Кен Фоллетт - Трое Страница 7

А теперь еще Тофик прервал связь – и это было самым тревожным знаком.

Оставалась надежда, что ситуацию прояснит Каваш.

На станцию с грохотом влетел поезд. Борг разглядывал афишу, на которой преобладали еврейские фамилии. Надо было стать кинопродюсером, подумал он.

Поезд отошел, и на Борга упала тень. Он поднял голову и увидел спокойное лицо Каваша.

– Спасибо, что пришел, – как всегда, сказал араб.

– Что нового?

– В пятницу пришлось взять одного из твоих ребят в Каире.

– Пришлось?!

– Военная разведка сопровождала ВИП-персону; парень висел у них на хвосте. Оперативников в городе нет, вот они и попросили мое управление снять его.

– Вот черт! – выругался Борг. – И что с ним стало?

– Стандартная процедура: допросили и ликвидировали, – печально ответил Каваш. – Его звали Абрам Амбаш; рабочий псевдоним – Тофик эль-Масири.

– Он назвал тебе настоящую фамилию? – нахмурился Борг.

– Пьер, он мертв.

Борг раздраженно дернул головой: Каваш любил заострять внимание на эмоциях.

– Как же вы его раскололи?

– Мы используем русское оборудование – комбинацию электрошока с детектором лжи. К такому вы их не готовите.

Борг усмехнулся.

– Если б мы их об этом предупреждали, кто бы к нам пошел?.. О чем еще он проговорился?

– Ничего нового. Он не успел – я вовремя заставил его умолкнуть.

– Ты?!

– Я проводил допрос – нужно было проследить, чтобы он не сказал лишнего. Теперь все записывается на пленку и протокол подшивается к делу – учимся у русских. – Карие глаза подернулись грустью. – А ты предпочел бы, чтобы кто-то другой убивал твоих ребят?

Борг пристально посмотрел на него и отвернулся. Опять сантименты!

– И что же он накопал на Шульца?

– Некий агент повез его в Ливийскую пустыню.

– Да, но зачем?

– Не знаю.

– А кто знает? Ты в разведке или где?!

Борг подавил раздражение. Ладно, пусть все идет своим чередом; если у Каваша есть информация, он ею поделится.

– Я не в курсе – для этого дела создали особую группу, – ответил Каваш. – Мое управление не проинформировали.

– И это все, что Тофик успел сделать?

В мягком голосе араба неожиданно зазвучали гневные нотки:

– Мальчик умер за тебя.

– Я поблагодарю его на небесах. Значит, эта смерть была напрасной?

– Вот что он забрал из квартиры Шульца. – Каваш сунул руку во внутренний карман пальто и достал маленькую квадратную коробочку из синего пластика.

Борг взял ее.

– Откуда ты знаешь, что из его квартиры?

– На ней обнаружены отпечатки Шульца. Кроме того, мы взяли Тофика сразу после того, как он залез в квартиру.

Борг открыл коробочку и достал светонепроницаемый конверт; в нем оказался фотонегатив.

– Мы проявили пленку, – сказал араб. – Пусто.

С чувством глубокого удовлетворения Борг собрал коробку и сунул ее в карман. Теперь все встало на свои места; теперь он знает, что надо делать.

Подошел поезд.

– Уже поедешь? – спросил Борг.

Каваш слегка нахмурился и кивнул. Двери открылись, и он шагнул внутрь.

– Понятия не имею, для чего эта коробочка.

«Я тебе не по душе, – подумал Борг, – но все равно ты – отличный парень». Он тонко улыбнулся в закрывающиеся двери.

– Я знаю для чего.

Глава вторая

Молодой американке нравился Нат Дикштейн.

Они мотыжили и пололи сорняки бок о бок на пыльном винограднике, обдуваемые легким бризом с Галилейского моря. Дикштейн работал в шортах и сандалиях, сняв рубашку с пренебрежением к солнцу, свойственным лишь городским жителям.

Карен тайком поглядывала на него в перерывах – что она делала частенько, хотя он почти не отдыхал. Тощий – узкие плечи, впалая грудь, узловатые локти и колени, – но крепкий: жилистые мышцы завораживающе перекатывались под смуглой кожей в шрамах. Как всякой чувственной женщине, Карен хотелось прикоснуться к этим шрамам и спросить, откуда они.

Иногда он поднимал голову, ловил ее взгляд, улыбался в ответ, ничуть не смущенный, и продолжал работу. Темные глаза скрывались под очками в дешевой круглой оправе, как у Джона Леннона – среди поколения Карен это считалось модным. Темными были и волосы, слишком короткие на ее вкус. Угловатая улыбка делала его моложе, однако лагерная татуировка на запястье говорила о том, что ему никак не меньше сорока.

Нат прибыл в кибуц[12] летом 1967 года, вскоре после Карен. Она приехала сюда, прихватив дезодоранты и противозачаточные таблетки, в поисках места, где можно жить по заветам хиппи и при этом не «балдеть» круглыми сутками. Его привезли на «Скорой». Она предположила, что его ранили на Шестидневной войне[13]; соседи по кибуцу не отрицали такой возможности.

Карен приняли дружелюбно, но настороженно; Ната Дикштейна встретили, как долгожданного блудного сына. Все столпились вокруг него, хлопоча, кормили супом и утирали слезы при виде его ран.

Если Дикштейн был их сыном, то Эстер, старейший член кибуца – матерью. Карен как-то заметила: «Она похожа на мать Голды Меир»[14], на что кто-то ответил: «Скорее уж на отца», и все засмеялись. Эстер расхаживала по деревне, опираясь на палку, и раздавала непрошеные советы, большей частью весьма мудрые. Она стояла на страже возле комнаты больного Дикштейна, отгоняя шумную детвору, размахивала палкой и обещала задать всем взбучку, хотя никто ее не боялся. Раненый оправился довольно быстро. Через несколько дней он уже сидел во дворе, чистил овощи для кухни и травил пошлые байки ребятам постарше. Две недели спустя Дикштейн вовсю работал на поле, уступая в сноровке лишь самым молодым.

Его прошлое было туманным, хотя Эстер однажды рассказала Карен историю его прибытия в Израиль в 1948-м, во время войны за независимость.

Для Эстер сорок восьмой год был чуть ли не вчера. В двадцатых годах, до эмиграции в Палестину, она жила в Лондоне и активно участвовала в нескольких леворадикальных течениях, от суфражизма до пацифизма, но память ее уходила еще глубже, в смутные ночные кошмары русских погромов. Она сидела под смоковницей, покрывая лаком стул, сделанный ее же заскорузлыми руками, и неторопливо рассказывала; Дикштейн в ее интерпретации походил на смышленого проказливого мальчишку.

– Ну вот, собралась компания – человек восемь или девять; кто из университета, кто – простые работяги с Ист-Энда. Денег ни у кого не оказалось, иначе они бы все прогуляли, не доезжая до Франции. До Парижа добрались на попутках, там вскочили на товарняк до Марселя. Оттуда чуть ли не большую часть пути до Италии прошли пешком, потом украли немецкую штабную машину, «Мерседес», и доехали до самого мыска «сапога». – Лицо Эстер лучилось улыбкой, и Карен подумала, что та была бы не прочь поучаствовать в приключениях. – Нат уже бывал в Сицилии и вроде как знался с мафией. С войны у них осталась куча оружия, которое пригодилось бы Израилю – но откуда взять деньги? Так он что сделал: уговорил сицилийцев продать арабам целое судно, груженное автоматами, и сообщить евреям место погрузки. Те сразу смекнули, в чем дело, и поддержали идею! Сделка состоялась, сицилийцы получили денежки, а Нат с друзьями выкрал судно вместе с грузом и уплыл на нем в Израиль!

Карен громко рассмеялась; пасущаяся рядом коза неодобрительно покосилась на нее.

– Погоди, это еще не все, – продолжила Эстер. – Кто-то из мальчиков-студентов занимался греблей, один из рабочих оказался докером – но на этом их знания о морских путешествиях и заканчивались. И вот плывут они на судне водоизмещением в пять тысяч тонн бог знает куда… Ладно, надо как-то осваивать навигацию. Начали с азов: у судна есть карты и компас. Нат вычитал в книжке, как завестись, но не нашел, как остановиться. Так они на всех парах ворвались в Хайфу, словно банда шалопаев; кричали, махали, бросали кепки в воздух – и врезались прямо в причал! Конечно, их тут же простили – оружие было буквально на вес золота. С тех пор его и прозвали Пиратом.

Сейчас, в мешковатых шортах и простеньких очках, он мало похож на пирата, подумала Карен, и все же хорош собой. Как бы его соблазнить? Она явно ему нравится и не раз давала понять, что не против; однако он не спешил этим воспользоваться. Может, она для него слишком молода и невинна? Или он вообще не интересуется женщинами…

Его голос внезапно прервал поток мыслей:

– Пожалуй, на сегодня хватит.

Она взглянула на солнце – да, пора домой.

– Ты сделал вдвое больше меня!

– Сила привычки. Я ведь здесь уже лет двадцать с перерывами – тело помнит нагрузку.

Они возвращались в деревню; небо над ними играло пурпурно-желтыми красками.

– А чем ты занимаешься в перерывах?

– Да так, по мелочи… Отравляю колодцы, похищаю христианских младенцев.

Карен засмеялась.

– Ну и как тебе тут по сравнению с Калифорнией?

– Здесь чудесно, – ответила она. – Хотя до настоящего равноправия женщин еще далеко; предстоит немало работы.

– Об этом сейчас много говорят.