Матильде Асенси - Последний Катон Страница 85

— Кошмар, кошмар! — фыркнул Фараг.

— Смейтесь сколько хотите, но я сыт по горло этими типами!

— Да? А я — нет, — заметила я.

В этот момент Кремень зажёг фонарь.

— Где мы? — спросил Фараг, как только появился свет, и мы увидели, что находимся в каменной цистерне с мутной жидкостью. Преимущество таких приключений, когда тебе приходится с головой погрузиться в воду, которой мыли сотни потных ног, заключается в том, что все проблемы реальной жизни, которые причиняют тебе настоящую боль, забываются и исчезают. Непосредственно окружающая тебя действительность поглощает все физические и духовные силы, и в этом случае насущной необходимостью было удержаться от рвоты или ощущения чесотки по всему телу, не говоря уже о том, чтобы не думать об инфекциях, которые вся эта грязь могла вызвать на израненных ногах, памятном подарке афинского марафона, и на многочисленных шрамах от скарификации.

— Это что-то вроде Саргассова моря, только вместо водорослей здесь грибки.

Господи, как я изменилась! Фараг засмеялся.

— Доктор, прошу вас! Перестаньте говорить гадости! — загремел голос Кремня. — Быстро ищем, как отсюда выйти!

— Так наведите фонарь на стены, может, мы что-то и увидим!

Каменные стены подземной цистерны были покрыты большими пятнами чёрной плесени, разделёнными толстыми полосами грязи, отмечавшими разные уровни воды на протяжении последних пятисот или тысячи лет. Но, за исключением сырости и слоя растительности, там не было видно ничего такого, что могло бы помочь нам взобраться на стены. С другой стороны, расстояние до водостока «шадирвана» было настолько большим, что добраться туда, не свалившись несколько раз в этот ароматный пруд, было бы невозможно. Если какой-то выход есть, заключили мы, он находится под нами.

— Этой ванной смирения, — пробормотал Фараг, — мы скорее очищаемся от греха гордыни, чем алчности.

— Мы ещё не закончили, профессор, — отчеканил Кремень.

— Фонарь у нас один, — сказала я, начиная ощущать усталость в ногах, — так что, если нужно нырять, нам придётся это делать вместе.

— Ошибаетесь, доктор, у нас три фонаря. Сейчас выдам вам ваши.

Он покопался в мокром рюкзаке и с большим трудом вытащил фонарик для меня, а потом дал другой Фарагу. С таким освещением это место утратило зловещий и гадкий вид и осталось просто гадким. Я решила не очень об этом задумываться, потому что почувствовала слабый позыв к рвоте и не собиралась добавлять в воду грязи.

— Готовы? — спросил Кремень и без дальнейших предисловий набрал воздух, раздул щёки и погрузился в бульон.

— Давай, Оттавия, — подбодрил меня Фараг, глядя на меня улыбающимися глазами, теми самыми, которыми весь день глупо пялился на Дорию. Если он собирался сократить дистанцию между нами, он наткнулся на каменное упрямство. Не ответив ему и не подав виду, что слышу, я набрала в лёгкие грязный воздух и нырнула вслед за капитаном. Вода была настолько мутной, что фонарик Глаузер-Рёйста был едва заметной световой точкой в нескольких метрах подо мной. Фараг находился за моей спиной и освещал стены колодца, но там виднелись только пряди белых водорослей, колыхавшихся от нашего движения.

Конечно, раньше всех воздух кончился у меня, так что мне пришлось быстро всплыть на поверхность. Из-за того, что я вдыхала воздух большими глотками, словно попавшая на сушу рыба, я в итоге перестала чувствовать запах стоячей воды. Через определённые промежутки времени мы по очереди разворачивались и всплывали, но с каждым разом спуск становился всё быстрее, потому что мы плавали в уже знакомом месте. Хотя вода казалась всё ледянее, ощущение от мягкого скольжения головой вниз в полной тишине было замечательным. В какой-то момент Фараг случайно столкнулся со мной, и я вдруг почувствовала прикосновение его ног к моим. Когда он осветил нас фонарём, на его лице было написано весёлое извинение, но я сохранила серьёзный вид и отплыла подальше, однако против воли оставшееся у меня ощущение этого лёгкого прикосновения заставило меня забыть о ледяном холоде воды.

Наконец на глубине около пятнадцати метров на грани изнеможения и с чувством ужасного давления в ушах мы нашли огромное круглое отверстие выходного канала. Мы всплыли, чтобы передохнуть несколько минут и надышаться, и, когда были готовы, быстро нырнули к отверстию и заплыли вовнутрь. На минуту мне стало дурно от мысли о том, что у меня может не хватить воздуха, чтобы проплыть до конца этого канала. К тому же я плыла между капитаном спереди и Фарагом сзади, так что деваться мне было некуда. Я взмолилась о помощи и сосредоточилась на словах «Отче наш», чтобы из-за волнения не истратить тот немногий кислород, который у меня ещё оставался. Но когда я уже думала, что настал мой час, и представляла, как будет безутешен после моей смерти Фараг, канал кончился, и над нашими головами вдалеке показалась жидкая прозрачная поверхность, пропускавшая отблески света. С разрывающимся сердцем я бросилась вверх, стараясь сдержать инстинктивное желание вдохнуть, которое моё тело упрямо старалось осуществить. Наконец я на полкорпуса выскочила из воды, как выпрыгивающий из воды буёк, и глотнула воздух.

Я дышала, как паровоз, и с трудом могла контролировать сведённое от холода тело, но в конце концов опомнилась и разглядела место, куда мы попали. По закону соединяющихся сосудов мы неминуемо должны были находиться на том же уровне, что и раньше, в колодце, но перед нами открывался совершенно иной вид: половину громадной пещеры, освещённой десятками закреплённых на стене факелов, занимало широкое открытое пространство, спускающееся к воде, как каменный пляж. Но, несомненно, поразительнее всего была видневшаяся в глубине гигантская христограмма, высеченная в скале и обрамлённая смоляными факелами.

— Боже мой! — услышала я голос поражённого Фарага.

— Похоже на собор, посвящённый божеству Монограммы, — заметил капитан.

— И очевидно, что нас ждали, — прошептала я. — Посмотрите на факелы.

От царившей здесь тишины, нарушаемой только далёким потрескиванием огня, ощущение того, что мы находимся в священном месте, становилось, если это только возможно, ещё более тягостным. Мы медленно поплыли к берегу. Снова почувствовать под ногами, хоть и босыми, землю и выйти из воды было очень приятно. Я настолько окоченела, что воздух в пещере показался мне тёплым, и, пытаясь отжать юбку (нечего сказать, в подходящий день я её надела), я рассеянно огляделась. Когда я вдруг заметила, что меня внимательно разглядывает стоящий невдалеке Фараг, моё сердце замерло. В его глазах горел особый, иной свет. Я занервничала и отвернулась к нему спиной, но его образ запечатлелся на моих зрачках.

— Смотрите-ка! — воскликнул Кремень, показывая пальцем. — Под христограммой вход в пещеру! Вперёд, доктор!

— Да что же это!.. Почему я всегда должна идти первой? — возмутилась я, испытывая определённые опасения.

— Вы храбрая женщина, — с улыбкой добавил он, подбадривая меня.

— Что-то я в этом не уверена, капитан.

Но я послушалась и зашагала вперёд, зная, что за этим входом нас ждёт настоящее испытание ставрофилахов. Осторожно ступая (я шла босиком), я начала обдумывать, как решил бы задачку с колодцем Данте Алигьери. Такой серьёзный, такой строгий человек, как он, такой благопристойный, после десятого погружения в эту отвратительнейшую воду, наверное, вышел бы из себя. Кто-нибудь когда-нибудь представлял себе плавающего Данте? Такие действия, кажется, совсем не увязываются с его имиджем, и тем не менее в том, что он это сделал, не было ни малейшего сомнения.

Нам пришлось пройти совсем небольшую часть пещеры, не больше двухсот — трёхсот метров, но все пять моих чувств в это время были максимально обострены, так как нельзя доверять тем, кто зажигает десятки факелов и уходит, не попрощавшись. По хранителям предыдущих испытаний я уже с лихвой поняла, что ни одному из них нельзя доверять.

Наконец в конце туннеля мы заметили свет. Когда мы подошли к нему, то увидели огромное круглое пространство, нечто вроде римского цирка, покрытого каменным куполом, вздымавшимся над нашими головами на большую высоту. В точном центре этого круга на четырёх красивых белых львах в натуральную величину, которые, несмотря на свой грозный вид, казалось, просто умоляли нас подойти и осмотреть их груз, возвышался одинокий порфировый саркофаг, красный, как кровь, и способный вместить целую семью.

— Ну и местечко! — пробормотал Фараг, и за его словами последовал оглушающий грохот, от которого мы в ужасе резко повернулись на сто восемьдесят градусов. С высоты, загородив проход в пещеру, рухнула железная решётка.

— Вот так пришли! — возмущённо воскликнула я. — Что за дикие люди!

— Хватит причитать, доктор, лучше сосредоточьтесь на том, что нам нужно сделать.