Артур Кангин - Хроника гениального сыщика Страница 32

— Кстати, зачем экс-губернатору вообще понадобились останки.

— У Нострадамуса в центурии под номер 1345 сказано, мол, кто переспит хотя бы ночь с мощами Грозного, тот и будет избран губернатором Ленинградской области.

— Только очень ненадолго, — фыркнул я.

— О сроке губернаторства в центурии нет ни словечка…

Рябов подошел к холодильнику, достал две банки пива «Столыпин».

Мы хлебнули напиток из солода и хмеля.

— Мой друг, — обратился ко мне сыщик, — я хочу попросить вас об одном одолжении.

— Для вас — всё что угодно, — откликнулся я.

— Когда увидите, — продолжил он, — что я погряз в гордыне, решил будто любое, даже головоломное дело мне по плечу, шепните мне на ухо только два слова «китайский след».

— Заметано… Хотя, я больше чем уверен, в Питере не обошлось без китайцев. Они же повсюду.

Глава 42

Гаванская сигара

В столицу Кубы мы с сыщиком Рябовым прибыли по приглашению самого Фиделя.

Рядом с гаванским аэропортом на телеграфных столбах сидели орлы, там и сям вспархивали розовые фламинго, расточали тропическое благоуханье кактусы.

— Если бы не дело господина Кастро Рус, — инспектор отшвырнул лаковым ботинком кожуру банана, — здесь можно было бы замечательно отдохнуть.

Пред нами остановился вдрызг разбитый «Кадиллак» 1957 года. Из него выскочил мулат в пестрой рубашке, с калашниковым наперевес.

— Сеньоры Рябов и Кусков? — на чистом русском языке спросил он.

Мы поклонились.

— Дело на миллион пиастров! — мулат нервно погладил приклад автомата. — Украдена легендарная гаванская сигара товарища Кастро.

— Так купите ему новую… — заметил я, акушер второго разряда, Петр Кусков.

— Мой друг, не делайте скоропалительных выводов, — жестко сжал мне запястье сыщик.

Нас поселили в лучшей гостинице Кубы «Савой».

Тут иногда даже включали электричество и пускали холодную воду. Но расслабляться нельзя. Ровно в полночь встреча с товарищем Кастро.

Когда мы увидели знаменитого вождя тропических пролетариев, то глазам не поверили.

Как же постарел бедный Фидель!

Борода его из густой и седой превратилась клокастую пегую. Нос скрючился, державные руки дробно дрожали.

— Камрады, — усталым голосом молвил Фидель, — моя надежда только на вас… Если через 24 часа вы не найдете мою сигару, то кубинский народ потеряет верховного пастыря. То есть, меня.

— Спец-сигара? — сощурился Рябов.

— Изготовлена по утерянному рецепту индейцев племени Майя. Пропитана, товарищи, эликсиром жизни. Досталась по наследству от Че Гевары. Он уехал делать революцию в Боливию без этой сигары. И, как пить дать, погиб.

— Куда мы теперь? — спросил я Рябова на выходе из дворца.

— В «Голубую лагуну», — ответил сыскарь.

— Это еще что такое? — нахмурил я брови.

— Мы хорошенько, мой друг, отдохнем. Просто оттянемся…

Клуб «Голубая лагуна» оказался местом блудливым.

Официантки нагло потрясали голыми молочными железами.

На подиуме вокруг трех шестов кружились обнаженные кубинки и один развратный кубинец, щеголяющий детородным органом.

Гремела ламбада, резко переходящая в самбу, а потом даже в разнузданную румбу.

Кубинские нэпманы оттягивались на полную катушку.

— Для отдыха я предпочел бы место потише… — потягивал я через соломинку текилу.

Рябов залпом выпил коктейль и пронзительным орлиным взором окинул весь похотливо роящийся зал:

— Обещаю, наш отдых вы запомните на всю жизнь.

Тут с подиума к нам спрыгнул стриптизер.

— Сеньоры, — похотливо подмигнул он нам, — предлагаю ураганный секс.

— А вот ты-то нам, сукин сын, и нужен… — прошептал Рябов, сжав могучей ладонью мужское достоинство артиста. — Гаванская сигара Кастро? Где?

— Я ничего не знаю… — покрылся мурашками горе-плясун.

Рябов сжал орган танцора еще крепче.

— Казино «Голубой кактус», — взвыл кубинский товарищ. — Она там!

Сигара великого Фиделя оказалась выставленной на кон карточного стола самым богатым человеком Кубы, троюродным братом покойного Че Гевары, сеньором Санчо Родригисом.

Против сигары другие олигархи острова Свободы поставили весь мусорный и канализационный бизнес Гаваны.

— Частный инспектор уголовного розыска Рябов, — отчеканил мой друг и показал опешившим кубинцам красную книжечку с двуглавым орлом РФ. — Город Москва.

— Краснопресненский район, — добавил я, акушер второго разряда, Петр Кусков.

Тут раздались выстрелы.

Стреляли, видимо, в нас.

Несколько пуль просвистело рядом с моим ухом.

— Товарищи, уходите за мной, — увидел я встретившего нас в аэропорту мулата с калашниковым наперевес.

И выстрелил по люминесцентной лампе.

Рябов схватил со стола сигару.

Когда Фидель Кастро Рус закурил доставленную нами сигару, по его истерзанному лицу прокатилась волна блаженства.

— Я воскресаю, камрады! — стряхнул он пепел в латунное блюдечко, поднесенное вездесущим мулатом. — Что вы хотите в награду за подвиг?

— Разрешите нам увезти горсть песка с пляжа, на который высадился ваш легендарный десант? — сощурился сыщик.

Кастро задумался.

Я с изумлением глянул на моего наставника.

Песок-то зачем?

Лучше бы попросил в подарок кубинскую танцовщицу. От монашеской жизни меня уж мутит. Крутит мошонку. Туманит разум.

— Этот песок священен, — наконец, изрек отец революции. — Но в порядке дружеского эксперимента, так и быть, разрешаю.

Мы поклонились и прямиком отправились в аэропорт.

— Приезжайте еще, товарищи! — передал нам целлофановый кулечек со священным песком мулат, как недавно выяснилось, адъютант Фиделя.

Ту-124 явно требовал капитального ремонта. Его бултыхало из стороны в сторону.

Угрюмые стюардессы мерили колченогими конечностями истрепанную ковровую дорожку меж сидениями.

— Извините, это салон для курящих? — спросил Рябов у одной работницы воздушный линий.

— Для курящих, — нервно передернула щекой стюардесса. На бесформенной обширной груди болталась бейсик «Элла Хрюкина».

— Благодарю вас, Эллочка! — Рябов выхватил из внутреннего кармана гаванскую сигару.

— С каких это пор вы стали курить? — спросил я, акушер второго разряда, Петр Кусков.

— Вас как медработника эта сигара весьма заинтересует.

— Почему же?

— Эта сигара самого Кастро. Сигара, дарующая бессмертие!

Я откинулся в продавленном кресле:

— Мы же отдали её вождю?

— Мой друг, не считайте меня таким простачком, — сыщик закурил и пустил в потолок колечко душистого дыма. — Сигару для команданте я прикупил в кубинском шалмане, за три песо. Фидель уже пожил свое, а нам с вами бессмертие кстати. Подумайте о своих читателях, например. Должны же вы дожить до триумфа?

— Да, но… — залепетал я. — Зачем же вы тогда попросили в награду песок с революционного брега?

— Для отвода глаз… Остров нашпигован шпиками и стукачами всех мастей, — посуровел Рябов и вдруг рассмеялся: — Кстати, этот песочек до чрезвычайности придется по вкусу моему коту, Фиделю. По весне, от избыточных сексуальных сил он, подлец, мочится в мои сапоги.

Рябов выпустил две струйки сквозь носовые отверстия.

Я с жадностью втянул в себя дым.

Глава 43

Пять китайских обезьян

По Садовому кольцу поползли зловещие слухи. Чарльз Дарвин зачем-то по ночам посещает московский зоопарк. Прямехонько с Галапагосских островов, после наблюдений за вьюрками.

Рябов лихорадочно закурсировал по заставленной хламом комнате.

— В нашем зоопарке есть редчайший вид обезьян, — обжег меня взглядом. — Золотая китайская обезьяна. Обезьяна-лев.

— И чего?

— Ах, Петя, — сыскарь перещелкнул затвор именного браунинга, — Дарвин и обезьяна-лев! Неужели вы не догадываетесь?

В зоопарк (у метро «Баррикадная») мы с Рябовым, как водится, ворвались за полночь.

Обморочно темно. Желтый череп луны скалится из-за туч. В его инфернальном свете жутковато выглядят скульптурные композиции гениального Махмуда Батичелли. Остервенело ухают филины. Истерично завывают шакалы.

Дорогу Рябов освещал японским фонариком. Это в одной руке… В другой же именной браунинг.

После очередного уханья филина у меня возникло желание выхватить свой парабеллум и открыть лихорадочную стрельбу во все стороны.

Чудом сдержался…

— Смотрите! — Рябов схватил меня за руку.

Я стал оглядываться.

— В вольере…

Дарвин, этот естествоиспытатель с мировым именем, пахал на золотой обезьяне. (Обезьяна-лев запряжена вместо вола.) Надо отдать ей должное, мартышка свирепо огрызалась, оскаливая клыки, однако все-таки шла, повинуясь плетке. Деревянная соха глубоко вспарывала почву московского зоосада.