Дарья Донцова - Улыбка 45-го калибра Страница 24

– Она еще смеется, западловка, – вошла в штопор бабища.

Дверь соседнего с двенадцатым кабинетом распахнулась, вышла молоденькая медсестра, пухленькая, розовощекая и страшно серьезная.

– Ракитина, – строго произнесла она, – чего вы опять хулиганите, а?

– Вот она без очереди прет, – сбавила тон грубиянка.

Медсестра взглянула на меня.

– Разрешите представиться, – быстро сказала я и встала, – Даша, новая лаборантка Ореста Львовича из НИИ тонких исследований. Меня начальство к Олегу Игоревичу за материалами послало.

Девчонка расплылась в улыбке.

– Анюта, очень приятно.

Мы не успели продолжить разговор, потому что из двенадцатого кабинета выскользнула заплаканная женщина. Грубиянка метнулась вперед и, толкнув меня плечом, вскочила в комнату. Я покачнулась и чуть не упала.

– Вот безобразница, – с чувством произнесла Анюта, – откровенно противная бабища. Представляешь, она сюда как на работу является.

– Больная женщина, – пожала я плечами, – неполадки по дамской части сильно влияют на характер.

– Ха, – фыркнула Анюта, – кабы недужная какая, еще можно понять! Эта же здоровенная, словно конь. Чтоб у тебя такие неполадки были, как у нее. Поверь мне, у этой стервы внутренности из железа.

– Чего же по врачам таскается? – удивилась я.

Анюта поджала хорошенькие пухлые губки.

– Аборты делает! Я тут уже два года работаю – сразу после училища пришла – так эта Люба Ракитина бесперебойно ходит. Я один раз ее спросила: «Чего же ты не предохраняешься?» Люба немедленно ответила: «А зачем? Беременность омолаживает».

– По-моему, она сумасшедшая, – вздохнула я.

– Похоже на то, – согласилась Анюта, – опять за направлением на чистку явилась, дрянь. Другие вон лежат, мучаются, чтобы хоть одного сохранить, а эта плодющая как крольчиха.

Тут дверь распахнулась, вышла Люба с бумажкой в руке. Я втиснулась в кабинет, получила из рук врача небольшой переносной холодильничек и пошла назад.

– Осторожно, пожалуйста, – напутствовал меня приветливо улыбающийся доктор, – не уроните.

В переходе между роддомом и НИИ я попыталась откинуть крышку рефрижератора, но потерпела неудачу: он был заперт на крохотный ярко-желтый замочек.

Орест Львович сдержанно похвалил меня за ловкое выполнение задания и распорядился:

– Так, теперь поработаешь на раскладке.

– Где? – не поняла я.

Орест Львович улыбнулся, достал из холодильника довольно большую стеклянную банку с притертой пробкой и велел:

– Бери шпатель.

– Что?

– Ты же раньше в лаборатории вроде трудилась, – посуровел Орест.

– Не в медицинской, – быстро нашлась я, – в механической, при институте автомобильной промышленности, там станки всяческие стояли.

Лицо Туманова разгладилось.

– А, понятно. Шпатель – это такая лопаточка. Будешь зачерпывать ею крем и раскладывать вот в эти баночки.

Не успела я задать вопрос, как Орест распахнул шкафчик и вынул несколько пластмассовых «бочоночков». На каждом была наклеена этикетка: «Маркус. Ночной питательный крем с липосомами».

– Ой, – невольно вырвалось у меня.

– Что теперь? – удивился начальник.

– Нет, просто у меня дома такой же, у метро покупаю, дорогой очень, целых восемьдесят рублей. Значит, это вы его делаете?

Орест Львович вздохнул. Глупость новой лаборантки явно стала его раздражать.

– Посуди сама, – резко сказал он, – разве мы с Региной способны сделать тонну крема? Если он, как ты утверждаешь, продается у метро, значит, дело поставлено на промышленную основу.

– Но вот баночки… Написано же – «Маркус».

– Даша, – со вздохом пустился в объяснение Орест, – сама знаешь, какие копейки сейчас платят людям науки, вот и выживаем, как можем. В лаборатории Нелли Артюхиной приспособились изготовлять краску для волос, Андрей Шерстнев с коллегами какие-то штуки для врачей мастерят. Точно не знаю, что именно. А мы с Региной крем варим. Естественно, никто этого нам не разрешал, но и не запрещал. Наш директор, царство ему небесное, умный человек был и понимал, что жить-то людям надо. Как на оклад в тысячу триста кормить семью, а? Между прочим, я – доктор наук, ясно? Бери шпатель и начинай. А банки эти Регина приносит, у нее муж на косметической фабрике работает, вот она для нас упаковку там и берет. Имей в виду, крем наш очень дорогой, но всем не подходит, только определенным людям. Даже не думай украсть хоть малую толику. Он не для обычного пользования.

– А для чего?

– Лечебный, продаем косметологам. Действуй, да соскреби со стен банки все, усекла?

Я старательно принялась раскладывать бело-желтую, пахнущую лекарством массу по баночкам. Кое-что прояснилось. Орест Львович делает крем, значит, жена Рыкова Сабина покупает его тут. Интересно, так ли он хорош, как говорят?

Улучив момент, когда начальство на секунду отлучилось, я быстро намазала шею. Маслянистая субстанция мигом впиталась в кожу, и через пару минут я почувствовала легкое жжение и пощипывание. Надеюсь, что не получу аллергической реакции.

Без десяти семь Орест велел мне:

– Отнесешь мой портфель в машину и ступай к Анне Константиновне.

– Говорить-то чего? – поинтересовалась я, сгибаясь под тяжестью кейса.

Чего он туда натолкал? Совершенно неподъемный баул.

– Скажешь, Орест Львович сидел весь день над пробирками, – усмехнулся Туманов, – контейнер приносили два раза. Чего там, ты не поняла. Какие-то колбочки, пробирочки… В общем, ничего особенного. Стой, вот моя машина.

Он щелкнул брелком сигнализации. Вызывающе роскошный серебристый «глазастый» «Мерседес» коротко гуднул и мигнул фарами. Орест Львович запихал пакеты, которые нес сам, в багажник, сунул портфель на заднее сиденье и резко стартовал. Я поглядела ему вслед, вспоминая недавно оброненную начальником фразу: «Трудно на тысячу триста рублей кормить семью».

Ох, похоже, что милейший Орест Львович лукавит. Судя по автомобилю, он тратит тысячу триста на бензин, причем в неделю. Жена и детки Туманова, должно быть, успешно побираются у метро.

Глава 15

Кое-как, нога за ногу, я побрела назад в институт. День прошел абсолютно бездарно. Ничего не узнала. Нет, все-таки получила информацию, причем крайне разностороннюю. Значит, так! Анна Константиновна за что-то настолько ненавидит Ореста Львовича, что готова приплачивать из своего кармана лаборантке, чтобы получать компромат на мужика. Орест Львович, в свою очередь, терпеть не может кадровичку и хочет подложить ей свинью. Еще Анна Константиновна радовалась до неприличия, узнав о смерти директора. Впрочем, это я выяснила еще вчера. Сегодня-то что еще узнала?

Я со вздохом вошла в холл. Орест Львович варит в рабочее время крем и торгует им. Это все. Нет, еще стало известно, что некая баба, Люба Ракитина, без конца делает аборты. Пожалуй, это самое удивительное. Вот уж не предполагала, что бывают такие особы. Неужели ей не жаль себя? Ну и что? Каким образом все это приближает к разгадке пропажи яйца? Абсолютно зря потраченный день! Внезапно мной овладела мрачная решимость. Нет, так просто не сдамся. Сейчас зайду к Анне Константиновне и расскажу ей про крем. Представляю, как обрадуется тетка. Я же воспользуюсь ее хорошим настроением и узнаю, кто такой Яков и где он тут служит, еще расспрошу про Владимира Сергеевича, которого она, судя по всему, тоже терпеть не могла. А вечером дозвонюсь до этой Жанны.

Полная планов, я поскреблась в дверь. Нет ответа. Пришлось без разрешения заглянуть внутрь. Кабинет был пуст. Неужели ушла? Вот странно: часы показывают десять минут восьмого, кадровичка должна быть здесь. Нет, она явно на работе, потому что рядом с перекидным календарем лежит мобильный телефон и стоит добротная, хотя и устаревшей модели, кожаная сумка. Я перевела глаза вниз и увидела… лакированный ботиночек, торчавший из-за боковой стенки стола. Сердце нехорошо сжалось. Чувствуя легкое головокружение, я обошла стол и увидела Анну Константиновну. Женщина лежала скрючившись, она напоминала увиденный мною вчера эмбрион собаки, только во много раз крупнее и одетый. Один рукав блузки был высоко закатан, рядом валялся резиновый жгут и шприц, похоже, пустой.

Боясь упасть в обморок, я уставилась на стол. Около телефона лежал листок желтоватой бумаги с отпечатанным на нем машинописным текстом:

«Уважаемый Леонид Георгиевич! Понимаю всю неправильность моего поступка, но после смерти Ирочки мне было очень тяжело, а после кончины брата жизнь и вовсе потеряла всякий смысл. Извините, что решилась на подобный шаг в стенах института. Положите меня в могилу к брату. В моей смерти прошу никого не винить». Внизу виднелась факсимильная подпись: Анна Круглова. Я выглянула из кабинета, убедилась, что в коридоре никого нет, и порысила к «Пежо». Там вытащила из «бардачка» телефон, набрала номер и, услыхав тихое «слушаю», грозно спросила: