Михаил Литов - Московский гость Страница 70

- А как же пациент? - спросил Виктор. - Ведь нельзя бросить его с клешней.

- Я, - возразил доктор Корешок, - первоклассный хирург, а вот в качестве волшебника, какого-нибудь Мерлина или джина из бутылки пока еще себя не пробовал, однако наперед знаю, что окажусь не на высоте. Да и незачем мне портить отношения с материализмом!

- Вы развязный человек, - сказал экскурсовод.

- Ба! - крикнул доктор. - И вы заявляете мне это прямо в глаза? Убирайтесь отсюда!

- Пусть этот Питирим Николаевич собственной рукой и аннулирует себе ту клешню.

- Пробовали, - вздохнул Корешок. - Он сам вызвался, едва пришел в чувство и сбросил остатки сна. Не вышло! На клешне надрез тут же зарастает, зато в клешню же превращается режущая рука.

Виктор встал с лавки и, приблизившись к собеседнику, сказал:

- В глубине души вы можете признать этот случай безнадежным. Но я, знаете, слышал краем уха, что долг и честь врача требуют, чтобы он боролся за жизнь и здоровье пациента до самого конца, так, как если бы безвыходных ситуаций не существует...

- Минуточку! - прервал его Корешок. - Я вижу, вы настроились произнести длинную речь и даже прочитать мне нотации, но позвольте вам заметить, что сейчас не время. Скажу больше: ситуация по-настоящему и не требует хирургического вмешательства. Отрезать эту клешню не труднее и не сложнее, чем срубить сухой сучок. Любой из вас справится с этой задачей. Пожалуйста! Я готов уступить место у операционного стола любому добровольцу, смельчаку, исполненному достойных восхищения чувств.

Доктор выставил палец и нацелил его в лицо Виктору.

- А вот вы... почему бы вам и не вызваться? Но я вас предупредил. Гарантий, что цепь волшебств прервется, никаких.

Наступила тягостная тишина, неловкая пауза, как если бы доктор Корешок грубо нарушил правила хорошего тона и всем стало стыдно за него. Взрослые люди не могли откликнуться на его вздорное предложение, понимая, что за ним кроется всего лишь желание доктора увильнуть от ответственности, переложить ее на плечи другого, тогда как именно он и никто другой из присутствовавших при этом разговоре был призван самой своей профессией и своей врачебной клятвой сделать для Питирима Николаевича все возможное и невозможное. Сверх того, доктор как бы дразнил их, гримасничал, издевался над ними, предлагая то, на что заведомо не мог получить никакого положительного ответа.

Но среди этих взрослых, испытанных временем, слегка побитых жизнью людей был и человек незрелый, необстрелянный. Руслану сделалось жутко в холодном, напоминающем желтоватую и куда-то недвижно текущую странными наплывами и ступенями кучу замерзшего дерьма, беспредельном кошмаре общего эгоизма и трусости, и словно огромный пресс надавил на его хрупкую фигуру, грозя переломать ему кости, если и он присоединится к молчанию, служащему ответом на вызов доктора Корешка. Да, доктор испытывал их, искушал, и это было подло, но даже не питай он, Руслан, уже никаких добрых чувств к учителю, как же мог он промолчать и тем самым подтвердить, что он такой же трус и эгоист, как и все? И Руслан, выступив вперед, сглотнул слюну и тихим голосом вымолвил:

- Я сделаю это.

Воцарилась гробовая тишина как перед взрывом аплодисментов. И в этой тишине Руслан агонизировал.

- Вы уверены, юноша? - осведомился доктор, с прищуром глядя на дерзающего, сверля его проницательным и насмешливым взглядом, выпытывая его истинные помыслы. - Это ваше твердое и сознательное решение или что-то из области юношеских порывов?

Руслан ничего не мог на это ответить. Он едва дышал. Ему хотелось, чтобы эти люди, имевшие большой и, не исключено, суровый опыт, набросились на него, повалили на пол, изнасиловали.

- Да это глупости! - вмешался Виктор. - Ребячество! Никто, кроме квалифицированного врача, не вправе делать подобную операцию. Если вы, доктор, признаете свое бессилие, позовите другого...

- Я лучший в Беловодске хирург! - перебил Корешок с возмущением. - Но здесь речь идет не об операции, вообще не о медицине, а о борьбе с колдовством... ну а в этой сфере я, извините, профан!

Раздавшийся у входной двери шум помешал Виктору высказать соображение, что доктор обязан прежде всего использовать все известные ему научные методы лечения, а не усматривать в недомогании пациента колдовство на том лишь основании, что это недомогание едва не перекинулось и на него. Санитары внесли изможденного и разбитого Льва Исаевича. Он лежал на носилках, как подгнившая груша, и жалобно стонал при каждом толчке. Но когда его проносили мимо доктора Корешка и оппонентов того в медицинско-знахарском споре, он вдруг открыл глаза, выпростал руку и, указывая на Руслана, завопил:

- Это он! Он меня ударил! Ах подлец! Я подам на тебя в суд!

Захлебывался визгом и жидко колыхался Лев Исаевич на носилках из стороны в сторону, словно помои в ведре, не человек, а рупор проклятий и смердение похотливой жажды возмездия.

Руслан обомлел. Его будут судить. Правда, пострадавший жив, но что пострадал он жестоко, сомнению не подлежит. Суд неотвратим! Поведут сумрачным коридором на допрос, а с допроса, уже на носилках, как эту хмельную от ярости тушу, повлекут на казнь.

- Так что же? - спросил доктор, пристально и, как показалось Руслану, с нескрываемой уже насмешкой глядя на него.

- Я готов... - шепнул Руслан побелевшими губами.

Виктор продолжал протестовать.

- Вы что, не видите? - закричал он. - Этот мальчишка просто не в себе! Вас, доктор, надо отдать под суд!

Доктора тоже будут судить, тупо подумал Руслан.

- Прекрати! - сердито бросила брату Вера. - Эти люди знают, что делают, и твое вмешательство излишне.

Руслан вслед за доктором вошел в операционную, где на столе мирно покоился и, возможно, спал Питирим Николаевич. Медсестра вопросительно посмотрела на вошедших.

- Этот благородный юноша решил совершить подвиг, ни в чем не уступающий подвигу римлянина Муция Сцеволы, - торжественно провозгласил доктор Корешок. - Да, не перевелись еще герои под этими небесами...

Женщина, блиставшая отчужденной красотой в своем аккуратном халатике, сдержанно кивнула.

- Муций Сцевола, - повторила она как бы для верности запоминания.

Под ее беглым взглядом Руслан оцепенел, и доктору пришлось взять его под руку, чтобы пришвартовать к столу. У Руслана была мысль, что когда он совершит тот самый подвиг, о котором говорил доктор, жалобой Плинтуса пренебрегут и до судебного преследования дело не дойдет. Но операционная обязывала его механически участвовать в настоящем и подавляла страхи, душу, мысли о будущем. На ватных ногах, ведомый доктором, которому вдруг пришлось по вкусу разыгрывать благодатную роль соучастника подвига, он приблизился к столу, на котором все было белым бело, - а что именно, Руслан не решался рассмотреть, то ли тело учителя, как бы присыпанное снегом страдания и самой смерти, то ли всего лишь сверкавшая белизной простыня, прикрывавшая это тело. Он спросил проникновенно, как бы взывая ко всем тайным желаниям доктора:

- Что я должен делать?

Казалось, Корешок не удосужится ответить, его лицо, с опущенными веками, глубокомысленное и трагическое, внезапно вплыло в белизну, само побелев, но с невыносимо яркими капельками крови на мраморном лбу. И вместе с тем откуда-то издалека донесся его голос.

- Ничего сверх того, о чем я говорил, - сказал он. - Операция и в самом деле нехитрая, юноша, эта клешня, она действительно весьма хрупкого состава и наверняка сломается, если на нее как следует надавить.

- Эти люди... - вдруг перебил Руслан, - ну, которые остались в коридоре, они ничего со мной не сделают?

- Вряд ли. А что они могут с вами сделать, удивительный молодой человек?

- Но лучше они, чем тот, на носилках...

- Совершенно верно, - откликнулся доктор Корешок нетерпеливо, - лучше они... и да будут они! А с тем мы разберемся, уверен... Так вот, вопрос, вы собираетесь оперировать или пришли поболтать? Могу предложить обыкновенную пилу или топор - выбирайте, мой юный друг. Но не забывайте о последствиях. У меня нет оснований думать, что вы избегнете того, что едва не случилось со мной. Слова за вами, а я сгорая от любопытства жду вашего мужественного решения.

- Давайте пилу...

- Значит, вы все-таки решились? - воскликнул доктор. - Не буду скрывать, восхищен, потрясен...

- Прошу вас, дайте поскорее пилу... - простонал Руслан, едва не плача. И, ничего не видя, слепо ткнул рукой в белый туман, окутавший его.

- Но почему же не топор? Топором, на мой взгляд, быстрее и удобнее.

- Топором... страшно!

- Признаю! Вы очень правы! Топор оставим мясникам и палачам.

Протянутой руки Руслана коснулась холодная сталь инструмента, и он взял. Ему нравилось беседовать с доктором, поскольку это было общение с тем живым, что еще оставалось в мертвой белизне, хотя доктор, конечно, только ходил вокруг да около, а сказать что-то важное, решающее сейчас для Руслана не умел. Но заниматься ему предстояло не доктором, а Питиримом Николаевичем, который стал чужим и опасным, а следовательно, не вполне и Питиримом Николаевичем.