Аки лев рыкающий - Стасс Бабицкий Страница 9

Он добавил кипятка в свой стакан с чаем, отхлебнул и подытожил.

— В глазах большинства наших сограждан автомобиль — это жинка из малоросских анекдотов: выглядит красиво, кушает богато, но при этом своенравна до одури — если не захочет идти, то ничем не упросишь и не подгонишь, с места не сдвинется.

— Хе-хе! Эка вы, про жинку-то, — усмехнулся князь. — В самую точку. Но даже с такой своенравной бабой нашему обывателю жить будет проще, выгоднее, а временами еще и намного приятнее, чем ходить бобылем.

— Да, но как убедить закоренелого холостяка, что ему необходимо жениться? — спросил я.

— Нанять хитрую сваху, — ответил г-н Мармеладов с лукавой улыбкой. — Они умеют похвалить самые выгодные черты невесты, а все недостатки вовремя укрыть от глаз. Даже если жених задает неудобные вопросы о прошлом барышни или размере приданого, эти чертовки как-то умудряются повернуть все на пользу.

Князь задумался, поглаживая свою эспаньолку.

— Хм-м… Намекаете на рекламу в газетах? Или лучше устраивать лекции в публичных местах? С последующим катанием по улицам Москвы?

— Это уже вам решать. Но чем больше хорошего обыватель услышит об автомобилях, тем меньше он станет доверять выкрикам «моторофобов».

Дверь с грохотом ударилась о стену. Пузырев вошел, а точнее ворвался в трактир и буквально рухнул на стул. Иван старался выглядеть холодным и чуточку равнодушным, но даже стороннему наблюдателю было понятно, что внутри он мечется и задыхается от неразрешимой проблемы. Нервное напряжение проявлялось в подергивании левого века, в судорожном дрожании мизинца и в том, что изобретатель залпом выпил стакан крутого кипятку, даже не замечая этого.

— Ванюша, что стряслось? — заволновался г-н Щербатов.

Пузырев не ответил. На все последующие вопросы он также отмалчивался и только мое беспокойство: «Не обжег ли язык?» удостоил короткого: «Нет».

Наконец его оставили в покое.

— Похоже, господин Мармеладов, вы совершенно точно установили диагноз. Налицо febris amoris. А любовь самая неприятная из всех болезней, поскольку лекарства от нее не существует. При этом она подчас толкает людей на поистине безумные поступки. Здесь, на дальнем конце Черной Грязи, — Николай Сергеевич махнул рукой в сторону, противоположную той, откуда мы приехали, — один артист-куплетист построил замок. Натуральный замок, с крепостной стеной, высокими башнями по углам и подвесным мостом. Капиталы свои, заработанные на гастролях, вложил — мало. Бросил пить и курить, чтобы экономия вышла, влез в долги по самую маковку — все равно не хватает. Тогда этот белоручка закатал рукава и пошел камень тесать. Доски сам строгал, раствор для кладки месил. А все ради чего?

— Неужели ради любви? — воскликнул я.

— В точку, Жорж! Посватался он к оперной диве, та говорит: «За голодранца замуж не пойду, только за человека состоятельного, у которого дворец собственный имеется». Вот и расстарался куплетист. Построил замок, а на мебель и прочее убранство денег не хватило. Что делать? Натаскал сена с окрестных полей и натурально спал в стогу. Завтракал на подоконнике, на обед и ужин пил воду из колодца. Зимой чуть не окочурился от холода! Одним словом, настрадался вдоволь, но на людях появлялся с неизменной улыбкой, сочинял сатиры и пародии, веселил публику.

— Это не он ли своей певице миллион красных роз подарил? — вспомнил я прошлогодние сплетни.

— Он. Только не миллион, а что-то около трех тысяч. Может лишь на чуточку больше. Я на той премьере присутствовал и помню, что на сцене было целое море цветов, а слуги все выносили букеты, целыми охапками. Я начал считать, да сбился. Это уже потом в газетах приукрасили, про миллион.

— Миллион — это гораздо лучше для заголовка, — согласился г-н Мармеладов. — Привлекает читателей.

— Вам знакомо газетное дело? — удивился князь.

— Когда-то давно я писал литературную критику.

— А теперь? — я ухватился за возможность выведать хоть какие-то подробности об этом загадочном пассажире.

— Теперь не пишу.

И более ничего не добавил.

Помолчали с минуту, потом вернулись к прерванной беседе.

— О той женитьбе сочинили немало фельетонов, — я листал перед мысленным взором газетные страницы с ехидными карикатурами. — Певица согласилась обвенчаться с куплетистом, поскольку была уже, прямо скажем, в преклонных годах. Хотела уйти из театра красиво, не дожидаясь, пока антрепренеры вышвырнут за порог. Ее молодого муженька, благодаря связям супруги, любезно приняли в высшем свете Москвы и Петербурга. Потому и обвиняли их в том, что сочетались для обоюдной выгоды.

Г-н Щербатов возмущенно засопел.

— Помилуйте, кого в России удивишь неравным или расчетливым браком?! Но я буду настаивать, что у этой пары любовь — настоящая, выстраданная. Не без красивых жестов, конечно. Напоказ. Актеры иначе не умеют. Зато живут тихо-мирно, детишек уже нарожали.

— Это в преклонные-то года? — я убеждал себя не спорить с князем, видя его растущее раздражение, но тут снова не сдержался. — Супруга юмориста давно уж не способна на подобные подвиги. В «Ведомостях» недавно прямым текстом писали: дочка у куплетиста от горничной, а сынок — от молоденькой приживалки. Автор фельетона, некий Осип Зденежный, оригинально пошутил: «На закате своей жизни оперная дива вляпалась в пошленькую оперетту». Впрочем, в той же заметке подчеркивалось, что старуха в малышах души не чает и воспитывает будто своих.

Николай Сергеевич побагровел лицом и я, признаться, корил себя за несдержанность, предвидя жесткую отповедь. Но, против ожидания, ответил мне Пузырев, причем ответил резко:

— Не читай фельетонов, Жорж. Особенно тех, что сочиняет этот зубоскал Зденежный. Была бы моя воля, свернул бы мерзавцу голову, как цыпленку.

Пальцы Ивана при этом скрючились, словно обхватывая шею жертвы. Всем стало неловко, и мы поспешно отвели глаза.

— А тебе чего, Ийезу? — спросил г-н Щербатов.

Шоффер-абиссинец давно вошел в трактир и топтался на пороге, но из стеснения не решался прервать наш разговор.

— Еду. Еду уж!

Князь посмотрел в окно.

— И верно. Двор опустел, мы опять уходим на дистанцию последними. Придется нагонять.

III

Пешки.

45 верст от Москвы.

Около полудня.

На втором этапе гонщики выжимали из своих автомобилей максимальные скорости