Кен Фоллетт - Трое Страница 17

Комитет состоял из девятнадцати членов, двое из которых находились за границей, один был болен, и еще одного сбила машина прямо накануне собрания. Впрочем, это не имело значения. Фактически все решали трое: чиновник из Министерства иностранных дел, сотрудник КГБ и представитель генерального секретаря. Среди второстепенных персонажей присутствовали шеф Ростова, который коллекционировал членство во всех комитетах из принципа, и сам Ростов в качестве советника (из таких мелких штрихов и было ясно, что его планируют повысить).

КГБ выступал против строительства реактора, поскольку наличие бомбы сместит равновесие в более явные сферы, вне зоны их деятельности. Именно по этой причине Министерство иностранных дел высказалось за – бомба прибавила бы им работы и влияния. Представитель генерального секретаря выступал против: если арабы выиграют войну на Ближнем Востоке, то СССР потеряет свой плацдарм.

Собрание началось с чтения доклада «Развитие событий в сфере египетского вооружения». Ростов прекрасно понимал, как можно растянуть один-единственный факт, почерпнутый из телефонного разговора с Каиром, на двадцать минут нудной речи, добавив к нему пространные умозаключения и долив «воды». Он и сам такое проделывал неоднократно.

Затем мелкая сошка из МИДа долго излагал свое видение политики СССР на Ближнем Востоке. Вне зависимости от мотивов сионистских поселенцев Израиль выжил лишь благодаря поддержке западных капиталистов, которые хотели устроить форпост на Ближнем Востоке, чтобы приглядывать за своими нефтяными интересами, заявил он; и если на сей счет еще оставались какие-то сомнения, англо-франко-израильское нападение на Египет в 1956-м окончательно все прояснило. Советскому Союзу следует поддерживать естественное неприятие арабами этой отрыжки колониализма. С точки зрения общемировой политики, инициировать ядерное вооружение арабов было бы неразумно, но раз уж они сами начали, наша задача – помочь им; и так далее…

Всем страшно наскучили эти прописные истины, и последующее обсуждение протекало в более неформальной обстановке – настолько, что шеф Ростова позволил себе заметить:

– Черт возьми, нельзя доверить атомную бомбу психам!

– Согласен, – поддержал представитель генсека, он же – председатель комитета. – Если арабам дать бомбу, они ее взорвут. В ответ на них нападут американцы – тоже, пожалуй, с ядерным оружием; и тогда у нас остается только два варианта: подвести союзников или начать Третью мировую.

– Еще одна Куба, – пробормотал кто-то.

– Можно заключить с американцами соглашение: обе стороны обязуются ни при каких обстоятельствах не использовать ядерное оружие на Ближнем Востоке, – предложил чиновник из МИДа. Если ему удастся запустить такой проект, он будет обеспечен работой лет на двадцать пять.

– А если арабы сбросят бомбу, это будет считаться нарушением договора с нашей стороны? – спросил кагэбэшник.

Вошла женщина в белом переднике, толкая перед собой столик на колесах, и комитет прервался на чайную паузу. Представитель генсека, набив рот пирожным, рассказал анекдот:

– У одного кагэбэшника был глупый сын, который никак не понимал, что такое партия, родина, профсоюз и народ. Тот объяснил ему на примере их семьи, где отец – партия, мать – родина, бабушка – профсоюз, а он сам – народ, но мальчик все равно не понимал. Тогда папа в ярости запер сына в шкафу в родительской спальне, а ночью занялся любовью с женой. Мальчик, подглядывая в замочную скважину, воскликнул: «Теперь я понял! Партия насилует родину, пока профсоюз спит, а народ должен смотреть и страдать!»

Все покатились со смеху. Буфетчица покачала головой в притворном негодовании. Ростов уже слышал эту шутку.

После перерыва комитет неохотно вернулся к работе. Ключевой вопрос задал представитель генсека:

– А если мы откажемся помогать египтянам, они справятся без нас?

– Пока что информации недостаточно, – ответил кагэбэшник, делавший доклад. – Однако я проконсультировался по этому поводу с одним из наших ученых; оказывается, изготовить атомную бомбу технически не сложнее, чем обычную.

– Значит, будем считать, что они смогут изготовить ее и без нашей помощи, хотя и медленнее, – заметил мидовец.

– Выводы я сделаю сам, – оборвал его председатель.

– Да-да, конечно, – смущенно пробормотал тот.

– Единственная серьезная проблема – достать плутоний. Удалось им это или нет, мы не знаем.

Давид Ростов слушал дискуссию с огромным интересом. С его точки зрения, комитет мог принять лишь одно-единственное решение, и сейчас председатель подтвердил его мнение.

– Я думаю так, – начал последний. – Если мы поможем египтянам изготовить бомбу, то упрочим наши связи на Ближнем Востоке и наше влияние на Каир; кроме того, у нас будет возможность ее контролировать – до некоторой степени. Если же мы откажем, то испортим отношения с арабами и уже не сможем ни на что повлиять.

– Иными словами, если уж они собрались заполучить бомбу, пусть лучше на кнопке будет русский палец, – подытожил мидовец.

Председатель бросил на него раздраженный взгляд и продолжил:

– Таким образом, целесообразно рекомендовать секретариату ЦК оказать египтянам техническую поддержку, но так, чтобы контроль над проектом оставался в руках советских кадров.

Ростов позволил себе улыбнуться краешком рта: именно этого он и ожидал.

– Выносим на голосование? – предложил мидовец.

– Поддерживаю, – кивнул кагэбэшник.

– Все за?

Все были за.

Комитет перешел к следующему пункту повестки.

И только после собрания Ростова поразила внезапная мысль: если египтяне на самом деле не смогли бы построить реактор без посторонней помощи – допустим, из-за нехватки урана, – то как же ловко они обвели русских вокруг пальца!

Ростов любил свою семью – в малых дозах. К счастью, работа позволяла отдыхать от семейной жизни – а жизнь с детьми всегда утомительна – в постоянных командировках; к возвращению он соскучивался настолько, что можно было терпеть их присутствие еще несколько месяцев. Он любил старшего сына, несмотря на его вздорные пристрастия к дешевой музыке и поэтам-диссидентам, но зеницей ока был для него младший. С самого детства отец учил малыша логике, разговаривал с ним сложными предложениями, обсуждал географию дальних стран, механику двигателей, принципы работы радио, водопроводных кранов, фотосинтеза и политических партий. Из класса в класс мальчик оставался первым учеником, хотя в новой школе он, пожалуй, найдет себе равных.

Ростов понимал, что пытается привить сыну амбиции, в которых сам не преуспел. К счастью, это не противоречило намерениям юноши: тот с гордостью осознавал свой потенциал и мечтал стать великим человеком. Единственное, против чего Володя возражал, – это работа по комсомольской части: он считал ее пустой тратой времени. Ростов частенько говорил ему: «Может, это все и пустое, но ты ничего не добьешься в жизни, если не будешь продвигаться по партийной линии. Если хочешь изменить систему, доберись до самого верха и переделай ее изнутри». Владимир принял эту аксиому и с тех пор добросовестно посещал комсомольские собрания: он унаследовал железную волю отца.

Пробираясь домой в час пик, Ростов предвкушал тихий скучный семейный вечер: они вместе поужинают, затем будут смотреть сериал о героических советских разведчиках, перехитривших ЦРУ; перед сном он выпьет стопку водки.

Ростов припарковался у подъезда. В его доме жили чиновники высшего звена; у половины из них имелись небольшие легковые автомобили отечественного производства. Квартира считалась просторной по московским стандартам: у каждого из сыновей была своя комната, и никому не приходилось спать в гостиной.

Войдя в дом, Ростов застал нарастающий скандал: гневный голос Маши, какой-то треск, крик и ругань сына. Не раздеваясь, он прошел на кухню и распахнул дверь.

Они стояли друг напротив друга возле кухонного стола: жена – в истерике, готовая заплакать, и сын, кипящий юношеским негодованием; между ними лежала разбитая гитара. Значит, ее разбила Маша, понял Ростов.

Оба повернулись к нему и заговорили одновременно:

– Она сломала мою гитару!

– Он позорит нашу семью своей гнилой музыкой!

– Дура!

Ростов отбросил портфель, шагнул вперед и влепил сыну пощечину. Тот покачнулся, покраснев от боли и унижения. Он был ростом с отца, но шире в плечах; Ростов не бил его с тех пор, как мальчик возмужал. В запале Юра замахнулся, чтобы дать сдачи; Ростов проворно отступил в сторону – долгие годы тренировки – и аккуратно повалил сына на пол.

– Пошел вон из дома, – сказал он тихо. – Вернешься, когда будешь готов просить у матери прощения.

Юрий поднялся на ноги.

– Ни за что! – крикнул он и вышел, хлопнув дверью.

Ростов снял пальто и шляпу и присел за кухонный стол. Подняв сломанную гитару, он аккуратно положил ее на пол. Маша налила ему чаю; он взял чашку дрожащей рукой.