Хараламб Зинкэ - Современный румынский детектив Страница 71

— Раз я меряю землю, товарищ полковник, значит, у меня на то есть серьезные основания.

— Но какая связь между смертью девушки и землей, Дед? Неужели ты забыл, что мы живем не во времена частной собственности, когда из-за межи…

— Товарищ полковник, весьма сожалею, что вас побеспокоили, но, вероятно, я в этом виноват. Тот факт, что вам сигнализировали, вам, который находится в пятистах километрах отсюда, а мне ничего не сказали, означает, что, в сущности…

— Ладно, Дед, шутки в сторону. Занимайся своим делом, промеряй хоть само небо. Удивляюсь, но знаю, ты деликатный человек и зря не станешь мешать людям трудиться…

— Я и не мешаю, товарищ полковник, но у меня такое впечатление, что кому-то я все же помешал, и для меня это просто радость. Я ждал, что мне велят прекратить мерять землю. Значит, ее надо мерять…

— Дед, долго тебе еще необходимо там задерживаться? Ты уверен, что речь идет не о смерти… то есть не о несчастном случае?

— Я только теперь в этом убедился, товарищ полковник. Речь идет совсем не о несчастном случае, — повторил Дед, нажимая на последние слова и настойчиво глядя в сторону окна, где стоял старшина. Тот никак не реагировал, но поза его самопроизвольно из «смирно» превратилась в «вольно».

Дед положил трубку на рычаг и довольно потер руки, думая о хорошем обеде. С улицы послышался голос. Амарией открыл окно.

Дед повернулся к окну и увидел на дороге председательскую машину и самого председателя, машущего им шапкой.

— Поехали пообедаем, товарищ майор! Нехорошо, если вы хоть разок не отобедаете у меня… Я был занят, но сегодня освободился пораньше.

— С удовольствием, товарищ Урдэряну, с огромным удовольствием. Подождем моего коллегу. Он скоро придет, и мы пожалуем к вам вместе, а аппетиты у нас волчьи.

Председательская машина с Прикопе за рулем тронулась, и Дед, оставшись со старшиной, сказал:

— Я бы должен всерьез на тебя рассердиться, Амарией.

— Почему, товарищ майор? Что я такого сделал, здравия желаю?

— Всему свое время, дорогой мой, свое время, а сейчас время обеда, о котором я давно мечтал, — сказал Дед и, открыв дверь, вынул свой карманный бинокль, чтоб поглядеть в поле: в окуляре майор увидел своего шофера, шагавшего к селу со скоростью, на какую только был способен.

17

Председатель Урдэряну жил на околице. У него был большой дом, двор, за ним сад, а потом маленький березняк спускался к берегу Муреша… Двор был обнесен с фасада железной оградой, выкрашенной в светло-зеленый цвет, под стать окраске самого дома, а по бокам — дощатым забором, каждая планка которого оканчивалась вверху вырезанным сердечком.

Прежде чем пригласить гостей в дом, Урдэряну захотел показать им свое хозяйство: курятники, бетонный свинарник с водосборными канавками, огромный хлев, добротнее дома, разделенный на два крыла сараем для сельхозинвентаря и сеновалом. Сарай пустовал, а в хлеву, где поместилась бы и дюжина коров, Дед увидел только одну с совсем маленьким теленком, который еле держался на ногах. Урдэряну подошел к нему и ласково почесал бугорки на его головке, обтянутые нежной кожицей, — будущие рожки.

Дед тоже решил погладить теленка, но, когда он коснулся влажной мордочки, пахнущей молоком, корова, не спускавшая глаз с пришельцев, замычала.

— Ему второй день пошел! — сказал Урдэряну. Панаитеску с напряженным вниманием следил за председателем.

— Зачем вы тратились на такую махину? Хлев, можно сказать, необитаем! — спросил майор, когда они вышли во Двор.

— Местная традиция. Хлев строился давно. Я говорил, кажется, а если не говорил, ручаюсь, что вам говорили другие. Я не здешний, приехал сюда при коллективизации, лет двадцать с лишним назад и строил, как эти люди, раз остался среди них. Если бы строил дом сейчас, то, конечно, сделал бы все по-другому и не воздвигал бы хлев, как дворец. Вообще-то мне и в голову не приходило, что я останусь тут. Так решили товарищи, и я остался. Не всегда человек делает то, что хочет, — добавил он, потирая лоб. — Сам я с юга Бэрэгана, из села, расположенного между Дунаем и дорогой Воров, была там такая дорога; я удивляюсь, что дорожные строители, когда проектировали шоссе на Констанцу, не провели его там, это самый короткий путь и самый укрытый, — сказал Урдэряну и вытащил ведро воды из колодца, вылил ее в таз, принесенный женой из дома. — Вот моя половина, — представил он женщину маленького роста, еще сохранявшую следы былой красоты.

— Теперь уж половина нужна мужику лишь для того, чтобы обстиран был и покормлен, не так ли, Василе? — откликнулась она и улыбнулась, показав белые и здоровые зубы. — Ну, пожалуйте в дом, раз он вас привел, он всегда так делает, очнуться не успею, гости уж на пороге, а мой господин заранее предупредить не может, нет у него времени. Таковы все председатели, — продолжала она, улыбаясь.

— Ты, Эмилия, так с гостями разговариваешь, что они подумают, будто через силу их принимаешь.

— Ну, их-то я приму, как всех принимаю, а тебя вот как чужака приму, больно редко домой заявляешься.

— Она — арделянка, за словом в карман не лезет, смолоду у нее язычок, как жало, иначе бы я и не пустил здесь корни, — сказал Урдэряну, приглашая гостей на широкую веранду, увитую виноградом. — Ты, Эмилия, неси, что у тебя есть, здесь и поедим, не холодно. — И, не дожидаясь ответа жены, подвинул стол от стены на середину веранды. Панаитеску посчитал себя обязанным помочь хозяину и придвинул две лавки к столу.

Эмилия принесла большой кусок сала, брынзу на еловой коре и каравай белого хлеба. Урдэряну выставил две бутылки цуйки, стаканы и первым сел за стол, кивком головы приглашая сесть и гостей.

— Чувствуйте себя как дома, прошу вас, — сказал он, наполняя стаканы. — Уже полтретьего, а у меня с вечера крошки во рту не было. Жена, а жена, горячее у тебя есть?

Я ведь пригласил товарищей на обед!

— Твое дело есть да помалкивать. Раз назвал гостей, я уж справлюсь, на то я и хозяйка, — сказала женщина и, как сообщнику, подмигнула Панаитеску.

— Вот так всякий раз она меня встречает, с кем бы я ни пришел. Месяц назад у меня был товарищ секретарь из уезда. Так он чуть было не встал из-за стола и не ушел. Она, видите ли, думает, что каждый обязан считаться с ее норовом. Ты выпьешь?

— А почему и не выпить, мне что, доктор не велел? — ответила женщина, входя с миской дымящегося супа.

Панаитеску сглотнул слюну.

— Ну-ка, подвинься маленько, хватит того, что ты хозяин в кооперативе, — сказала женщина, подталкивая Урдэряну к середине стола. — А сейчас выпьем за меня, кажется, в городах так пьют, сначала за дам.

— Ваше здоровье, мадам Эмилия, — сказал Дед, и Панаитеску из уважения встал, чтобы чокнуться с хозяйкой.

— Ну, теперь ешьте, а то суп остынет, а я вас покину, все равно я вам без надобности, правда, Василе? — поддела она мужа и снова стрельнула глазами в сторону Панаитеску.

— Ты, хозяюшка, не коси глазами, а то товарищ подумает о тебе бог знает что… — заметил Урдэряну, перехвативший ее взгляд.

— А если и подумает, тебе-то что? Осень — не зима, в ней еще черти водятся. Рано на мне ставить крест! Да ешьте же брынзу, это овечья, у нас в селе и овцы есть, не только гуси. — И Эмилия снова со значением поглядела на Панаитеску.

— Должен признать, что трансильванская кухня великолепна, — начал Дед.

— Было бы из чего готовить, а если не из чего, то и кухни нет! — сказала Эмилия. — А тебя как зовут, товарищ дорогой? Мне Юстина сказывала, что у тебя длинное имя, а я в длинных именах всегда путаюсь.

— Панаитеску, — сказал шофер, чуть покраснев от того, что Эмилия при всех предала огласке его встречи с Юстиной Крэчун.

— Вот это имя! Не то что у тебя, муженек!

— Ну и баба! Ты зачем меня насмех выставляешь? — беззлобно пожурил жену Урдэряну.

Дед рассмеялся, а Урдэряпу лишь покачал головой, не отрываясь от еды.

— А как ваше дело-то об Анне? — спросила с любопытством Эмилия и отщипнула брынзы. — Совсем недурная была девка, зря на нее напраслипу мужики возводят. Да простит ее бог, все мы там будем, — заключила она, убирая первый черед тарелок.

— Истинная правда, уважаемая хозяюшка, но нам не безразлично, в каком возрасте мы туда попадем, — заменил Дед и отрезал себе тоненький ломтик буженины.

— Так-то оно так. Только я удивляюсь, как же это она утонула?

— Вот и мы интересуемся, — заговорил Панаитеску, нетерпеливо ожидая знака, когда можно будет приняться за суп с курицей.

— Ох, женушка, что поесть-то спокойно людям не дашь? Я их пригласил на обед, а ты… ой-ой-ой, Эмилия… Видатъ, завтра нечего тебе будет бабам рассказывать? Я прав, а?

— Дак все село говорит, а мне почему не знать, что знает все село?

— Да ты ведь у нас больше всех все знаешь, дорогая, а вот если б ты ходила на уборку кукурузы, было б лучше и для тебя, и для кооператива.