет посылает мне немного денег, но нужды мои множатся. Здесь сидит Карл Фонтено, и ему не от кого ждать помощи. Не можешь ли ты прислать мне еще немного, пусть даже долларов десять?

С любовью

Рон.

Накануне своего первого Рождества в «загоне» он написал Рини:

Рини, привет!

Спасибо за то, что прислала денег. Они пошли на особые нужды – главным образом на гитарные струны и кофе.

В этом году я получил пять рождественских открыток, включая твою. Рождество способно доставить приятные ощущения.

Рини, твои двадцать долларов пришли как нельзя вовремя. Я только что занял у друга немного денег, чтобы купить гитарные струны, и собирался отдать долг из тех пятидесяти долларов, которые каждый месяц присылает мне Аннет. Таким образом, я опять оказался бы стеснен в средствах. Знаю, можно подумать, что пятьдесят долларов – это много, но я же делюсь с парнем, чья мать не может себе позволить послать ему ни цента. Правда, недавно она прислала ему десять долларов, но это были первые деньги, которые он получил с сентября, с того момента, когда мы подружились. Я дал ему немного кофе, сигарет, еще кое-чего. Бедный парень.

Сегодня пятница, значит, вы все будете открывать подарки завтра. Надеюсь, каждый получит то, чего хотел. Дети, конечно, быстро растут. А я, если мне не удастся взять себя в руки, буду целый день плакать.

Скажи всем, что я их люблю.

Ронни.

Трудно было представить себе, чтобы Ронни мог испытывать «приятные ощущения» в тюрьме, пусть и во время праздника. Унылая рутина «загона» была ужасна сама по себе, но чувство оторванности от семьи поднимало душевную боль совсем на другой уровень и доводило до отчаяния, с которым он уже не справлялся. Ранней весной 1989 года Рон начал стремительно слабеть. Его глодали изнутри постоянное напряжение, утомительное однообразие жизни и отчаяние от того, что его бросили в ад за преступление, которого он не совершал. Рон буквально разваливался на куски. Он пытался покончить собой, вскрыв вены, пребывал в глубокой депрессии и хотел умереть. Раны оказались поверхностными, но шрамы остались. Попытка была не единичной, и охранники внимательно следили за ним. После неудачного вскрытия вен он поджег матрас и стал в огонь ногами. Ожоги пришлось лечить, и в конце концов они затянулись. За ним неоднократно устанавливали персональное наблюдение, чтобы предотвратить самоубийство. 12 июля 1989 года он написал Рини:

Дорогая Рини,

Я прошел через такие страдания! Я подпалил какие-то тряпки и получил несколько ожогов второй и третьей степени. Напряжение, которое испытываешь здесь, несравнимо ни с чем. Когда лишен возможности вырваться отсюда, мучения становятся невыносимыми. Рини, у меня страшно болит голова. Я бился ею в бетон – бросался на пол и бился головой в этот бетонный пол. Я лупил себя по лицу до тех пор, пока оно все не распухло. Мы напиханы здесь, как сельди в бочке. Я точно знаю, что никогда в жизни еще не испытывал подобных страданий. Решить проблему, словно по мановению волшебной палочки, могут деньги. У меня никогда не бывает еды, достойной того, чтобы переваривать ее. Здешняя кормежка – что-то вроде неприкосновенного запаса, который выдают на каком-нибудь острове, забытом Богом и проклятом людьми. Народ здесь бедный, но я оголодал настолько, что вынужден кусочничать, чтобы не свихнуться от безумного желания есть. Я похудел. Здесь столько страдания!

Пожалуйста, помоги мне!

Рон.

Во время одного длительного периода депрессии Рон прекратил общение с кем бы то ни было и полностью ушел в себя. Надзиратели нашли его свернувшимся в позе эмбриона на кровати. Он ни на что не реагировал.

Потом, 29 сентября, он снова перерезал себе вены. Лекарства он принимал от случая к случаю, беспрерывно говорил о самоубийстве, и в конце концов было признано, что он представляет угрозу для себя самого. Его вывезли из блока F и отправили в Восточную больницу штата, которая располагалась в городе Вините. Как он сам выразился: «Я страдаю от несправедливо плохого обращения».

В Восточной больнице его впервые осмотрел штатный психиатр доктор Лизаррага, увидевший перед собой тридцатишестилетнего мужчину, давно страдающего наркоманией и алкоголизмом, нечесаного, небритого, с длинными седеющими волосами и усами, в потрепанной тюремной одежде, со следами ожогов на ногах и шрамами на руках, которые он постарался выставить на обозрение доктора. Рон легко признал многие свои дурные деяния, но горячо отрицал убийство Дебби Картер. Несправедливость, от которой он так долго страдал, привела к тому, что он утратил всякую надежду и хотел умереть.

В течение следующих трех месяцев Рон оставался пациентом Восточной больницы, где наконец начал принимать лекарства регулярно. Его осмотрели врачи-специалисты – невропатолог, психолог, несколько психиатров. Все они обратили внимание на его эмоциональную неуравновешенность, на то, что он легко впадает в отчаяние, сосредоточен исключительно на себе и при этом имеет низкую самооценку, временами отрешается от действительности и склонен мгновенно взрываться. Перепады настроения случаются почти моментально и бывают очень резкими.

Рон был требователен, а временами и агрессивен по отношению к персоналу и пациентам. В условиях больницы это недопустимо, и его, выписав, отправили обратно в тюрьму. Доктор Лизаррага прописал углекислый литий, наван и когентин – препарат, используемый прежде всего для лечения симптомов болезни Паркинсона, но иногда и для снятия дрожи и беспокойства, вызываемых приемом транквилизаторов.