Могила в пожизненное пользование - Андрей Михайлович Дышев Страница 7

Оставшись один, Кабанов некоторое время прислушивался к доносящемуся пению. Эти звуки успокаивали его, внушали нечто доброе и незыблемое. Он смотрел на глиняный потолок, на который изредка ложился отблеск свечей. Потом он услышал, как кто-то ворочается под ним, ярусом ниже. Свесив голову, Кабанов увидел Бывшего Командора. Старик, натянув шапочку на глаза, тяжко вздыхал, расчесывал крючковатыми пальцами впалые щеки, гремел о доски костлявыми ногами.

– Эй! – позвал его Кабанов. – Старик!

Но Бывший либо не услышал его, либо поленился отвечать. Кабанов снова расслабился на полке и пришел к неожиданному выводу, что, несмотря на весь бытовой ужас этого вытрезвителя, тут, на нарах, вполне удобно и даже ничуть не жестко, а значит, можно хорошо выспаться. С этой мыслью, собственно, он и уснул…

Кабанов не знал, как долго он спал. Временами сон его становился чутким, поверхностным. То у него затекала рука, то он вдруг начал зябнуть и неосознанно шарил по доскам в поисках одеяла. Нащупал ворох тряпок и, не открывая глаз, потянул их на себя. От запаха, которые тряпки издавали, у Кабанова закладывало нос, но лишь на время. Привыкая к запаху, он переставал его замечать, а тряпки худо-бедно согревали.

Проснулся он окончательно от оживленного гомона. Сердце его сразу наполнилось тревогой и проворно заколотилось. Кабанов огляделся, увидел сырые стены, плавно переходящие в низкий свод, засаленные нары, развешенное на веревках тряпье, и пробудившаяся тошнота снова подкатила к горлу. «Как я опустился! – подумал он. – Увидела бы меня Олечка!»

Мысль о жене, тонкой и изящной, как ёлочная Снегурочка, красавице Ольге, появилась спонтанно, и тотчас обожгла сознание невыносимой тоской. «Прочь, прочь отсюда!!» Кабанов посмотрел вниз. Старика не было, вместо него на досках темнело большое пятно, очертаниями похожее на Аляску. Кабанов сполз вниз, наполненный предчувствием радикальных перемен. Может быть, всех обитателей выписывают? Женщины, оживленно переговариваясь, торопливо заканчивали работу с пяльцами, сматывали нитки, втыкали иголки в поролоновые подушечки. Бывший, покашливая, бродил между столов, давал какие-то советы, но его никто не слушал. В черноте прохода угадывался мрачный силуэт азиата. Пламя свечей придавало его лицу зловеще-красный оттенок.

– Поторапливаемся, девочки! Поторапливаемся! – еще больше заводил он суету. – Срочный заказ!

Первой из мастерской выскочила Толстуха. Командор потрепал ее по щечке и вручил лопату. Следом за ней орудие труда получила Зойка Помойка. Самая большая лопата, совковая, досталась Полудевочке-Полустарушке. С трудом взвалив ее на плечо, невесомое существо строевым шагом удалилось в темноту.

Командор протянул лопату Кабанову и выжидающе уставился на него.

– Что это? – не понял Кабанов.

– Лопату не узнаешь, крокодил ты калифорнийский? – ответил Командор. – Быстро взял и пошел песок грузить!

– Песок грузить? – криво ухмыльнулся Кабанов. – Нет, дружбан, это слишком большая честь для меня.

– Как хочешь, – не стал настаивать Командор. – Но запомни: кто не работает, тот не кушает.

И он растворился в темноте. Кабанова, однако, заинтересовал это неожиданный аврал. Он справедливо полагал, что песок, коль был кем-то заказан, должен проделать путь из могильного карьера на свободу. Кабанов сел на стол Толстухи, откуда хорошо просматривался коридор, и стал поглядывать за трудовым процессом. Сам карьер он видеть не мог, лишь слышал доносящиеся оттуда радостные возгласы да дружный скрежет лопат. Но спустя несколько минут из штольни вышли Зойка Помойка и Полудевочка-Полустарушка с носилками в руках. Пригибаясь под тяжестью песка, они прошли по коридору и, к удивлению Кабанова, занесли носилки в кабинет Командора. Вышли они оттуда с опорожненными носилками и снова внедрились в черный зев штольни. «Они высыпают песок в его кабинете?» – с сомнением подумал Кабанов, но и во второй раз, и в третий, и в десятый история с носилками повторилась. Женщины без передышки таскали песок в комнату, огороженную от коридора железной дверью.

И вдруг Кабанов явственно услышал гул мотора, доносящийся из кабинета. Лязгало, скрежетало железо, вращались шестеренки какого-то механизма. Потом откуда-то сверху донесся грохот, словно упал и завибрировал большой лист железа. Женщины в это время по-собачьи звонко и переливисто пели. Лопаты, словно ружья, были составлены в пирамиду. Минут через пять мотор утих, и песчаные работы возобновились.

«Наверняка песок при помощи лебедки поднимают наверх, – думал Кабанов. – И вся эта механизация установлена в кабинете азиата».

Пользуясь тем, что Бывший бродит между штольней и кабинетом, мешая работающим женщинам, Кабанов осмотрел швейную мастерскую, порылся на столах и под ними. Он сам точно не знал, что хочет найти. Может быть, какой-нибудь острый предмет, подходящий для роли оружия. Может, какую-нибудь еду. Последнее, что он ел, это был монастырский гювеч. Сколько прошло с тех пор времени, Кабанов не знал, но голод давал знать о себе все сильнее. Ко всему еще его мучила жажда. Но на столах ничего не было, кроме швейных принадлежностей и красных лоскутков ткани. На углу каждого стола лежала готовая продукция. Кабанов с удивлением увидел, что все женщины вышивали одно и то же: аляповатое изображение Иисуса Христа. Вымпелы с его изображением были отделаны бахромой и веревочкой для подвешивания. Одни были помельче, другие покрупнее.

В дальнем углу мастерской Кабанов обнаружил сколоченный из табуреток и листа фанеры низкий столик, на котором стояли керосиновая плитка, да несколько гнутых алюминиевых кастрюль и сковородок с налипшим на них песком. Никакой еды Кабанов не нашел, но если бы нашел, скажем, жареную куриную ногу, не стал бы ее есть даже под угрозой смерти. Во всяком случае, ему так казалось.

Совершенно случайно он наткнулся на источник воды. У стола, за которым работала Толстуха, стоял эмалированный бак с погнутой крышкой. Когда Кабанов приподнял ее, то уловил запах ржавчины и болотца. Вода была теплой, видимо, нагретой объемным крупом Толстухи – бак с водой она использовала в качестве табуретки. Возможно, таким способом она следила за экономным расходом воды. Стоило Кабанову представить, как Толстуха расставляет ноги пошире, приподнимает юбку и водружается на бак, так чувство жажды тотчас прошло. Поборов брезгливость, Кабанов помыл в баке руки, а потом вытер их об рубашку.

С горящей свечой он заполз в спальню. Здешний воздух снова напомнил Кабанову о своей особенности – по вкусовой насыщенности и консистенции он напоминал протухший кисель. Кабанов стал дышать ртом. Опустившись на четвереньки, он первым делом заглянул под нары и увидел аккуратные ямки, похожие на те, какие вырывают животные семейства кошачьих, чтобы отправить естественные надобности. Каждая ямка была прикрыта тряпочкой или газеткой. Разумеется, Кабанов сразу предположил худшее (впрочем, почему худшее? Скорее, типичное). Но на сей раз он ошибся. В ямках хранилось вовсе не то, о чем