Дарья Донцова - Дед Снегур и Морозочка Страница 41

– Угу, – кивнула я, – вы понимаете, что содействовали масштабному обману?

– Деточка, я только хотела угодить сыну, – всхлипнула Вера Кирилловна.

– Подозреваю, что Чеславу это не понравится, – вздохнула я.

– Солнышко, помогите, – зарыдала Вера Кирилловна, – мы все, я и Тимоша, пали жертвой козней Эстер. Вот уж кому всего было мало! Ротшильд была патологически жадна, ей хотелось иметь самую лучшую квартиру, машину, славу. Она постоянно стегала Тимофея, повторяла: «Журнал «Семь дней» дал на обложке Настю Заворотнюк, почему не тебя? Да потому, что ты решил на месяц осесть дома, не посещал тусовок, не улыбался репортерам. Разленишься и выпадешь из обоймы навсегда».

Бедный, бедный Тимоша, он надорвался и покончил с собой. Вот, это пришло вчера вечером, просто бросили в мой почтовый ящик.

Вера Кирилловна встала, подошла к подоконнику, дрожащей рукой пошарила в стопке газет и протянула мне листок бумаги.

Глава 25

«Мама! Я больше не могу. Не думал, что будет так тяжело! Я устал! Измучен! Я не способен более находиться под прессингом. На меня давят! Мне не дают вздохнуть! Придумывают постоянные задания! Считают, что я должен без конца работать. Я не выдержу! Я хочу быть самим собой! Я постоянно играю чужую роль! Не могу больше притворяться! «Викарил» не действует! Я не сплю! Боюсь себя! Мама! Я должен умереть. Мама! Прости меня! Я себя потерял! Кто я? Я не хочу быть марионеткой! Спаси меня, увези отсюда! Мама, я не хочу жить! Прощай, Тимоша».

– Видите, что она сотворила с моим мальчиком? – выдохнула Вера Кирилловна. – Тимофей, как любой актер, излишне эмоционален. Сначала он подчинялся Эстер, но потом морально и физически сломался.

Я покосилась на предсмертную записку.

– Можете дать мне ее на время?

– Ладно, – с неохотой согласилась старуха, – но зачем?

– Хочу, чтобы это послание увидел Чеслав, – объяснила я.

– Оно подлинное, – поспешила сказать Вера Кирилловна, – я великолепно знаю почерк Тимоши.

– Теперь люди редко пишут от руки, – заявила я. – Даже не имеют дома ручек и карандашей, пользуются ноутбуками.

– Тим не владел компьютером, – угрюмо пояснила дама.

– Неужели? Он в сети имел сайт, регулярно общался с фанатами, – напомнила я.

– Извините, слово «сайт» мне непонятно, – вздернула подбородок Вера Кирилловна, – но я знаю, что в Интернете от лица Тимофея работала Эстер.

– Она просто черный демон артиста Моркова, – вздохнула я.

Вера Кирилловна схватила со спинки дивана шерстяную шаль и закуталась в нее.

– Эстер любила Тимофея, она желала ему лучшего, но сильно перегибала палку. Как человек она мне никогда не нравилась, я боюсь людей с менталитетом асфальтоукладочного катка, стараюсь держаться подальше от тех, кто хочет добиться успеха любой ценой. В моем понимании цель не всегда оправдывает средства. Но люди искусства невероятно амбициозны, они желают взлететь на вершину славы. Не верьте артисту, если тот утверждает: меня не волнуют ни известность, ни деньги. Те, кто не помышляет об успехе и солидных гонорарах, не идут в творческие вузы. Актеру необходимо реализоваться, сделать это он способен лишь на сцене, а заработная плата лучшее мерило успешности. Ты стоишь столько, сколько тебе платят. В конечном итоге Тимофей и Эстер желали одного и того же, просто у нее были незаурядные организаторские способности, воспаленная фантазия и гипертрофированная жажда денег. Ей хотелось всего и желательно побольше. Эстер сумела продвинуть мужа во множество проектов, но кризис грянул не вовремя, киношники стали сворачивать съемки. Вот почему она придумала историю с Кротовой. А у Тима не выдержали нервы, он покончил с собой.

– Вы уверены? – спросила я. – Вдруг вашего сына убили?

Вера Кирилловна отмахнулась.

– Чушь. Тима любили, он не имел кровных врагов, не крутил романов с женщинами, не брал денег в долг, никого не обманывал. Но психику Тимоши еще в детстве подкосила история с Агатой. После смерти любимой сестры мальчик очень изменился, мы даже лечили его у психотерапевта. Ларион неоднократно повторял: «Берегите Тима от излишней эмоциональной нагрузки, ему лучше пойти учиться на художника, актерская профессия сопряжена со стрессом».

Но никакой уверенности, что Тимошу примут в Строгановку, у нас с Николаем Ефимовичем не было. Сын неплохо рисовал, наверное, следовало попытаться развить у него талант, только учтите: Тима справил восемнадцатилетие в июне, если он в сентябре не стал бы студентом, то попадал в армию. А в театральный институт его брали без проблем. Мы с мужем побоялись рисковать. Тимофей погрузился в актерство, а это очень трудный хлеб.

– Не знаете, зачем Эстер ездила в Алаево? – спросила я.

– Куда? – напряглась Морковкина. – Понятия не имею, она мне ничего не говорила. Вы уж извините, после мигрени я всегда чувствую себя нездоровой, мне необходимо лечь, я сутки ничего не ела. Альбина!

– Слушаю! – всунулась в гостиную прислуга.

– Свари каши, геркулесовой, – велела хозяйка.

– Ладно, – пообещала домработница и исчезла.

– Вы меня простите? – прошептала Вера Кирилловна. – Я могу оправдаться лишь тем, что спектакль с Кротовой придумала Эстер, а у меня не хватило сил отказаться от участия в нем.

– Ваш муж принес в экспертную лабораторию щетку с прядью волос Елены Кротовой, – наконец-то озвучила я вертевшийся на языке вопрос, – почему он пошел на такой шаг? Зачем ему понадобилась идентификация личности погибшей невестки? Из вашего рассказа явствует, что Елена со свекром никогда не встречалась.

На лице Морковкиной возникло выражение бескрайнего удивления.

– Коля ходил в милицию?

– Да, – подтвердила я.

– Невероятно, – решительно возразила Вера Кирилловна, – это ошибка. Ну кто мог наболтать вам подобную глупость?

– В архиве сохранился результат анализа, – пояснила я, – там же нашлись и сведения о том, кто предоставил генетический материал для идентификации.

– Не понимаю, – растерялась актриса.

Я попробовала доходчиво растолковать ситуацию:

– Елена упала в пропасть, Тим опознал жену. Но, похоже, у Николая Ефимовича возникли некие сомнения. Эксперт взял у трупа анализ на ДНК, сравнил его с результатами исследования волос со щетки, которую предоставил ваш муж, и сделал вывод: они совпадают, значит, женщина, которая пользовалась щеткой, и покойная – одно и то же лицо.

– Разве такие бумаги хранят? – вскинулась Вера Кирилловна.

– Конечно, – кивнула я. – Понимаете, в МВД работают «Плюшкины»: складывают все бумажки в папочку, ее кладут в ящик, его отправляют на полку и берегут на всякий случай.

Вера Кирилловна встала.

– Муж ничего об этом не рассказывал, он оберегал меня от стрессов. Увы, его теперь не спросишь. Мне надо лечь, голова тяжелая, и подташнивает.

Я попрощалась с Верой Кирилловной и рванула в офис, но не нашла Чеслава в кабинете, на месте обнаружился лишь Димон, который рассматривал на мониторе некую карту.

– Это надо срочно отдать эксперту, – налетела я на него, протягивая письмо Тимофея, – где босс?

– Уехал, – протянул хакер, забирая листок.

– Куда? – не успокаивалась я.

– В тридевятое царство, в тридесятое государство, – принялся дурачиться Коробков, – желает привезти подарок любимой доченьке. Аленький цветочек купит или Буратино притащит. На мой вкус, предпочтительнее цветок, от мальчиков, даже деревянных, сплошные неприятности.

Я села возле Димона.

– А если всерьез?

– Тогда понятия не имею, – хмыкнул Коробок, – шеф умотал, я старший пионер в отряде. Интересненько! Она там не была! Стопудово!

– Кто и где? – машинально спросила я.

Димон ткнул пальцем в экран.

– Анализ почвы, обнаруженной на подошвах сапог Эстер, спел любопытную песню. Я обожаю зимнюю обувь, она в основном имеет ребристую подошву, в нее забивается масса интересного. Так вот, земелька с ног красавицы наполнена хрен знает чем, сплошная таблица Менделеева, и какой вывод можно сделать?

– Не знаю, – огрызнулась я.

– Лапочка, все просто: такая грязюка характерна для мегаполиса с огромным количеством машин, – вещал Димон, – не советую тебе жить вблизи МКАД, Третьего транспортного кольца и крупных проспектов, через пару лет превратишься в мутанта. А вот в Алаеве иная картинка, там пока экологию не порушили, грязь на ботиночках милая, патриархальная.

– И что? – вздохнула я.

– Если Эстер приехала из Хмарска, то анализ с подошв никак не может быть московским, – пропел хакер.

– Глупости, – фыркнула я, – она просто сапоги не вымыла, вот и весь ответ.

– Не пойдет, кукушечка, – возразил Димон, – если я приму твою версию об изгвазданных ботфортах, значит, дело было так. Эстер вышла из дома и поехала на вокзал. Топ, топ, топ, на лапках остались комочки грязи с московского тротуара, ошметки с перрона. Теперь подумаем о поезде. Пол в нем покрыт синтетическим паласом! Топ, топ, топ, новый слой торта: волокна, частички, может, крошки от обеда. Топ, топ, топ, мы прибыли в Хмарск, сели в автобус, приплюхали в Алаево, к нам на лапки наварилась местная земелька. В Москве льют на улицы реагент, в Алаеве денег на химию нет, там по старинке тротуарчики песочком посыпают. Потом Ротшильд вернулась в Москву и умерла. Но почему в анализе нет ничего, говорящего о поезде, Хмарске и Алаеве? Исключительно московское блюдо: наша столичная грязь, плюс немного «красоты» из зала ожидания на вокзале. Твой вывод?