Силвер Элизабет - Обреченная Страница 33

– Возможно ли, что выстрел спровоцировал остановку сердца?

– Да, возможно.

Том Дэвис подхватил нить.

– По опыту вашей работы, доктор, много ли вы видели пулевых ранений в грудь, которые были бы результатом случайного выстрела?

– Возражение, домысел, – вмешался мой адвокат.

– Нет, – тем не менее ответил патологоанатом.

– Принято, – одновременно с ним сказал судья.

Я посмотрела на Харриса, который снова встал с кресла.

– Ходатайствую об изъятии материалов, ваша честь.

И хотя судья согласился и велел присяжным проигнорировать последний обмен вопросами-ответами, они, конечно, как я уже и говорила раньше, все запомнили, так что дело шло тем же ходом.

Полицейский, который первым появился на месте преступления, продирался сквозь свой протокол, будучи не в состоянии без бумажки вспомнить ничего, что произошло в тот памятный день нового года.

– Когда я туда прибыл, дверь была открыта. Но вокруг замка были щепки, словно его взламывали, – рассказал он.

Судмедэксперт позже подтвердил, что кровь на двери совпадала с моей.

– Там был лишь легкий мазок, но этого достаточно, чтобы отождествить взломщика с обвиняемой.

Дальше говорил парамедик, первым прибывший к месту преступления:

– К моменту нашего прибытия мисс Диксон уже была мертва, так что мы ничего не могли для нее сделать. Мисс Синглтон, с другой стороны, выглядела сильно напуганной. Она была вся в поту. У нее тряслись руки, и кровь текла из указательного пальца левой руки и правого плеча.

– Вы не могли бы уточнить? – попросил обвинитель.

– С указательного пальца левой руки был сорван ноготь, совсем оторван. По моему мнению, это повреждение могло быть получено в ходе борьбы.

– А плечо?

– Это была кровь из раны после выстрела, который всего лишь рассадил ей кожу. Мы перевязали ее на месте.

Перед присяжными встала библиотекарша из Ван Пелта, которая пришла, только чтобы подтвердить, что тот инцидент с выкидышем имел место. Директор одной из моих школ в западной части Филадельфии показал, что я действительно была заместительницей школьного преподавателя естественных наук, а тот парень из «Лоренцо» подтвердил, что я любила пиццу. Даже Бобби сказал, что мой отец действительно нашел меня меньше чем за год до убийства. Но также он подтвердил не то, что я налаживала взаимоотношения с отцом в то время, когда моя личность начала распадаться, а что я была вруньей. Что я лгала по поводу того телефонного звонка и встречи и обо всем остальном в наших взаимоотношениях. Ничто из этих показаний не было существенным, но все же Мэдисон Макколл и Стюарт Харрис сидели за столом, не желая вставать и не пытаясь возражать. Никому не обязательно было все это выслушивать, но они слушали, и все это записывалось, как и эти сотни фотографий вскрытия Сары и прозелитизм Марлин Диксон. Полагаю, я могла бы возразить в этот момент, но для этого мне потребовалось бы выйти перед присяжными, а Стюарт Харрис решительно отсоветовал мне это делать, и честно говоря, я не могу сказать, что полностью не согласна с ним.

Бобби, давая показания о наших взаимоотношениях, глядел на меня с нескрываемой ненавистью. После ареста я узнала, что его затравили так, что он был вынужден уйти из департамента и сумел добиться лишь места охранника в ювелирных магазинах и модных бутиках на Уолнат-стрит. Это было не вполне моей виной, что бы он там ни вбил себе в голову. Но все же никто не выступал по поводу пистолета и не задавал вопроса, откуда он взялся. Никто не говорил о моем собственном статусе потерпевшей. Никто не вышел и не рассказал о Марлин и о ее ненависти к моему отцу. Сама Марлин даже не выступала до самого момента вынесения приговора, и именно поэтому ей разрешили просмотреть весь этот спектакль до конца. Это было так, словно создавался новостной сюжет. Без необходимых деталей, без нужного качества. Мне хотелось поговорить с другом. Мне хотелось поговорить с Персефоной Райга или моим братом, но никого из них на моем процессе не было.

Мой отец все же давал показания, но он не разговаривал со мной с момента смерти Сары. Он подтвердил свои отношения с Сарой и со мной и рассказал о своих двенадцати шагах к душевному здоровью, или как там еще он это называл. Кроме того, Калеб рассказал о моей матери, о своем баре и о моем потерянном детстве. Он подтвердил, что рассказывал мне о беременности Сары и что однажды видел меня возле центра планирования беременности. Он рассказывал почти обо всем, ни разу не глянув в мою сторону. А когда он заговорил о возобновлении отношений, это звучало так, словно отец хотел удержать и оттолкнуть меня в одно и то же время. Когда Том Дэвис бомбил его вопросами о его связи с Сарой, Калеб не отводил взгляда от Марлин Диксон и словно бы извинялся.

– Я… я не знаю, что сказать, – закончил он, посмотрев, наконец, на меня.

Почти целый день шел его допрос, и только тогда он удосужился обратить на меня взгляд. Я увидела, как его глаза набухают влагой. Он все гладил свой шрам.

– Как вы думаете, Ноа способна на убийство? – спросил Том.

– Возражение, – перебил Стюарт. – Домысел.

– Принято.

У моего отца был смущенный вид, он блуждал взглядом по залу.

– Что вы почувствовали, когда узнали, что Сара и ваш нерожденный сын мертвы?

– Возражение. Это не имеет отношения к делу, – снова вмешался Харрис.

– Протест отклоняется, – сказал судья. – Отвечайте.

Калеб снова посмотрел на Марлин. Из его правого глаза стекла слеза.

– Я был опустошен. Я словно бы потерял всех моих детей одновременно, – ответил он и немного помолчал, раздумывая. – Я действительно потерял сразу всех моих детей.

– Что вы знали о действиях Ноа в момент смерти Сары?

– Я знал, что она следила за Сарой. Она хотела, чтобы мы расстались.

Борозды, прочерченные на лице отца матерью-природой, стали глубже – каждая отражала десятилетие распада. Впечатление было такое, что нечто захватило его тело и выедало его изнутри, и впервые он показался мне старым.

– Мне так тяжело от всего случившегося. – Он снова отвел от меня взгляд и посмотрел на Марлин. – Я никогда не буду прежним.

Я не помню завершающих фраз. Я помню только то, что присяжные быстро вернулись по местам после того, как несколько часов просовещались.

Марлин Диксон сидела позади Тома Дэвиса, держа под носом расползающийся носовой платок, когда судья спросил, пришли ли присяжные к какому-нибудь заключению. Она по-прежнему была вся в черном, левая рука ее находилась под локтем мужа, и она высвободила ее, чтобы держаться сосредоточенно. Эта женщина даже сейчас носила поверх пиджака тот же самый большой золотой медальон. Он лежал между ее метастазными грудями, как медаль за мужество.

Несколько присяжных периодически поглядывали на нее, когда Винсент встал, чтобы огласить вердикт. Остальные сидели спокойно и как могли пытались избежать визуального контакта со мной, словно им было очень, очень жаль. Я помню, как Винсент развернул свой клочок бумаги, поскольку никак не мог запомнить слово «виновна»… А дальше… белизна…

Глава 20

В течение двух дней Том Дэвис продолжал вытаскивать людей из моей прежней жизни перед присяжными, чтобы устроить шоу, перед которым бледнело даже дело Лиззи Борден[24]. В начале слушаний в суд для дачи показаний вызвали мою мать. Дэвис вызвал ее повесткой, и даже несмотря на то что Мэдисон Макколл пытался склонить ее на мою сторону, представления нужного уровня у нее не получилось. Ее актерское мастерство подвело меня в самый нужный момент.

– Я проклинаю себя, – все говорила она, словно и вправду проклинала. – Если б я больше времени была с ней… Если б… если б…

Том дал ей платочек, и она промокнула нос, беззастенчиво флиртуя с ним, будучи под присягой. Она ни разу не заплакала, когда меня арестовали, или навещая меня в тюрьме (только один раз вскоре после моего ареста). Как только у нее вышли все деньги, она, как и остальные, признала меня виновной. И ни разу во время всего процесса – когда решали, виновна ли я и какое мне назначить наказание, – мать не вспомнила о моем отце в ванной и ноже, или обо всех тех случаях, когда она забывала вовремя забрать меня из дома Персефоны из-за кастинга для рекламы «Тайд», или «Хлорокс», или еще какого моющего средства. Или когда она оставляла меня наедине с моими бедами ради того, чтобы сбегать на свидание с Фельдшером Номер Один. Или когда застала меня в постели с Энди Хоскинсом и чуть ли не выдала мне медаль. Она покинула свидетельское место, ни разу не сказав, что любила меня.

Одним из первых свидетелей обвинения был офицер Вудсток. Он поднял правую руку, левую положил на Библию и поклялся говорить правду, только правду и ничего кроме правды. Одетый в свежеотглаженный костюм, он воспринимался серьезно, как любой человек, облеченный властью. Том Дэвис расспросил его о моем поведении при аресте, и детектив сказал, что я «не желала сотрудничать со следствием» – он употребил эти слова во время своих показаний столько раз, что можно было подумать, будто он читает роль, написанную сценаристом с чудовищно ограниченным словарным запасом.