Наталья Солнцева - Иллюзии красного Страница 73

– Но как же, учитель, разве смерть не отнимает все мои силы? Ведь мертвый я уже не могу сражаться!

– Ты еще слишком молод, а я уже слишком стар. Ты можешь не понять этого, но я все же скажу тебе… Они могут отобрать только твое тело. Только тело. А душу ты отдашь им сам, если согласишься, что проиграл. Посмотри на эти звезды над степью. Они кажутся такими недостижимыми, далекими и величественными в своем сиянии… А ты – просто маленький мальчик, замерзший и сидящий у костра, и тебе трудно поверить, что на самом деле ты велик, могуществен и непобедим. Звезды будут светить невообразимо долго, но в конце концов они погаснут. А твой дух неугасим. Над его огнем никто не властен. И только ты, своим малодушием или неверием в собственную Силу, можешь погасить его.

Старик сидел у костра, грел свои больные кости, изуродованные в бесчисленных битвах. Его жилистое, покрытое шрамами тело, было еще крепким. На суровом, словно высеченном из камня, лице, огонь оставлял красные отблески, причудливо изменяющиеся. Маленькому Сервию казалось, что по лицу учителя проходят пожары всех осажденных и разгромленных городов, горящая смола, льющаяся с крепостных стен, пламя погребальных кострищ и поминальных тризн… Черная и глубокая степная ночь смотрела на походные шатры, повозки, спящих людей своими мерцающими глазами; ветер, приносящий с сожженных полей запах горелой пшеницы и чабреца, навевал томительные сны о далеком доме, о женщинах с длинными волосами и нежной кожей…

Нога гладиатора внезапно провалилась в какую-то яму, от неожиданности он чуть не упал. Погрузившись в свои воспоминания, Сервий на какой-то миг словно забыл, кто он и что привело его сюда… Где же фигура в плаще? Уже совсем темно. Он попытался вытащить ногу и провалился еще глубже. Чувствуя, как оседает под ним земля, он сделал еще пару движений, которые привели к тому, что под ним что-то разверзлось и он, увлекая за собою лавину осыпающихся комьев, рухнул в темную, гулкую бездну.

К счастью, высота падения оказалась небольшой. Блестяще натренированное тело само сгруппировалось и устояло на ногах. Гладиатор пришел в себя и начал осматриваться. Где это он? Глаза постепенно привыкли к темноте, и он смог рассмотреть неширокий, уходящий вдаль коридор. Неужели старые каменоломни? Великий Зевс! Если он сам не выберется, здесь его ни за что не найдут! Сервий поднял голову и посмотрел вверх – небольшое, проделанное его рухнувшим телом отверстие, было почти невидимо. Над поверхностью старых каменоломен воцарилась пахнущая пеплом ночь…

Гладиатор не привык долго предаваться унынию. Его немного беспокоил запах пепла: откуда бы ему взяться? Запах стоял над всем городом, садами и виноградниками, полями и даже над морем, перебивая привычную вонь гниющих на берегу водорослей, выброшенных недавним штормом. Странно все это: то жестокая буря, бушевавшая несколько дней, то внезапно, как бы без всякого перехода установившийся неподвижный, безветренный зной, какой-то непроходящий туман, стелящийся в долинах и покрывающий рваными клочьями вершину горы, и, наконец, появившийся несколько дней назад, этот вездесущий запах пепла… Что все это может значить?

Сервий вспомнил, что из-за этого тумана не стало толком видно гору. Ему показалось, что над ее вершиной как будто бы вьется дымок. Потом, когда однажды ненадолго небо прояснилось, стало видно, что над самой вершиной образовалось нечто вроде темного облака. Это было очень необычно. Он тогда даже показал облако Терции, и она удивилась. Сервий невольно улыбнулся, представив вновь ее круглое смеющееся лицо с ямочками на полных щеках, и сердце его забилось сильнее. Что-то эта женщина с ним сделала… Состояние расслабленности и согласия со всем этим миром, раз в нем есть она, и даже чувство удовольствия от ощущений этого мира, его звуков, запахов, от возможности прикасаться к мокрой от дождя траве, бархатистым персикам, теплому и мягкому телу женщины…охватывали его каждый раз, когда он видел Терцию не только наяву, но и в своих мечтах. Все время, пока он не видел ее, было непрерывно длящимся сном о ней, – о ее несколько великоватых губах, о ее жестких, упругих завитках на затылке, обо всех ее милых несовершенствах, которые делали ее такой желанной…

Гладиатор беззаботно шагал по проложенному рабами, добывающими камень, коридору. Темный туннель уходил вглубь. Сервий подумал, что он хоть и с трудом, но видит дорогу. Казалось, в затхлом сыроватом воздухе подземелья висела какая-то взвешенная светящаяся пыль, тусклый туман, позволяющий ориентироваться в узком замкнутом пространстве лабиринта. Сбоку несколько раз промелькнули то ли ниши, то ли боковые ответвления. Неподвижный воздух, насыщенный известковыми парами, становился все тяжелее для дыхания. Сервию представлялось, что в катакомбах должна быть кромешная тьма, и его удивляла видимость освещения коридора, хотя никакого источника света он, как ни старался, не смог обнаружить.

Заметив очередной боковой коридор, он подошел к ведущему в него отверстию и тут только понял по-настоящему, что такое полное отсутствие света. Уже через пару шагов он совершенно потерял чувство направления и тыкался то туда, то сюда, вынужденный находить дорогу на ощупь, двигаясь вдоль стены. Шершавая и местами склизкая поверхность вызывала отвращение. Гладиатор оглянулся назад и увидел слабо светящееся отверстие выхода в главный коридор, по которому он шел. Может быть, там впереди есть выход наверх и именно оттуда падает свет? Не очень правдоподобное предположение, но никакое другое не приходило в голову.

Сервий был храбр, но не безрассуден. Он любил и умел рисковать, но только тогда, когда это имело смысл или могло доставить ему удовольствие. Здесь же ни того, ни другого не прослеживалось. Поэтому он вернулся обратно, в слабо освещенный коридор и, постояв некоторое время в раздумье, двинулся вперед. Чаще всего в своей суровой и полной опасностей жизни, он делал именно такой выбор – вперед. Что бы там ни было, а пройденный путь повторять не хотелось. Пусть он остается за спиной, со всеми своими радостями и огорчениями. Новые радости нельзя найти на старых дорогах…

Скоро гладиатор почувствовал какое-то движение воздуха, словно потянуло слабым сквознячком, и прибавил шагу. Оступившись, он с трудом удержался на ногах и наклонился, чтобы рассмотреть, нет ли впереди ямы. Провалиться еще раз ему совсем не хотелось. Выработки были старые, и он знал, что коридоры могли тянуться один над другим, в два яруса. Пытаясь разглядеть в неясном свете, на что он наткнулся, Сервий присел на корточки… Перед ним, на пыльной, усыпанной мелкими камешками поверхности лежал человеческий череп. Гладиатор не испытывал суеверного страха перед мертвыми, – только легкую брезгливость к истлевшим останкам. Он протянул руку и нащупал кости позвоночника и плеч, пальцы зацепили что-то, раздался неприятный сухой хруст… Сервий поднес к глазам руку – он держал красиво выкованную толстую золотую шейную цепочку, какие любили носить под одеждой знатные патриции. Гладиатор и сам носил почти такую же. Он не был знатен, но он был весьма богат, к тому же еще и любим прекрасной женщиной, подарившей ему это украшение. Золотая витая цепочка была первым подарком Терции, и он под страхом смерти не согласился бы расстаться с ней.

В их первую ночь любви, которую она пожелала провести в атриуме его виллы, когда в отверстие потолка, выложенного розовой мозаикой, смотрело яркое голубое око луны, заливая призрачным светом ложе, и колебания воды в бассейне создавали мерцающую игру света и тени на стенах… когда он забыл обо всем, кроме запаха ее черных вьющихся волос и хрипловатого голоса, которым она говорила удивительные слова, переворачивающие его сердце… именно тогда она заметила его талисман.

– Постой, – Терция приподнялась и взяла в руку золотую пластинку с изображением квадрата с кругом и треугольником внутри, – мне кажется, я уже где-то видела такой знак. Откуда у тебя такое странное украшение?

Сервий долго молчал. Он никогда никому не рассказывал историю своей жизни… Собственно, и истории-то никакой не было. Родителей он не помнил. Из впечатлений детства осталось только высокое и безграничное, далекое ночное небо, словно перевернутая над ним чаша, в магической пустоте которой висели туманно светящиеся, влекущие к себе звезды… Под этим небом и нашел его старый воин, который вырастил и воспитал мальчика как мог, как позволяли условия походной жизни, где недолгий отдых сменялся жестокими сражениями, а сражения отдыхом. Оружие заменило игрушки маленькому Сервию, твердая земля – постель, открытое небо – крышу над головой, а глубокомысленные рассуждения о жизни ветерана неисчислимых битв – колыбельные песни, которые должна была бы петь ему мать. Кто она была? Иногда, в своих снах, он видел ее печальное лицо… Одно он знал точно – родители его не были невежественными простолюдинами, и не могли его бросить просто так. Скорее всего, они погибли.