Елена Сазанович - Город призраков Страница 62

— Допустим, Вано, — кивнул я. — Но как все четко мог рассчитать преступник? Откуда ему знать, что именно в это время она будет звонить нам?

— И это довольно просто! Скорее всего он следил за домом Ступакова. Если, конечно, это не был сам Ступаков. И как только она выбежала, преступник сразу же стал занимать нашу телефонную линию. Возможно, или скорее всего, здесь действовало двое. Один занимал телефон, а второй следил за библиотекаршей. Она прибежала от Угрюмого домой не дозвонившись. И преступник скорее всего не всполошился. Потому как не знал, что в пустом доме поэта теперь живет Угрюмый. Скорее всего этот гад силой «накормил» ее всеми этими лекарствами. К тому же перед этим она приняла неслабую дозу снотворного и справиться с ней не представляло особого труда. Действовал он, конечно, в перчатках, и на бутылочке от лекарств остались только ее отпечатки пальцев. Все было продумано гениально. К тому же, этот звонок тебе. Вот ты смог бы утверждать на все сто, что звонила Лариса Андреевна?

Этого я утверждать не мог. Слышимость была плохая. Все время в трубке что-то трещало. А Ларису Андреевну я не знал настолько близко, чтобы сразу узнавать ее по телефону. И отличать ее голос от других. Тем более что голос у нее был самый стандартный.

— Вот видишь, Ник! — Вано торжествовал. Он даже вскочил с койки и стал обмеривать своими широченными шагами комнату. — Но преступник никак не мог рассчитать. Что она побежит к в пустой дом поэта. В котором к тому же оказался Угрюмый. Все сходится!

— Не проще ли было сразу ее прикончить, а потом позвонить?

— Может и проще. Но довольно рискованно. Реальное время смерти тогда могло бы не совпасть с высчитанным милицией. Рискованно, понимаешь?

Версия Вано была вполне аргументированной. И как составная часть преступленной цепочки, убийство Ларисы Андреевной было вполне закономерным звеном. Мы, естественно, не были идиотами, как охарактеризовал нас Угрюмый. И с самого начала не верили в возможное самоубийство адвоката и его жены. Но нам не доставало доказательств. Теперь же, когда время телефонных звонков было высчитано поминутно, мы окончательно убедились в том, что убийца действует продуманно и осторожно. И ума ему не занимать.

Меня все же настораживал один факт. Появление перед смертью двойника библиотекарши, учитывая что в эту игру с двойниками когда-то ловко сыграла Белка. Явно что этому привидению понадобились документы адвоката. Зная, что Лариса Андреевна — натура чувствительная, он воспользовался этим и напугал ее до обморока. Забрал при этом важные бумаги.

Но как увязать с этим Белку? Кроме того, что она уже устраивала подобные выходки. Конечно, ранее это было скорее баловство, при чем открытое, вызывающее. По словам четы Кис-Кис якобы существовал и двойник умершего ученого. И якобы они его видели.

Почти одновременно мы вспомнили про дневник, который нам дал Угрюмый. И Вано тут же вытащил потрепанную школьную тетрадь с записями покойного поэта. Мы уселись на диване и принялись за это сочинение. Опуская незначительные моменты: его стихи, воспоминания о юности, проблемы связанные с женой, тещей и его пристрастием к выпивке. Хоть и бегло, но перед нами вырисовывался портрет довольно измученного, раздираемого противоречиями человека. Который не мог принять мораль этого города. И всегда мечтал отсюда уехать. Но ему не хватало ни воли, ни сил.

Самые любопытные записи были в конце дневника. Сделанные незадолго до смерти.

«… Боже, что это со мной было? Конечно, я много выпил… А еще эта кошмарная ночь. Постоянный страх перед ней. Может быть, мне это всего лишь почудилось? Может быть, я действительно болен? Но я видел его… На нем была моя шляпа. Конечно, моя шляпа, я не мог ее ни с чем спутать. Я ее купил год назад у случайно приехавшего иностранца. Довольно глупая шляпа. Темно синяя в серую полоску. Таких шляп не найдешь нигде. Я ею гордился. Она была вызовом нашему идиотскому городу… Еще на нем была моя светлая майка и мои кеды. Но самое страшное — у него было мое лицо. Та же щетина, тот же мрачный взгляд из-под густых бровей. Себя я не смог бы ни с кем спутать. Себя я не мог не узнать. Конечно, это был я. Если, конечно, мое больное воображение не сыграло со мной злую шутку. Не знаю, почему, но после его визита, я остро почувствовал приближение смерти. Это дурная примета, увидеть своего двойника.

Я помню эти старые летописи. В которых упоминалось о появлении двойника перед смертью. Он являлся и графу, который жил в нашем особняке. И его дочери, и племяннику… Но я тешу себя мыслью, что меня просто настолько тронули эти записи. И настолько в них поверив, что, в конце — концов под воздействием выпитого, сам создал нарисовал свой портрет и оживил его своим воображением… Пожалуй, выпивка не доведет меня до добра… И пожалуй на время стоит переехать в гостиницу. Там во всяком случае живут люди. Там я попытаюсь бросить пить. Поскольку эти глупые Ли-ли и Ки-Ки постоянно будут за мной следить. Там я наконец смогу закончить свою поэму. И там я смогу избежать смерти. Наверное…»

— Он умер через день, в гостинице, — констатировал сей прискорбный факт Вано. Указав пальцем на последнюю дату в дневнике. — Пытаясь избежать смерти, он отправился прямо в ее объятия. Явившись в гостиницу, он кому-то сильно облегчил задачу.

— Значит, чета Кис-Кис не лгала, когда говорила о том, что видела двойника ученого. Значит кто-то забавляется подобными штучками… Больше всего меня тревожит Белка!

— Это, конечно, может быть и совпадением. Она могла забавляться подобным, но скорее всего не связана со этими смертями, — успокоил Вано. — Меня волнует другое. О каких-таких летописях упоминал поэт в своем дневнике? И где он их читал?

Я пожал плечами.

— В местном музее, наверное. Об этом упоминал и Угрюмый, и Ступаков. Нам следует немедленно туда наведаться. Похоже, все двойники избрали Жемчужное местом своего паломничества, раз появлялись с момента его основания. И, пожалуй, нам давно следовало заняться историей этого городишки. В котором не происходят преступления. Но в котором почему-то слишком часто все умирают естественной смертью.

За информацией о местонахождении музея мы прежде всего обратились к Сенечке Горелову. Он долго сетовал, что мы игнорируем его и не делимся с ним результатами следствия. Выразив в конце концов крайнее удовлетворение тем, что мы наконец-то заинтересовались историей Жемчужного.

— Ну, вот это по делу! — радостно восклицал он. — Молодцы, ребята! Я и сам, если честно, собираюсь писать книгу про Жемчужное. Вы знаете, здесь столько тайн. Несмотря на чистоту нравов нашего города, в нем всегда жили тайны. И, конечно, если напрячь воображение, можно придумать классный роман!

Сенечка загорелся желанием провести нас по городскому музею. Он к нашему удивлению примыкал к колледжу. И его директором по совместительству являлся Модест Демьянович.

Мы встретились у школы минут через двадцать. Сенечка провел нас к кирпичной постройке, выкрашенной, в отличие от беленького колледжа, в темно синий цвет. Вскоре к нам присоединился Модест Демьянович, которого успел предупредить Горелов. И мы вошли в сумрачное и сыроватое помещение. Вполне соответствующе таинственности, напущенной Сенечкой.

Модест Демьянович с гордостью рассказывал о своем маленьком городе. Показывал фотографии своих знаменитых земляков. Хотя надо отметить, история города была не так уж и великолепна. Он был сравнительно молодой — начала двадцатого века. И первой его постройкой была усадьба — теперешняя гостиница. Этот городок не тронули ни войны, ни стихийные бедствия, ни иные катаклизмы. Он как бы плавно переходил из одного десятилетия в другое. И казалось, вообще являл собой отдельное государство, с собственным уставом и собственными нормами жизни.

Основал его граф некий Дарелов. Совершенно на пустом месте. Довольно далеко от других городов. Как гласили летописи, граф желал уединения, и покоя. Он был довольно гордым. Но очень нравственным и совестливым человеком. Сохранились даже некоторые его высказывания. В которых он утверждает, что только уединение спасает от ошибок и разочарований. Любое общение неизбежно влечет за собой дурные мысли и дурные действия. Человек ищет легкого пути в своей жизни. А легкий путь, как правило, оказывается самым грешным. И спасти может только одиночество. Дружба порождает вражду. Любовь порождает ненависть…

Тем не менее граф не стал монахом. Он построил шикарный особняк. Обзавелся семьей. Сама жизнь вынудила его построить на этом месте город. И все же своим принципам граф изменять не собирался. Свою идею высокой морали и высоких нравственных принципов он решил воплотить в образе жизни этого города, назвав его Жемчужным.

«Город должен быть чистым, как жемчужина, только что выброшенная морем на берег, — писал граф. — И никакая цивилизация, влекущая за собой распри и ненависть, пороки и бездушие не должна коснуться его».