Викас Сваруп - Шесть подозреваемых Страница 70

— Эй, Рахул! — окликнул подросток, резко натягивая поводок. — Это что еще за черномазый?

— Наш новый слуга, — ответил мальчик.

— Где ты его откопал? В Африке, что ли?

Рахул промолчал.

— Джунгли! Хабши![184] — прокричал подросток вслед Экети. Овчарка рычала, готовая разорвать поводок.

— Не обращай внимания, Битту всегда дразнится. — В голосе мальчика прозвучало что-то вроде извинения.

Комнаты для прислуги располагались в задней части дома — два грязных помещения без окон, разделенные общим туалетом. Вся обстановка — гамак и грубое одеяло. Хавели примостился почти у самого края одного из девяноста девяти бастионов форта, поэтому сразу же за дверью начинался парапет из желтого песчаника с коровой на привязи. Животное нежилось на солнце, беспрестанно жевало и время от времени махало хвостом, отгоняя мух. Перегнувшись через парапет, Экети разглядел под крепостной стеной довольно крутой скалистый склон. А вдали раскинулся коричнево-зеленым ковром и сам Джайсалмер. С такой высоты квадратные домики с плоскими крышами казались рассыпанными в случайном порядке спичечными коробками. У горизонта взгляд различал песчаные дюны пустыни Тар, похожие на застывшие океанские волны. Туземец втянул ноздрями воздух и удивился, не обнаружив даже намека на воду рядом с таким огромным пляжем. Вдруг за спиной раздался отрывистый лай. Экети обернулся: овчарка мчалась прямо на него, хищно оскалив пасть.

— Битту, что ты наделал! — воскликнул Рахул.

Однако туземец, похоже, вовсе не испугался, а ласково положил ладонь ей на спину. Собака притихла и начала лизать ему руку, поскуливая от удовольствия.

— Как ты это сделал? — изумился мальчик.

— Животные — наши друзья, — отвечал онге. — Опасаться нужно не их, а инене.

— Кто это — инене?

— Люди, похожие на твоего приятеля. — Туземец мотнул головой в сторону Битту.

Тут воздух прорезал громкий рев, от которого содрогнулась земля. Подняв глаза, Экети различил на небе два самолета, которые круто забрали влево и скрылись в облаках.

— Аэропланы! — восторженно крикнул он.

— Нет, это реактивные истребители, — мягко поправил его Рахул. — В Джайсалмере есть большая военно-воздушная база. «МИГи» каждый день летают над нашими головами. У них даже бомбы есть.

— Я видел взрыв в Аллахабаде, — промолвил Экети. — От него погибли тридцать человек.

— И только-то? — фыркнул Рахул. — Истребитель может прикончить разом не меньше тысячи.

По небу с воем пронесся еще один самолет.

— Он ведь не собирается нас бомбить? — с тревогой спросил туземец.

— Нет! — рассмеялся Рахул. — Идем, а то моя мама тебя, наверное, уже ждет.

Гостиная хавели — маленькая квадратная комната — была тесно заставлена антикварной мебелью: низкие скамеечки, мягкие кресла, богато украшенные диванчики с резными спинками… Хлопковые ковры на полу издавали резкий запах затхлости. Над каминной полкой висел охотничий трофей — тигровая шкура с неповрежденной головой, дополненной стеклянными глазами; между рядами оскаленных зубов свешивался искусственный язык. На стенах красовалось множество фотографий рослого, широкоплечего мужчины с весьма внушительным подбородком и роскошными густыми усами, завивающимися кверху на концах. Гостиная скорее напоминала домашний храм в его честь. Мужчина был снят в самых разных позах и почти всегда — с большим ружьем в руках.

— Кто это? — полюбопытствовал Экети.

— Мой отец, — с гордостью произнес мальчик. — Самый храбрый человек на свете. Видишь, там на стене висит шкура? Этого тигра отец прикончил своими руками.

— Я как-то раз убил своими руками дикую свинью. И где сейчас твой отец?

— На небесах.

— О! Как это случилось?

Рахул не успел ответить: в комнату вошла его мать, а за ней Ашок. Гулабо оказалась незаурядной женщиной немногим старше тридцати лет с правильным овальным лицом, величественным орлиным носом и тонкими бровями вразлет. Изгиб ее вечно поджатых губ говорил о жестком высокомерии, однако на дне темных глаз таилась неизбывная скорбь.

В это утро дама надела белую канчи — длинную и свободную блузу с глубоким вырезом на спине поверх плиссированной красной юбки. Голову прикрывал одхни оранжевого цвета, а вот украшений ни на руках, ни на шее не было. Солнечные лучи, пробиваясь через оконную решетку, рисовали на штукатурке причудливые узоры из пятен и вычерчивали круто срезанные плоскости на лице Гулабо, суровом и непреклонном. При первом же взгляде на нее вам сразу становилось не до шуток.

Она опустилась на диван и смерила островитянина оценивающим взором.

— Как тебя зовут? — спросила она на раджастанском диалекте.

— Говори с ним лучше на хинди, бхабхиса, — посоветовал Ашок и обратился к Экети: — Назови свое имя.

— Я — Джиба Корва из Джаркханда, — заученно произнес тот.

Женщина изогнула брови.

— А я полагала, что с Андаманских островов.

— Ты права, бхабхиса, только никто не должен этого знать. Вот почему я дал ему новое имя.

— Что ты умеешь делать? — спросила Гулабо.

— Он сделает все, что ты скажешь, бхабхиса, — вмешался было Ашок, но женщина оборвала его:

— Деварса,[185] я не с тобой говорю, а с ним.

— Все, что вы скажете, — повторил туземец.

Тщательно разъяснив ему круг обязанностей, хозяйка презрительно повела рукой.

— Что за нелепый вид? — сказала она, указывая на футболку и шорты Экети. — Завтра оденешься, как подобает раджастанцу. И не забудь про тюрбан.

Экети встал перед зеркалом, осмотрел свой новый наряд, состоящий из белой, застегнутой на все пуговицы рубашки, штанов, довольно пышных на бедрах и сужающихся к лодыжкам, а также плотно сидящего на голове тюрбана из красной материи в оранжевых крапинах, и скорчил гримасу.

Каждый раз, взявшись за веник, он мысленно переносился на родной остров. Когда-то Экети ненавидел нудную работу по дому, которой заставляли заниматься чиновники из социальной службы, но каторжные дни, проведенные на стройплощадке, преобразили его до неузнаваемости. Теперь его руки — руки труженика — уже не могли обходиться без дела. И Экети с раннего утра подметал полы в хавели, мыл посуду, гладил белье, застилал постели. А в пять часов, покончив с работой, усаживался вместе с Рахулом в общей комнате и смотрел телевизор. Правда, мальчик предпочитал в основном «кровавые» фильмы, вызывавшие у туземца лишь отвращение. В редкие дни, когда удавалось побыть одному, Экети пускался в бесконечное плавание по самым разным каналам. Самозабвенно переключаясь с «Дурдаршан» на «Эйч-би-о», с «Дискавери» на «Нэшнл джиографик», он жадно впитывал мерцающие картинки далеких миров. Перед ним вставали заснеженные вершины Швейцарии, африканские джунгли, венецианские гондолы и пирамиды Египта; и только того, чего Экети по-настоящему жаждал, он так и не мог добиться — хотя бы краешком глаза посмотреть на жизнь своего родного острова.

Родные Ашока придерживались вегетарианской диеты, и Гулабо прекрасно умела готовить. Все ее блюда отличались особенным — раджастанским — пряным вкусом. Со временем даже Экети, которому сильно недоставало свиного мяса и рыбы, пристрастился к пище, приготовленной на основе трех продуктов — дал, бати и чарма.[186] Тем более что Гулабо щедро сдабривала свои мисси роти[187] топленым маслом и никогда не забывала дать ему полный стакан пахты. Но сильнее всего островитянину полюбились ее десерты.

Жизнь в хавели шла своим чередом. Рахул половину дня проводил в школе. Ашок почти все время был дома, секретничал с Гулабо. А Экети просиживал вечерами у крепостной стены, свесив руку за парапет, подолгу вглядывался в наступающие сумерки, слушал посвисты ветра в зубчатых укреплениях форта и ждал, когда же Ашок наконец отправит его домой.

Одним удивительно теплым для раннего марта днем, когда Рахул был на занятиях и ничто не тревожило дремотную тишину оцепенелого воздуха, онге старательно мыл полы возле комнаты Гулабо. Ашок, как обычно, был с ней, и до Экети донеслись обрывки их разговора.

— Этот островитянин — самый усердный и лучший среди слуг, каких я только видела. Может, оставить его у нас навсегда?

— Придурок мечтает вернуться на Андаманы.

— А мне казалось, что ты надумал уволиться.

— Надумал. Мне вообще больше не придется служить. Скоро я получу огромную кучу денег.

— Откуда?

— Секрет.

— Расскажи что-нибудь еще об этом туземце.

— Забудь туземца. Давай лучше потолкуем о нас. Гулабо, ты знаешь, что я люблю тебя.

— Знаю.

— Тогда почему за меня не выходишь?

— Сперва докажи мне, что ты мужчина. Твой брат без оружия справился с тигром-людоедом. А ты что сделал?