Могила в пожизненное пользование - Андрей Михайлович Дышев Страница 8

он подумал. Там лежали продукты. Бульонные кубики, макароны, супы быстрого приготовления, обгрызенные и раскрошенные кусочки хлеба, печенье, конфеты. В одной из ямок Кабанов увидел половинку шоколадного батончика, причем край его был не откушен, а гладко слизан, как у мороженого. В какой-то ямке продуктов было больше, в какой-то меньше, но, в принципе, набор был один и тот же.

Кабанов долго колебался, прислушиваясь к своим чувствам и оценивая, что сильнее: чувство голода или брезгливость. Брезгливость снова победила, и он не посягнул ни на печенье, ни на конфеты.

Ничего более интересного Кабанов не обнаружил, кроме немыслимого количества тряпичной рвани, из которой, по-видимому, женщины шили себе простыни и одеяла. Углубленное исследование бытовых нор привело Кабанова в состояние глубочайшего уныния. «Довольно! – подумал он. – Пора и честь знать. Нехорошо так долго пользоваться добротой людей, приютивших меня!»

Снова заполучить струю нервно-паралитического газа ему не хотелось, и Кабанов решил в корне поменять тактику действий. Он полагал, что азиат обязательно должен быть падок на лесть и, как всякий мелкий начальник, размякать от угодничества. Работа в карьере тем временем подошла к концу. Женщины, шатаясь от усталости, вернулись в мастерскую, на входе которой стоял Бывший и собирал мзду. Кабанов заметил, что каждая труженица держала в руке небольшой пакет с продуктовым набором и какими-то дешевыми безделушками: платочками, блокнотиками, карандашами. Полудевочка-Полустарушка дала Бывшему упаковку мятных таблеток. Зойка Помойка – восьмушку черного хлеба. Толстуха, хоть и поворчала, что ей надоело кормить дармоеда, но все-таки отсыпала ему в ладонь немного заварки. Затем женщины расселись за свои столы и, воровато оглядываясь друг на друга, стали разбирать заработанные сокровища. Полудевочка-Полустарушка немедленно принялась поедать карамельки, а фантики тщательно разгладила и сложила стопочкой. Толстуха к заработанному угощению отнеслась с равнодушием, с кислой физиономией рассмотрела пакет, даже не высыпав его содержимое на стол. Зойка Помойка выменяла на карамельки у Полудевочки-Полустарушки шариковую авторучку, тотчас разобрала ее, извлекла пружинку и ввинтила ее в мочку уха.

Бывший, забравшись под стол Зойки Помойки, затолкал за щеку горсть мятных таблеток, затем присыпал хлеб заваркой и стал жадно поедать его. Заглушая его чавканье, женщины затянули свою песню. Они были усталыми, но довольными. Умиротворенное счастье угадывалось в их сгорбленных позах. Вскоре Полудевочка-Послустарушка уснула, уткнувшись лбом в стол. Зойка Помойка взялась за пяльцы и стала вышивать ухо. Ухо получалось слишком большим и отвислым, но Зойка не обращала на это внимания – должно быть, уверенность в завтрашнем дне ей внушал увесистый пакет и новенькая, сверкающая пружинка в ее мочке. Толстуха взялась стряпать. Она наполнила кастрюлю водой и пошла по столам собирать бульонные кубики и макароны. Остановившись подле Кабанова, Толстуха выжидающе посмотрела на него, затем заглянула в кастрюлю, где медленно растворялись три кубика, и сказала:

– Ну? И долго мы будет так стоять?

– Я за него сдам! – неожиданно заявила Зойка Помойка, расковыривая ногтем упаковку кубика и кидая желтый брикет в кастрюлю.

Только теперь Кабанов понял, что он включен в число тех, кто будет допущен к поеданию супа. Промедление было смерти подобно. Прижав ладонь к губам, он немедленно вышел из мастерской. В железную дверь он постучал тихо и робко и изобразил на лице жалкую просящую улыбку. Видимо, раболепие было заложено в Кабановских генах, потому как в роль просителя он вошел легко и гармонично.

Дверь, однако, никто не открыл. Кабанов постучал сильнее, на тот случай, если Командор впал в послеобеденную сиесту.

– Чего надо? – вдруг раздался его голос откуда-то из темноты коридора.

Кабанов сделал несколько шагов по коридору, следуя на запах как на свет маяка, и увидел Командора сидящим на ящике. В руке у него были тщательно помятые обрывки долларов. Рассматривая портрет президента, Командор старательно кряхтел.

– Чего тебе? – еще раз спросил он.

Кабанов, по своей наивности полагая, что это не самое удобное место и время для серьезного разговора, промолчал.

– Кушать хочешь? – по-своему расценил молчание Кабанова Командор. – А я ведь тебя предупреждал!

– Послушай, отпусти меня, – очень душевно, очень искренне попросил Кабанов; просьба его вытекала из самых глубинных пластов души, она была выстрадана, вымучена.

Командор вздохнул и с вдумчивым видом использовал президента.

– Не могу, – ответил он, застегивая штаны.

– Почему?! – надрывно спросил Кабанов. – Если ты меня отпустишь, я тебя щедро отблагодарю. Я богатый человек. У меня в собственности сеть автомастерских. Я принесу тебе доллары и евро. Много! – Кабанов осекся и поправился: – Или какую-нибудь другую бумагу. Ты скажи, что тебе нужно, и я тебе все принесу.

– А у меня всё есть, – махнул рукой Командор и направился к своей железной двери. Он вынул из кармана большой ключ, похожий на штопор, и загнал его в замочную скважину. Широко распахнул дверь, показывая тем, что позволяет Кабанову зайти.

– Зачем я тебе нужен? – продолжал умолять Кабанов. – Отпусти меня. Я чужой для вас. Я вообще не из этих мест…

– А кто работать будет? Я?.. – усмехнулся Командор, садясь на пол, застеленный рваным ковром, и откидываясь на подушку. – Да отсюда и не уйдешь.

И Командор поднял глаза к потолку, под которым на железных тросах висела платформа размером с приличный стол, которую Кабанов в прошлый раз принял за крышку люка.

– А если меня на ней поднять наверх? – предложил Кабанов, не понимая, в чем проблема.

– Так управление сверху, – ответил Командор, глядя на платформу, словно на солнце. – Когда захочет – поднимет, когда захочет – опустит.

– Кто захочет? – не понял Кабанов.

– Бог, – совершенно серьезно ответил Командор и сложил перед грудью ладони. – Он дает нам хлеб и воду. Он заботится о нас и любит нас.

– Какая же это забота? – горячо зашептал Кабанов, приближаясь к Командору. – По горло в дерьмо уже зарылись! Когда он нас отсюда выпустит?

– Никогда, – ответил Командор удивленно. – А зачем нас выпускать? Нам и здесь хорошо. У нас все есть. Природные ископаемые. Еда. Работа. Художественная самодеятельность.

– Ты что? – зашептал Кабанов. – Ты что говоришь? Это же подвал! Тут хуже, чем в тюрьме!! Как можно здесь жить?

– Мы тут уже долго живем, – невозмутимо ответил Командор. Глаза его сузились, превратившись в щелочки. – Всем нравится. Никто не жалуется…

Рука Командора медленно заползала под подушку. Голос становился приглушенным, невыразительным, будто он исполнял колыбельную песню. Но Кабанов вовремя почуял неладное. Он едва успел пригнуться, как над его головой просвистела кочерга.

– Я тебе покажу тюрьму!! – закричал Командор, вскакивая на ноги и размахивая кочергой. – Ты еще не знаешь, что такое тюрьма!

Кабанов кинулся к двери, но Командор ощутимо приложился к его плечу. Кабанову показалось, что у него