Майкл Грубер - День мертвых Страница 71

– Нет. Чоле не интересовали военные байки, и кроме того… наверное, с ней я хотел начать с чистого листа; мы оба сбежали от прежней жизни. Но теперь мы не в обычной реальности: это День мертвых, когда все дозволено, и я хочу извергнуть этот комок дерьма, а ты как раз та женщина, которая способна это выслушать, ты истинный летописец художественно расчлененных трупов.

– А такое я вынесу?

– Да. Только без вопросов, если можно. В общем, увидев эти «мопсы», я помчался в горы. Мне же стукнуло всего девятнадцать, я был электронщик из ВВС, поэтому я и бросился на поиски Скелли. Вот он был настоящий мужик, прирожденный командир, он имел нужную подготовку. Я наткнулся на него на горной тропе. Он возвращался один, потому что все ребята из ЛЛДБ сбежали. Они решили, что и сами смогут добраться до своих, во Вьетнам, и им не особо интересно защищать каких-то там горцев и торчать с парочкой американцев, у которых теперь нет радиосвязи, а значит, не будет больше ни денег, ни снабжения. Никаких признаков ВНА они не обнаружили. А потом я доложил ему про «мопсы» и сказал, что думаю на этот счет. Он не сразу уяснил, о чем я ему говорю. И вот я смотрю на него, и… знаешь выражение «пустые глаза»? Для нас это метафора, но у Скелли глаза действительно опустели. Они у него от природы глубоко посаженные, но таких глаз я у человека еще не видел – у живого здорового человека. Такой взгляд может быть у раненого, который понимает, что он не жилец. Скелли разом потерял всех своих друзей – крутых парней, настоящих профессионалов, непобедимых бойцов. Их накрыли вражеские минометы, и все полегли. Да, и я буквально на днях выяснил, как это произошло: один из наших вьетнамцев был шпионом, а вся наша миссия – сплошная западня, курам на смех. Ха-ха-ха. Мне пришлось тащить его силой, орать, что надо возвращаться в деревню и всех эвакуировать, что скоро нагрянут бомбардировщики.

Наконец до него дошло, и мы как угорелые понеслись вниз. К тому моменту «B-52», наверно, уже поднялись с базы У-Тапао в Таиланде для нанесения удара. До лагеря им было минут сорок пять. Шесть самолетов, на каждом по тридцать тонн бомб. Они летают так высоко, что их не видно и не слышно – понимаешь, что происходит только тогда, когда начинают рваться бомбы. Первые взрывы мы услышали еще в джунглях. Когда выбежали из зарослей, кругом был дым, пыль и невозможный, невыносимый шум. Скелли, не останавливаясь, нырнул в пыльную завесу. Чуть позже рванула пятисотфунтовая бомба, а он как раз был на краю радиуса поражения. Я думал, он убит, и теперь я остался один-одинешенек на горе посреди Лаоса.

– Что ты предпринял?

– Лег ничком на землю и заплакал. Обмочился. Когда все кончилось, встал и отыскал Скелли. У него было много мелких ран, из них шла кровь. И еще его контузило – до потери сознания. Деревни как не бывало, даже руин не осталось – так, целое поле кратеров и… четыреста, пятьсот человек – вообще-то, не так уж просто уничтожить такое количество живой плоти, так что на месте деревни и по окрестностям повсюду были разбросаны останки людей – ошметки, если угодно. По большей части неузнаваемые, как у мясника в лавке, хотя иногда даже сквозь пыль угадывалось, что это такое – плечо и часть руки, или туловище с грудями, или голова ребенка. Кое-что налипло на Скелли, и по милости ВВС США мне пришлось счищать с него кусочки людей, которых он знал и любил. Случаются в жизни ошибки, что тут поделаешь? Такие дела, как говаривали у нас в армии. Весь первый день я твердил это как мантру. И тащил Скелли на себе до самого Вьетнама.

– Далеко? – спросила журналистка, верная себе. Она не пыталась выразить сочувствие, за что Мардер был ей благодарен. Хотя он хотел бы видеть ее лицо. Не зажечь ли свечу? Нет, таким можно делиться только в темноте.

– Километров двадцать пять, – произнес он после долгой паузы. – В Куанглоке был лагерь спецсил, туда я и направился. У меня был компас, но ни карт, ни рации, само собой, а из снаряжения – мой пистолет, автомат Скелли, пара пайков с консервами и четыре фляжки воды. И по сути, мне пришлось идти по Тропе Хо Ши Мина, пробираться среди бойцов ВНА и Вьетконга, которые там кишмя кишели.

– И тем не менее ты выжил. Вы оба выжили.

– Выжили наши тела, – поправил он. – И даже это ерунда полная, если задуматься. Я парень довольно крупный и тогда был в неплохой форме, но на элитного бойца никак не тянул, а Скелли то приходил в сознание, то вырубался. Нужно было преодолеть мили и мили густого дождевого леса. О тропах и речи быть не могло, так что оставалось только лезть на самую верхотуру, где не ходят патрули.

Он умолк.

– Продолжай, – сказала Пепа.

– Не могу, – отозвался он. – У меня уже испарина, мутить начинает. Не стоило, наверное. Единственное, чего мне сейчас хочется, – это забиться в маленькую комнатку с белыми стенами и никогда ни с кем больше не разговаривать.

– Да, но сейчас ты здесь и никуда уже не денешься.

– Почему это?

– Потому что я крепко держу тебя за детородный орган.

Он расхохотался, и напряжение немного спало.

– Да, классический способ не дать мужчине сбежать. Ладно, вспомни самое тяжелое, что тебе доводилось делать в жизни – в физическом смысле, и помножь на десять. После первого дня я был выжат как лимон, а мы прошли от силы километра два. Все равно что идти по гипсокартону: каждый фут приходилось отвоевывать у кустов, лиан и бамбука «Ка-баром»[134] Скелли. Я опускал его на землю, прорубал туннель метров пять в длину, возвращался за ним, подтаскивал вперед, снова опускал и начинал заново. И не сказать даже, что рубил, ведь шуметь было нельзя: до смерти боялся, что меня найдут и зажмут, как зверя в клетке. Поэтому тихонечко подпиливал каждую сраную ветку. В конце второго дня я сел и приготовился к смерти. Это в принципе невозможно – двадцать пять километров пробиваться через высокогорные азиатские джунгли, орудуя единственным ножом, при этом тащить на себе раненого, практически без еды и воды.

– И все-таки ты справился.

Мардер несколько раз сглотнул и усилием воли заставил успокоиться взбунтовавшийся желудок.

– Нет, в том-то все и дело. Я тут ни при чем. Это было вмешательство свыше.

– Что?! Хочешь сказать, Бог чудесным образом проделал туннель через джунгли?

– Примерно так. Я лежал и ждал смерти, по губам и носу у меня ползали насекомые, искусали вконец. И вдруг в голове у меня раздался голос, который мне не принадлежал. Если с тобой такого ни разу не происходило, тебе не понять, насколько это реально. И все-таки я слышал тот голос так же ясно, как слышу сейчас твой в темноте.

– Выходит, по воле Божьей на этой убогой войне полегло невесть сколько миллионов людей, а тут Он взял и решил, что без Ричарда Мардера и Патрика Скелли в великом замысле бытия не обойтись?

– Выходит, так. Прошу прощения, если с точки зрения журналиста это бессмыслица, но так все и было. В общем, я поднялся с земли и снова стал прорубаться через заросли, и теперь почему-то это давалось легче. Я словно вышел за пределы измученного тела; я понимал, как и где именно переплетаются ветки и прочая дрянь, и пробивался через них, прилагая минимум усилий. Я чувствовал, что не один в этом туннеле, что рядом со мной некие сущности. А когда мы спускались в низины, я всегда знал, где будет брод. И вот взять еще дороги. Вообще-то, я несколько раз пересекал Тропу. Патрули и колонны проходили мимо, и никто нас не замечал. Голос говорил мне, когда идти и когда замирать. Потом мы передвигались только ночью, но меня вели и в темноте. Я не наступил на мину, не свалился в овраг, и опять-таки никто нас не засек. К тому времени я уже спал на ходу – точнее, погрузился в глубокий транс. У меня сохранились воспоминания о том, что мне виделось в трансе, но описать их я не смогу. Просто было чувство, будто меня поддерживают некие силы.

А потом я ощутил, что они покидают меня, и начал кричать: не уходите, останьтесь со мной! Как оказалось, я даже не кричал, а орал – когда очнулся, кто-то зажимал мне рот. Это был Скелли. Он пришел в себя посреди ночи и опять стал самим собой. Он спросил, где мы. Я ответил, что километрах в двух к юго-востоку от 14-й дороги и что если выйдем там, где планировалось, то до Куанглока останется пять кэмэ на север, не больше. Он кивнул, как будто выслушал обычное донесение. Сказал, что я хреново выгляжу, что он меня дотащит живым и что можно не беспокоиться. Словно он все это время был за главного и сам меня волок. А я и рад был скинуть ответственность, так что возражать не стал. Когда мы в тот день наткнулись на патруль с базы спецсил, так им все и расписали. К слову, Скелли за это дали «Серебряную звезду».

– А правды ты ему так и не рассказал?

– Какой – что ангелы провели меня через джунгли? Ну нет, об этом я умолчал, потому что всяк в армии знает, что если «берет» и тошнотик из ВВС попали в передрягу, то паровозом будет именно «берет» – если надо, он и змеями питаться может, он же воин до мозга костей. В общем, я махнул рукой, а потом… сложно объяснить, апатия какая-то накатила. Моя тетя держала ресторан у Колумбийского университета, папа пристроил меня туда, и я женился на девушке, которая мне нравилась, но которую я по-настоящему не любил. И жизнь шла своим чередом, но однажды утром я проснулся, и некий голос велел мне ехать в Мексику. Так я и поступил, и в результате встретил Чоле и начал новую жизнь. Это Чоле надоумила меня заняться образованием. Я окончил Общеобразовательный колледж[135], устроился в крупное издательство и сделал карьеру редактора.