Дарья Донцова - Улыбка 45-го калибра Страница 32

– Можешь быть свободна, – сказал он мне.

– А как же, ну…

– Что?

– Надо же к этой Анне Константиновне, с отчетом…

– Не надо, – усмехнулся Орест, – она тут больше не работает.

– Да ну? – скорчила я рожу дебилки. – Уволилась?

Регина фыркнула. Орест Львович строго посмотрел на нее и сказал:

– У нас горе!

– Да уж, – не утерпела девица, – горше некуда, прямо беда.

– У нас горе! – повысил тон начальник. – Анна Константиновна вчера вечером скоропостижно скончалась от инфаркта. Ты разве не ходила в столовую? Не видела там траурное извещение?

– У меня не было времени пообедать, – наябедничала я, – велели шкаф до вечера в порядок привести, только его, похоже, лет сто никто не трогал. Вона, гляньте…

И я сунула Оресту под нос газету за 1985 год.

– С полки сняла! Когда же тут в последний раз разбирались?

– Хорошо, хорошо, – отмахнулся Орест, – ступай поэтому пораньше домой.

– Между прочим, – закапала ядом Регина, – Дарья на работу сегодня опоздала.

– Ступай, – почти вытолкал меня за дверь Орест.

Мне не понравилось, как он настойчиво пытался избавиться от лаборантки. Поэтому, громко хлопнув дверью, я тут же аккуратненько приотворила ее и приникла ухом к щелке.

– Регина, – с укоризной сказал Орест, – ты опять издевалась над лаборанткой?

– Она – идиотка, – спокойно ответила девушка, – полная кретинка с хроническим насморком. Стояла тут с раскрытым ртом и сопела, пока крем раскладывала. Чуть по башке ей не дала.

– Во-первых, умный человек не пойдет на такую работу, – спокойно пояснил начальник, – а во-вторых, зачем нам тут светоч разума, а? Тебе мало неприятностей было? Эта сволочь сюда все время шпионов подсылала! Она и Дашку хотела за нами наблюдать поставить, только эта дурочка жадной очень оказалась, а может, действительно решила благодарность проявить. Впрочем, нам теперь все равно: грымза, слава богу, сыграла в ящик. А тебя очень прошу, если не хочешь сама в грязи возиться, прекрати над теткой издеваться. Она не самый плохой вариант. Не пьет, моет себе спокойненько, особо не тараторит.

Регина не успела ничего ответить, потому что зазвонил телефон.

– Да, – сказал Орест, потом, помолчав, добавил: – А чего ты мне это рассказываешь? Наше дело – наука, а твое – с бабами вожжаться. Только вот что, Олег, ежели желаешь знать мое мнение на этот счет, тщательно подбирай источники, да и платить им надо нормально и уж всем одинаково.

Вновь повисла тишина.

– Тогда другое дело, – сообщил Орест и, очевидно, повесил трубку.

– Что случилось? – поинтересовалась Регина.

– Не бери в голову, – ответил начальник, – источник один дурака валять начал, но с ним разберутся. Наш Леня шутить не любит.

– Да уж, – отозвалась девушка, – не хотела бы я поругаться с Леонидом Георгиевичем и Яковом Федоровичем.

– И не надо, – засмеялся Орест, – ладно, садись ампулы запаивать, их надо сегодня во что бы то ни стало Якову отдать.

– Боже, терпеть не могу возиться с горелкой, – взвыла Регина, – давай завтра эту дуру обучим, пусть паяет.

– Нет, – строго ответил Орест, – разольет еще, представляешь, сколько денег потеряем.

Послышался тихий мерный гул и аккуратное позвякиванье. Я подождала пару минут и ушла.

Глава 19

Часы показывали семь. В машине я вытащила атлас и стала искать проезд Ковальчука. Обнаружился он неожиданно в самом центре, шел перпендикулярно Тверской. Тяжело вздохнув, я быстренько переоделась и поехала к Любе Ракитиной. Сейчас предложу ей денег и вытряхну из грубой, но жадной тетки всю информацию.

Дом, в котором должна была проживать Люба, выглядел солидно: не слишком новый, но и не старый, построен из светлого кирпича. Подъезд украшал домофон. Я набрала 12 и услышала звонкое:

– Открываю.

Замок щелкнул. Беспечная хозяйка даже не поинтересовалась, кто к ней пришел. Я шагнула в подъезд и ощутила легкое недоумение. Люба Ракитина одевалась более чем просто. В прошлый раз на ней красовались не слишком чистые черные брюки и вытянутый пуловер. Сегодня – кожаная черная юбка, слишком короткая для ее возраста, и жуткая обтягивающая фигуру темно-красная кофта, купленная, скорей всего, на барахолке. Трудно было предположить, что она живет в подобном доме.

В подъезде восседала за столиком пожилая женщина. В отличие от безалаберной Ракитиной она проявила бдительность:

– Вы к кому?

– В двенадцатую.

Консьержка потеряла ко мне всякий интерес. Я доехала на лифте до четвертого этажа и, едва двери распахнулись, услыхала:

– Чего это ты на целый час раньше прискакала?

Я вышла на лестничную клетку. Высокая рыжеволосая дама, стоявшая в проеме открытой двери, попятилась.

– Простите, думала, массажистка ко мне идет.

– Нет, – улыбнулась я, – извините за беспокойство, мне нужна Люба Ракитина.

– О боже, – простонала хозяйка, мигом меняясь в лице. – Опять! Эта дрянь вновь дает прежний адрес.

Вымолвив последнюю фразу, она накинулась на меня чуть ли не с кулаками:

– Сами виноваты, небось видели, с кем дело имеете! Да у нее на лице стоит штамп – «подлая баба», вот и разбирайтесь без нас.

– Простите, Люба тут не живет?

– Нет, – проорала дама, теряя всю интеллигентность и элегантность, – нет!

– Не подскажете, где ее искать?

– Понятия не имею, уходите, – затопала стройными ножками, обутыми в красненькие домашние тапочки, нервная особа, – убирайтесь и не смейте сюда больше ходить! Слышите? Никогда!

– Но…

– Сейчас милицию вызову, – пригрозила злобно хозяйка и захлопнула дверь.

Я уставилась на красивую, обитую розовато-желтоватой кожей дверь. Интересно, чем так досадила Люба Ракитина этой особе? И как мне теперь поступить? Внезапно дверь соседней квартиры, совсем простая, деревянная, с обивкой из черного дерматина приоткрылась и на площадку вышла старушка. Маленькая, аккуратная, совершенно непохожая на российских бабушек.

К сожалению, наши женщины, едва перешагнув пятидесятилетний рубеж, мигом записываются в старухи. Начинают носить одежду темных тонов, не следят за модой, перестают ходить в парикмахерскую и выбрасывают помаду сочных оттенков. Этим они коренным образом отличаются от своих ровесниц-парижанок. «Чем старше женщина, тем короче юбка и выше каблуки», – заявила как-то бессмертная Коко Шанель. Но ей были свойственны экстремальные точки зрения. Однако в словах гениальной Коко, несомненно, была доля правды: французские дамы пятидесяти, шестидесяти и даже семидесяти лет не выглядят развалинами. Все они щеголяют в светлом. Розовое, голубое, нежно-зеленое – именно такие тона носят парижанки, перешагнув пенсионный возраст. При этом все они подстрижены и причесаны по последней моде, а на руках у них маникюр. Теплыми летними вечерами в многочисленных парижских кафе их можно встретить десятками. Разноцветными стайками сидят за столиками, пьют кофе, лакомятся пирожными и сплетничают, всем своим видом демонстрируя, старость – это еще не вечер. Впрочем, жизнь в Париже легче, чем в Москве: пенсии вполне достаточно для безбедного существования, а с внуками там сидеть не принято.

– Увольте, – морщит нос свекровь моей подруги Антуанетты, когда та робко просит маман приглядеть за Полем, пока она сбегает за булочками, – это твой сын, я своего уже воспитала, если желаешь таскаться по лавкам, найми няню.

Дама, вышедшая из своей квартиры, выглядит точь-в-точь, как свекровь Антуанетты. Сухонькая, маленькая, в ярко-голубом свитере и черных бархатных брючках.

– Вы ищете Любу Ракитину? – спросила она.

Я кивнула:

– У меня был записан этот адрес, пришла, а хозяйка квартиры такая неприветливая.

– А зачем вам Люба? – продолжала любопытствовать бабуся.

Я уже хотела было соврать, что работаю в поликлинике врачом, но тут бабушка продолжила:

– Небось тоже денег ей в долг дали?

Я кивнула.

– Если не секрет, сколько?

– Три тысячи.

– Ох, милая, плакали твои денежки, – запричитала старушечка, – заходи скорей. Меня Евгения Львовна зовут, а тебя как?

– Даша, – ответила я, протискиваясь в холл, забитый мебелью.

Одних только секретеров тут стояло три штуки. А еще комод, вешалка, шкаф и какие-то изогнутые непонятные штуки, похожие на кресла без спинок или на пуфики с ручками.

– Садись, – подтолкнула меня к одному из них Евгения Львовна. – Зачем же такую прорву денег давала? Неужели не видела, с кем дело имеешь?

Я вздохнула.

– Она казалась очень приличной, паспорт показала с пропиской. Всего-то и просила на месяц.

– Э, милая, – усмехнулась Евгения Львовна, – аферистка она. Вот на тебя сейчас Ниночка налетела…

– Кто?

– Ну Нина, из двенадцатой квартиры.

– Очень нервная женщина!

– Сама посуди, каково ей приходится. К ней уже добрый десяток человек приходили Любку искать. И все поголовно твердят: «Где деньги?» Ей тут такие сцены закатывают! Один мужик дверь бритвой изрезал, другой милицию вызвал и вопил: «Немедленно арестуйте ее за мошенничество».