Станислав Родионов - Долгое дело Страница 60

Я бы на месте природы исправлял свои ошибки: отбирал бы жизнь у дурака и отдавал бы ее человеку, достойному двух жизней.

Д о б р о в о л ь н а я  и с п о в е д ь. Меня подозревают в воровстве, а я хочу дать совет, как покончить с кражами на производстве. Воруют повара, продавцы, грузчики, рабочие мясокомбинатов и ликеро-водочных заводов... Почему? Да потому, что неестественно не пользоваться тем, что производишь. Какая пытка для кассирши выдавать тысячи, а самой получать сто рублей... Кстати, раньше в алмазных мастерских Амстердама вся алмазная пыль переходила в собственность гранильщика. Отсюда резюме: чтобы люди не воровали, надо им разрешить пользоваться в какой-то мере продуктами своего труда.

С л е д о в а т е л ю  Р я б и н и н у. Есть явления, неподвластные науке, и тут парапсихолог Калязина может оказаться в положении непонятого одиночки.

Моя мать была знахаркой. Она умела лечить травами, умела заговаривать зубную боль, останавливать кровь, напускать порчу...

Расскажу про один случай... В деревне жил мужик. Залетит к нему курица - убьет, забежит коза - отравит. Тогда пришли к матери: "Да сделай ты хоть что-нибудь!" Она что-то пошептала и всплеснула руками. Вечером этот мужик шел из магазина и не смог перешагнуть канавки глубиной в полметра и и шириной с бревно, через нее даже дощечка не лежала. Упал в канаву и захлебнулся стоячей водой. Землю рыл ногтями, а а выбраться не смог. Моя мать испугалась и сказала: "Какой же он злой".

Согласитесь, что подобные явления находятся за пределами науки.

Уважаемый гражданин Толстогодов! По-моему, нет явлений, находящихся за пределами науки, - есть явления, которые наука не подтверждает. Для объяснения вашей интересной истории не хватает информации: когда это было, знаете ли вы все со слов или сами видели, в каком состоянии возвращалась из магазина жертва этого страшного колдовства, и т.д.

Чистенько отпечатанная бумага называлась так: "Постановление о продлении срока следствия по уголовному делу по обвинению Калязиной А.С. по части 2 статьи 147 УК РСФСР". Все документы дела, аккуратно сшитые на станке в два тома, лежали перед Рябининым. Портфель готов, из него даже вытряхнут мусор - скрепки, крошки, клочки и клочочки. Можно ехать в городскую...

Но заместитель прокурора города, решавший этот вопрос, читал где-то лекцию. Зональный прокурор Васин - первая и, может быть, главная инстанция сказал в трубку глухо и вроде бы угрожающе: "Работайте, я позвоню".

Поэтому Рябинин смотрел в окно, на осень, которая, похоже отгуляла свое бабье лето и теперь стыла утрами на загустевшей земле и на желтых, ожестяневших листьях. Размякший за лето асфальт заколодел. Стрелы комендантских ирисов тихо готовились принять холода на свои кинжальные острия.

И промелькнуло, исчезая...

...Весну любят все, а осень - лишь страдавшие...

Рябинин не мог работать. Его фантазия, умевшая на месте преступления по опрокинутому стакану, оброненной пуговице и раскрытой книге нарисовать картину происшествия, теперь с таким же успехом рисовала визит в городскую прокуратуру. И работать он не мог. Но мысли, эти свободные птицы, свободно жили над беспокойством.

Одна из них, мысль о борьбе, зароненная Юрием Артемьевичем и вроде бы отвергнутая Рябининым, некстати - а может быть, и кстати - ожила и цепко отринула все другие. Какая связь - борьба и продление срока следствия? Видимо, есть - он верил причудливым комбинациям сознания. Разумеется, есть, потому что он схватится с зональным прокурором, с начальником следственного отдела и с заместителем прокурора города. Но зачем? За что будет схватка? Они же правы: срок следствия определен законом, и в него надо укладываться. И все-таки он станет бороться. И все-таки - за что?

Рябинин смотрел на березу, стоявшую на той стороне проспекта. Он за ней наблюдал с конца августа. Сначала она беззаботно полоскалась зеленью - и осень ей не в осень. Потом стала ровно-желтой, раскрашенная листочками двух оттенков: нежными, как ломтик дыни на солнце, и яркими, словно их опускали в расплавленное золото, которое вроде бы все скатилось, оставив лишь свой цвет. Теперь же береза держалась незаметно, испуганная необычным цветом своей кроны, - тут и ржавые разводы, и грязные потеки, и пегие кострища...

У хорошей идеи есть необъяснимая сила осмысленно выстраивать, казалось бы, случайные факты, как у магнита придавать порядок железным опилкам. Вчерашние эпизодики сейчас прилежно легли в систему, ведущую к другой, пока неясной, но уже близкой мысли. Три случайных эпизодика, от которых вчера лишь поморщился...

Утром он зашел в жилищную контору за справкой. Перед ним за подобными справками стояли две пенсионерки. Подошла его очередь. Он вежливо сказал: "Мне необходима справка..." Он сказал вежливо, потому что всегда так говорил: "Мне необходима справка...". Работница конторы, молодая женщина, только что улыбавшаяся старушкам, одной и второй, бросила ему, не раскрывая рта, - через нос, что ли: "Где паспорт?" Она преобразилась на глазах - стала худой, какой-то острой, на него не смотрела, курила торопливо и выжидательно... Что, почему?

Эпизод второй: он пошел в канцелярию за почтой. Секретарь Маша молча и бесстрастно, как это делала всегда, бросила перед ним пачку бумаг. Он сказал спасибо, вглядываясь, слышит ли. Это спасибо отскочило от нее, как заоконное чириканье воробьев. Все его просьбы выполняла с неземной усталостью, словно давала в долг. Но стоило войти в канцелярию Базаловой и пропеть неизменное: "Машенька, ты чудесно выглядишь", как секретарша загоралась воспаленным огнем и вообще забывала про Рябинина.

И еще был эпизодик... В столовой он попросил у раздатчицы неподжаренный шницель. Из-за гастрита. Каждый что-нибудь просил: гарнир, компот пожиже, не лить красной подливки... "Пожалуйста, неподжаристый". Раздатчица нервно мотнула громадным белым тюрбаном и пустила тарелку по столу с реактивной скоростью - он поймал. Шницель был не поджаренный, а слегка обжаренный и сырой внутри.

Рябинин не совсем понимал, как эти вроде бы пустячные случаи объединились в его сознании идеей борьбы. Но они, три частных случая, объединились именно ею.

И промелькнуло, исчезая...

...Частностями возмущаются те, кто не понял общей закономерности...

Промелькнуло, но не исчезло - он поймал мысль, как за крыло: частностями возмущаются те, кто не понял общей закономерности. Поэтому философы так спокойны. Вот он и хочет понять эту общую закономерность, чтобы не возмущаться частностями.

Звонок телефона, которого он нервно ждал, вдруг скатился с него отстраненно.

- Да...

- Васин. Можете приезжать.

- Спасибо, еду.

Рябинин не вскинулся, не заторопился и не ощутил обычной в таких случаях изжоги, потому что был поглощен неотступной мыслью. Он спокойно уложил папки в портфель, надел плащ и пошел к метро...

Видимо, его поведение чем-то отличалось. Грубостью? Пожалуй, он был вежливее других. Например Базаловой. Может быть, тоном, который важнее слов? Но тон у него всегда наполовину ниже общепринятого, его всегда плохо слышат. Официальностью? "Машеньку, ты чудесно выглядишь". Но ведь Машенька в канцелярии, женщина в конторе и раздатчица в столовой были на официальной работе... Почему же они не приняли его официального поведения? "Машенька, ты чудесно выглядишь". Да ведь и старушки ворковали "доченька-доченька", да ведь просительный тон был и у обедавших...

И тогда он усмехнулся той усмешкой, которая так же далека от смеха, как хохот клоуна от искренней радости.

Рябинин вышел из метро и сел в троллейбус. Осень, поздняя осень... Наделись пальто, мелькнула теплая шапка, и под колесами троллейбуса расплескалась стылая вода, похожая на жидкий лед.

Простое решение простого явления - надо было просить. А он требовал вежливо, но требовал. Он считал, что на официальной работе человек должен вступать в официальные отношения. Эти же три женщины старались подменить официальные отношения личными. Личные-то им выгоднее, потому что тут они становились благодетельницами, делающими вам одолжение не по обязанности, а по доброте душевной. Но в личные отношения Рябинин вступал не с каждым. А борьба?

Он пошел к выходу, обойдя горделивую девушку в дубленке, не утерпевшую, не дождавшуюся морозов...

А борьба за эти официальные отношения. За право не быть просителем. За возможность не унижаться. Но тогда...

Рябинин выскочил из троллейбуса, окунув ботинки в стылую воду, похожую на жидкий лед.

Но тогда получение справки и покупка колбасы - борьба? Тогда отстаивание, казалось бы, личных интересов становится борьбой за государственные. Борьба за себя есть борьба за всех... Отстаивание своей самобытности, утверждение себя может быть борьбой совсем не за себя... А не мельчит ли он это литое слово - "борьба"? Или он запутался?

Рябинин стал у входа в городскую прокуратуру, переводя дух. Не шел, не бежал, а дух переводит. Неужели от потока мыслей? За что он сейчас начнет бороться - за идею, за себя, за Калязину?