Григорий Глазов - Невиновных нет Страница 6

- Одного зацепил в Марселе. След ведет вроде в Мурманск. Но сорвался с крючка, сукин сын: внезапно помер от инфаркта.

- Сволочь!.. А почему в Марселе?

- Мне подсказали парни из тамошнего телевидения, вот я и ринулся на живое.

- А здесь, в Париже, что?

- Прощупываю нескольких мелких и средних.

- Тут времени на поиск жалеть не надо. Конечно, в том случае, если ты прижмешь кого-нибудь, кто располагает достоверной информацией и отпасуешь ее мне, а уж в России я им суну твоего ежа под одеяло... В общем ты будешь Ариадной, дашь мне ниточку, а я пойду в лабиринт, убью Минотавра и по этой ниточке вернусь назад.

- Смотри, Тесей, чтоб Минотавр тебя не загрыз... Пива еще хочешь?

- Нет, спасибо.

- Тогда идем, кое-что покажу.

Мы прошли в его кабинет. Здесь, как всегда, был бардак, на письменном столе, где стоял компьютер, валялись книги, папки, видеои аудио кассеты, на полу у полок тоже кучей книги, газетные подшивки. Но я знал, что в этом хаосе Поль разбирался лучше, чем автомобилист у азбучной дорожной разметки.

Он включил компьютер. Побежали зеленоватые строчки, извлеченные памятью машины из банка данных. Пока они менялись на экране, я успевал прочитать фамилии, имена, конфиденциальную информацию об этих людях за многие годы, места их нынешней службы и прежней на протяжении пятнадцати-двадцати лет. Что ж, это была хорошая рыба, но покуда она еще безмятежно плавала, а нам предстояло загнать ее в сеть...

- Пройтись не желаешь? - спросил Поль, когда мы закончили.

- Нет. Устал.

- Ляжешь в кабинете, - Поль принес мне постель, освободил диван от книг, журналов. - Сегодняшние газеты дать?

- Давай.

- Если захочешь мороженое, возьмешь в холодильнике.

Я постелился, лег, взялся за газету, потом пошел на кухню за мороженым. Это было мое любимое неаполитанское с ванилью в упаковке из красной фольги, с черной надписью "Мико". Сожрав его, я почитал еще немного и заснул. Мне приснилось, что я снова лечу, но почему-то не в лайнере, а в шумном вертолете, внизу какой-то пляж, голые девки загорают, рядом со мной в пилотской форме этот парень, с которым я сегодня летел в Париж, как его... кажется, Перфильев, он открыл две больших сумки, одна набита доверху банками с пивом, другая полна "Мико", дымятся куски сухого искусственного льда, дым заволакивает кабину, Перфильев что-то кричит, но я не слышу...

7. ПАРИЖ. ПЕРФИЛЬЕВ - КНОРРЕ. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ГОДА ТОМУ НАЗАД

Глина из Белояровска прибыла через пять недель. За это время я и Кнорре не звонили друг другу, не виделись. Он, возможно, был занят или из вежливости, чтобы не докучать, не показаться навязчивым и соблюсти чувство собственного достоинства: как ни как - глава фирмы; я же не хотел торопить "роды", ибо преждевременные, они иногда кончаются плохо. "Если получу для него глину, - наверстаю", - рассуждал я. И вот она у меня в офисе - в ящике, укрытая мокрой полиэтиленовой пленкой. Я позвонил ему, назвался секретарше, она соединила:

- Месье Кнорре, вы можете прислать машину за глиной, - сообщил я ему коротко.

- Не может быть! - воскликнул он.

- Иногда и мы выполняем свои обещания, - засмеялся я, - хотя худая слава о нашей несолидности и необязательности зачастую справедлива.

- Когда я могу забрать ее?

Я назвал ему время, когда в офисе уже никого не будет, кроме меня.

- Я хочу компенсировать людям, занимавшимся глиной, их расходы. В какой форме это возможно сделать? - спросил он.

Конечно, я мог бы великодушно отвергнуть это предложение, тем более, что доставка глины не стоила никому, кроме государства, ни копейки. Однако подобный отказ мог насторожить Кнорре: с чего бы его так благодетельствовали. Естественней, когда подобные услуги, связанные в его представлении с издержками, в какой-то форме оплачиваются. Поэтому я ответил:

- Это вы решите сами...

На следующий день он прислал фургончик "тойота"; шофер и рабочий в каскетке с надписью "Орион" забрали ящик с глиной, а мне в кабинет внесли четыре картонные коробки.

- Патрон сказал, что это вам, - сообщил шофер.

В коробках находились красивые кофейные и чайные сервизы на шесть персон. В былые времена я, разумеется, все это по приезде в отпуск в Москву презентовал бы своим начальникам, ох, как они любят такие знаки "внимания", бурчат при этом: "Ну что ты, Павел! Зачем было так тратиться... Ну, спасибо тебе". Нынче же в надежде на то, что через год я с ними расстанусь на веки вечные, я твердо решил: никаких взяток засранцам в лампасах и без от меня больше не будет. Хватит!.. Найду более полезное применение этим сервизам. Хотя бы тому же Лебяхину, на которого я имел виды, если все получится так, как я рассчитал...

С этой поры мои отношения с Иваном Кнорре пошли по нарастающей. Еще через три недели он отправился в Россию, чтобы заключить контракт с Белояровским карьером, видно глина очень подошла ему. Я связался с Москвой, чтобы мои хозяева обеспечили эту поездку: избавили Кнорре от волокиты, от чиновников-взяточников, которые будут отфутболивать один к другому бумаги, вымогая мзду. Я был уверен, что негласное вмешательство-покровительство моего ведомства уберет все препятствия с дороги Кнорре к заветной глине. Проворачивать эти фокусы мы умеем...

Вернулся Кнорре в прекрасном расположении духа, поездка прошла успешно: выгодный контракт был заключен, первые поставки намечались через месяц. Я про себя ухмыльнулся: тут уж _м_о_и_ проследят, чтоб все шло без сучка и задоринки...

Мы стали видеться чаще, я чувствовал, что он признателен мне, даже как-то деликатно подчеркивал это. Прогуливаясь по вечернему Парижу, мы заглядывали то в одно, то в другое бистро выпить по кружке пива или по стаканчику божеле, иногда обедали вместе. Как-то по дороге зашли в небольшой ресторан "Пуларка" на 8, рю Жан Жака Руссо.

- Выбирай, - сказал он, протягивая меню, на котором было написано: "Цыпленок" желает вам хорошего аппетита и говорит: "Здравствуйте!"

- Коль уж "Цыпленок" так печется о нашем аппетите, давай и возьмем пуларку, - засмеялся я.

- Что будем пить? - спросил он.

- Ничего. Обойдемся этим, - кивнул я на дежурно стоявшую на столе литровую бутылку розового легкого столового вина.

Ели мы не спеша, беседовали.

- Я ведь одинок, знаешь, - вдруг сказал он. - Семьи нет. Так сложилось. С сестрой вижусь очень редко, у нее своя семья, свои проблемы. Да и не принято здесь, как у вас, часто общаться без дела. Иногда, когда уезжаю отдохнуть куда-нибудь к морю на неделю, дней на десять, беру с собой Натали. Ты ее видел, хорошая девочка, - он обращался ко мне на "ты". - Как ни странно, близких друзей у меня тоже нет, хотя я и не бирюк. Для дружбы, видимо, нужно что-то такое, чем я, наверное, не обладаю.

- А с женщинами?

- Есть подруга, Леони, мы живем уже год, моложе меня на восемнадцать лет, знает, что я не женюсь на ней. Но ее устраивает такой вариант, работает художественным редактором в журнале мод. Умна, образованна, любит музыку. Кстати, сказала, что в конце месяца повезет меня в Шартр. Там в Нотр-Дам для каких-то важных гостей будет небольшой органный концерт. Если хочешь, возьмем тебя.

- Я не знаток органной музыки, - сказал я...

В Шартр я, конечно, поехал. Машину Кнорре вела его подружка Леони тощая, плоскогрудая и некрасивая брюнетка с гладко расчесанными до плеч волосами. Но под высоким бледным лбом светились умом и живостью неожиданные для брюнеток светло-синие глаза, они-то и делали Леони красивой. По дороге она сказала, что обычно в соборе не концертируют, лишь в редких-редких случаях, по просьбе каких-нибудь заезжих иностранных знаменитостей. Доехали мы за сорок минут.

Гигантский Нотр-Дам де Шартр возвышался над городом. Уже стемнело. Входя под необъятные своды собора, я с каким-то сладким ужасом подумал, что впервые нога человека ступала сюда восемьсот лет назад. В соборе было полутемно, прохладно, от многовековых плит и стен тянуло, как мне показалось, сыростью, сырыми показались и скамьи, установленные только при Лютере и кальвинистах, до этого прихожане стояли и ползли на коленях. Слушателей, кроме нас троих, оказалось человек пятнадцать-двадцать. Концерт начался неожиданно, откуда-то с немыслимой высоты, где сидел органист, как с небес опустилась неземная могучая музыка, заполнившая каждый уголок, каждую щель собора. Длился концерт около часа. Обратно мы ехали молча, каждый думал о своем: не знаю, о чем Кнорре и Леони, а я о том, что уже начало лета, скоро период отпусков, Кнорре и Леони, как и большинство парижан, уедут из города; это для меня плохо, я ощущал, что мое главное дело незаметно начало двигаться не вперед, а по замкнутой колее круга...

Я невинно спросил:

- Когда вы и куда едете отдыхать в этом году?

- Я, видимо, поеду одна, в Грецию. Ив не может, у него какие-то дела на весь сезон.

- Что так? - повернул я голову к Кнорре.

- Мне придется торчать все лето в Париже, - не объясняя, ответил он.

Меня это, понятно, обрадовало...