Артур Кангин - Хроника гениального сыщика Страница 34

Разграбленный склад шампанского «Мадам Клико» дал обильную жатву. Вдребезги хмельные солдаты шатались по Лувру, отпуская сальные шуточки о голых мамзелях на холстах, вдосталь плевали и даже мочились с Эйфелевой башни.

Словом, вели себя как истинные триумфаторы.

Одноглазый Кутузов мрачнел с каждым днем.

— Навязали мне, черти, освобождение Европы, — интимно говорил он своей одноглазой лошади. — Теперь на Ватерлоо науськивают. А мне Бонапартишку жалко. Мелкий человек! Килограмм шестьдесят… Не больше. Хотя и с брюшком…

Кобылка слушала своего хозяина, держала на крупе его центнер с гаком, хранила гробовое молчание, лишь иногда поощрительно всхрапывая.

— Друзья, — искренне обратился к нам с Рябовым Наполеон, — я сам напуган. Мне приснилось, как русский медведь разорвал мне грудь и жрет мое сердце.

— Одноглазый медведь? — уточнил я, акушер Кусков.

— Как вы догадались?

Рябов внезапно впал в транс и запел десятую центурию пророка:

«Голова с короткими волосамизахватит власть сатрапа.Четырнадцать летбудет властвовать.Затем — погибнет».

— Нострадамус? — взбешенно воскликнул Наполеон. — Мы поймали этого паникера в Марселе. Допросили с пристрастием.

— И? — сощурился Рябов.

— Юродивый! Как ваш Васька Блаженный, — Бонапарт устало потер высокое чело.

Под балконом заскандировали:

— На-по-ле-он! На-по-ле-он!!!

Командарм вышел на воздух:

— Гвардейцы! Казна пуста… Ватерлоо еще не надумал. Расходитесь.

Седоусые гвардейцы, ощупывая пустые, пропахшие махоркой карманы, стали кто куда разбредаться.

Кутузову докладывали о подготовке к сокрушительному Ватерлоо.

— Сегодня над островом Эльба, — сказал Михаилу Илларионовичу придворный астролог Иван Брынза, — я наблюдал кровавую комету. Бонапарт обречен!

Кутузов нахмурился.

Он вспомнил, какой же это отчаянный смельчак, Наполеон. Однажды рядом с ним разорвалась адская машина, у лошади императора просто разнесло внутренности, Бонапарт же как ни в чем не бывало побежал сражаться.

«От такой лихости и до беды недалеко!» — вскручинился Михаил Илларионович.

Подумав так, Кутузов заснул.

Придворный астролог Иван Брынза из покоев вышел на цыпочках.

«Пойду-ка я в кабак», — решил Ванютка.

— Ну, что будем делать? — смазывая именной браунинг, вопросил меня Рябов. — Кого будем спасать? Наполеона от Кутузова? Или Кутузова от Наполеона?

— Давайте, спасем обоих?

Сыскарь зорко глянул на меня.

Тут к нам в комнату влетела Жозефина.

— Умирает! Отравился морфием… — закричала с порога.

Мы опрометью кинулись во дворец.

На мраморном подоконнике спальни стоял бокал с мутной жидкостью.

— Верно! Морфий… — понюхал сыскарь.

Из уборной раздавались душераздирающие звуки.

Это в гордом одиночестве блевал Бонапарт.

— Раз блюет, будет жить, — обнадежил я Жозефину.

— Это Петя вам как практикующий врач говорит, — поставил жирную точку Рябов.

Несколько дней спустя все ТВ-станции мира показывали уход миротворческих войск из Парижа.

Ватерлоо, теперь и младенцы в курсе, не состоялось.

Зрители и налогоплательщики США были весьма раздосадованы. Телевизионная война — это всегда красиво.

Наполеона в наказание за реваншистские настроения сослали с Эльбы на остров святой Елены, откуда он вскоре и вознесся на небо. Кажется, в рай. Или куда-нибудь, почитай, еще лучше.

Старик Кутузов до сих пор жив, стучит костяшками домино с пенсионерами во дворе дома № 55, что по Кутузовскому проспекту.

Кстати, в клинике Федорова ему сделали второй глаз. Он зорче видит, чем природный первый. Так сказать, умопомрачительное торжество программ модернизации и нанотехнологий.

Теперь очередь за вторым оком кобылы Кутузова.

Может быть, эскулапы подарят ей диковинный дар человечьей речи.

Глава 46

Крокодил Петра Первого

Радиостанция «Маяк» с пометкой «срочно» передала сообщение о пропаже в Венеции, из Музея биологии, сушеного крокодила Петра I.

— Петя, — обратился ко мне сыщик Рябов, — вы когда-нибудь плавали на гондолах?

Я мучительно напряг свою память, сглотнул слюну.

— Вы никогда не слышали завораживающее пение гондольера? — продолжал терзать сыщик.

Я лишь обескуражено развел руками.

Рябов резко поднялся с шаткого табурета:

— Тогда вперед! Дело вашего тезки не терпит отсрочки.

Первым в Венеции мы встретили Бен Ладена.

Так не умер!

Бен мирно проплывал в гондоле под арочным мостом и тихонько подпевал гондольеру.

«Что-то здесь не так!» — пронеслось в моей голове.

И, действительно, под мышкой Ладен держал средних размеров сушеного крокодила.

— Отдайте земноводное, Бен! — требовательно рявкнул Рябов.

— Я не понимайт! — откликнулся бывший глава международного террора.

— Может быть, это его крокодил? — предположил я.

Сыщик обжег меня ястребиными очами:

— В резиденцию Петра Великого! Срочно…

Петр оказался высоким пожилым мужчиной, с топорщащимися по-кошачьи усами.

— Господа, — обратился он к нам, чуть не плача, — да, как они посмели спереть земноводное? Мне его подарили венецианские негоцианты. Это же символ русских реформ. Я как погляжу на этого зубастого гада, меня сразу тянет всё реформировать.

— Мы отыщем зубастика! — галантно осклабился детектив. — Подозреваете кого-нибудь?

— Разве что Алексашку… Меншикова… — задумался император. — Он то сапожной иглой щеку себе протыкает, то казну тырит.

— Противник реформ?

— Я бы не сказал, — смешался Петр. — Реформы закончатся, что красть-то?

— То-то и оно… — почесал я затылок.

— А о восточном следе вы думали? — по-лисьи сощурился Рябов.

— Персия? Мы только что заключили с ними мирный договор.

— Пока… — заиграл желваками инспектор.

Ночь не принесла утешительных результатов.

Утром мы проснулись в гостинице «Жемчужная радуга» от дружного пения гондольеров.

А пели они о крокодиле.

Бедный Петр Первый!

Ты потерял сушеного крокодила.

Злой Бен Ладен хочет сгубить тебя.

Пропал Петро…

Потом вдруг вступил молодой, полный веры и наивности венецианский голос:

У коварного Бена ничего не получится.

В Венеции уже сыщик Рябов и акушер.

Они разыщут пропавшего крокодила.

Веселись, Петро!

Пение длилось, я засекал по часам «Заря», ровно сорок три минуты.

Ах, как жаль, что я не успел записать нотные знаки этой божественной мелодии!

Ее бы затянула вся Россия…

Рябов резво, как мартовский олень, соскочил с водоналивного матраса.

— Петя, — с хрустом потер небритую щеку, — мы не вправе обманывать ожидания гондольеров.

— Тем более таких молодых и наивных, — добавил я, акушер второго разряда, Петр Кусков.

Мы выскочили на узенькую мостовую, петляющую подле зловонного канала и, не договариваясь, понеслись к тому мосту, где столкнулись с хомо сапиенсом в клетчатом платке.

Ба! Он опять проплывал на гондоле, под тем же арочным мостом, с тем же сушеным земноводным под мышкой.

Не договариваясь, мы спрыгнули с моста в утлую лодку и вцепились в грудки Ладена.

Однако человек востока обладал недюжинной силой.

Нас разбросал, как котят…

Хотя мы больше походили на снежных барсов.

Тогда Рябов выхватил свой именной браунинг и выстрелил над головой.

Бен выронил крокодила в гондолу, а сам нырнул в мерклую воду.

Можно было бы торжествовать викторию, да тут в бой вступил гондольер.

Принялся лупцевать нас кипарисовым веслом.

Лицо веслодержца показалась знакомым.

— Алексашка? — воскликнул я, акушер второго разряда, Петр Кусков.

— Меншиков? — подхватил Рябов.

Гондольер отложил весло, судорожно усмехнулся:

— Я сейчас вам все объясню!

В пивной «Три гондольера» тепло и уютно. Сушеный крокодил (на попа) стоял в углу. Рекой текло пенное крепкое пиво.

— Реформы зашли в тупик… — отхлебывая хмельной напиток, исповедовался Алексашка. — На Руси смута и мор. Одним словом воровство и коррупция.

— Зачем вы связались с террористом? — сощурился Рябов.

Меншиков смахнул слезу:

— Бес попутал! Думал, вдруг поможет Восток. А надо было апеллировать к Западу.

На прощание Меншиков хотел показать, как он сапожной иглой протыкает себе щеку.

Мы вежливо отказались.

Мы шествовали с Рябовым по центру Венеции, мимо Храма святого Петра. Сыщик нес аллигатора под мышкой.