Артур Кангин - Хроника гениального сыщика Страница 43

В воротах пивного завода «Илья Муромец» лежал брюхатый мужчина в спортивных штанах и разорванной майке. Рабочие, спешившие к пивным котлам, чинно переступали через пузана.

— Кто это? — спросили мы трудящихся.

— Директор, — озорно подмигнул нам парень с серьгой в ухе. — Опять нажрался, скотина.

Дальнейшие расспросы, очевидно, были уже неуместны.

— Значит, причина не в производителях? — нахмурился Рябов.

— Директор не в счёт?

— Ну, конечно…

— Может, дело в воде?

Инспектор задумался, а потом по-медвежьи за плечи обнял меня:

— Петя, иногда мне кажется, что вы гений!

Мы ринулись на московское водохранилище.

Погода чудесная… Золотая осень. В липах орали клювастые вороны. Вдоль песчаной кромки берега пробегали стаи бродячих собак. А рыбаки! Просто некуда было сесть или плюнуть.

Когда же мы подошли чуть поближе, восторги наши померкли. Удильщики ничком лежали на земле, прижав к груди опорожненную бутылку. Некоторые уныло блевали, с восторгом бредили.

— Круче, чем в городе, а? — насупился Рябов.

Какой-то детина в английской тройке, оставив в стороне шестисотый мерс, сидел на бережку, держа моток крепкой бечевки.

Господин с перевёрнутыми очами оглянулся на нас.

— Клюет? — спросил я, акушер второго разряда, Петр Кусков.

— Когда как…

— На такую бечеву только акул ловить, — Рябов проницательно заиграл желваками.

— Может, и акул, — господин выхватил из кармана матово блеснувший револьвер. — Проваливайте отсюда! Не пугайте рыб…

Рябов дикой кошкой кинулся на грубияна, скрутил его в пару минут.

— Петро, вынимайте наживку! — приказал мне сыщик.

Я стремительно смотал бечеву.

Вместо наживки к ней был привязан зуб человечий.

Бросив бессильно пыхтящего рыбака, Рябов взял этот зуб, поднес к оку.

— Зуб хомо сапиенса, — заключил он. — Больше скажу, скорее всего, это зуб мудрости.

— Зачем он полощет его? — до предела я поднял собольи брови.

— Можно задать этот вопрос иначе. Чей это зуб?

— Развяжите меня, — жалобно прохрипел господин. — Это зуб мудрости… Коренной… Барда Высоцкого…

— Меня зовут Тимофей Квасов, — потирал затекшие руки псевдо-рыбак. — Я король ликероводочной империи «Квасов и сыновья».

— Пили вашу продукцию, — поджал губы Рябов. — Так себе…

— Всему виной конкуренция, — Тимофей закурил «Мальборо», с наслаждением пыхнул элитным дымком. — Именно она заставила меня купить на аукционе «Сотби» зуб гениального менестреля. Мне нужно было резко поднять объём продаж.

— Помогло? — пыхнул я папиросой «Дукат».

— От зуба жидкость перестраивается на молекулярном уровне. От него исходит эманация анархии, вседозволенности и пьянства, — Квасов облизнулся, потер седые виски. — Люди от простой воды превращаются в алкоголиков. Это мне и лаборанты подтвердили.

— Вызывая тотальный алкоголизм, вы льете воду на мельницу конкурентов. Где логика? — Рябов ястребом глянул на Квасова.

— Да… — глухо подтвердил алкогольный магнат. — Это соображение пришло мне, увы, позже. Всё-таки за зуб я вывалил полмиллиона фунтов стерлингов…

— А нет ли у вас других зубов? — вскинулся я.

Тимофей благодарно бросил взор на меня:

— О, вы затронули мою любимую тему! Я коллекционирую зубы великих людей. У меня есть клык Гитлера, резец Гришки Распутина, коренной Мэрилин Монро… Даже молочный зуб Элвиса Пресли!

Рябов взял Квасова за руку:

— Моя к вам нижайшая просьба, швырните в водохранилище другой зуб. Гитлера и Распутина не надо. Есть у вас светлые личности?

— Резец матери Терезы.

— Вот и отлично!

— А мой бизнес?

— Поверьте, дружище, — проникновенно произнёс инспектор. — Даже зуб матери Терезы не вылечит нашу страну от бражничанья. Лишь притормозит чуток.

На другой день Квасов пришел к водохранилищу с вышеозначенным зубом. Страну сразу качнуло в трезвость. Правда, с суицидальным уклоном. Россияне стали бросаться под стальные колеса поездов, выпрыгивать из окон высотных зданий, класть буйную головушку в духовки газовых печек.

Мы с Рябовым посоветовали Квасову переменить зуб. Найти оптимальный вариант методом тыка.

Тимофей последовал совету.

И тут страна забурлила, как прокисшее тесто!

Он коренного Екатерины Великой Россия стала впадать в чудовищное распутство. Он клыка Кутузова слепнуть на один глаз. От резца Нострадамуса граждане начинали массово пророчествовать и оказываться в славной клинике имени Кащенко.

По кругу дело дошло опять до зуба Высоцкого.

Коллекция не бесконечна…

Держава опять забражничала, а мы с Рябовым, обнявшись, запели: «Нет, ребята, всё не так… Всё не так, как надо!»

Сыщик опрокинул в себя фужер водки, потрогал щеку и проникновенно взглянул мне в глаза:

— Петечка, живо к московскому водохранилищу!

— Что такое?

— У меня качается зуб мудрости.

Глава 59

Дудка шамана

Всё было так хорошо, да тут завязалось нечто невообразимое. Состоятельные россияне стали выносить на улицу и оставлять без присмотра своё имущество. Мебель, стопки акций крупнейших нефтегазодобывающих корпораций, брюлики, ассигнации.

Бери не хочу!

А брать, действительно, никто не хотел.

Некому…

Бедняки гуртом отправились в леса. Вырыли саперными лопатками землянки. Питались исключительно морошкой, пескарями да опятами.

Когда же сам президент РФ заявил, что хочет уйти в монахи, а глава православной церкви поведал о горячем желании присоединиться к буддистскому ордену, стало ясно — в государстве творится что-то неладное.

Рябов мучительно играл на портативном саксофоне, нюхал кокаин, потом сидел перед зомбоящиком, тупо глядел неувядающий тележурнал «Ералаш».

Я же, акушер второго разряда, Петр Кусков, принял от безделья пару родов и дико напрягся от предощущения судьбоносного дела.

— Петя, что-то не так… — с горловым клёкотом произнес сыщик. — Меня уже и кокаин не берёт. А с саксофона слетают сплошь синкопы.

— Может, прибегнем к традиционному методу? — я зорко прищурил правый, а затем и левый глаз. — Пробежимся по столице. Вдоль и поперек. Авось негодяй, загнувший поганку, сам попадёт к нам в лапы.

Рябов отбросил на продавленный диван серебряный саксофон и затолкал за пояс брюк именной браунинг.

Я же за десять секунд, с молниеносной скоростью, натянул пятнистые походные штаны, кеды цвета хаки.

Москва, понятно, ошеломила.

Повсюду на тротуарах громоздились баснословно дорогие мебельные гарнитуры. Влажный ветер, как палые листья, подхватывал охапки стодолларовых ассигнаций. Гулко каркающие вороны то там, то сям склёвывали отборный жемчуг. Бродячие коты из жестянок пожирали чёрную осетровую и красную паюсную икру.

Мороз продирал по коже.

Разве можно было не дивиться такой щедрости?

Ну, ладно, вещи, деньги.

А брошенные без присмотра, с настежь распахнутыми дверями крейслеры, бентли и мерседесы?!

Мы с Рябовым резвой рысью пронеслись по Петровке, затем мимо окоченевших лип Страстного бульвара, глянули на облитого купоросом медного А. С. Пушкина.

Мог ли такой поворот предположить классик?

Вряд ли…

На Триумфальной, у памятника Володе Маяковскому, мы наткнулись на небольшую толпу, слушающую девушку. Худенькая милашка, в розовом дешевом пальто, музицировала со страстью необыкновенной. Играла на дудочке. Странной кривой дудочке, сплошь в сучках.

Мы с сыщиком приблизились и просто обалдели от лиц публики.

Физиономии исполнены прорывом в какое-то третье духовное измерение, в иные трансцендентные сферы.

Мелодия достигла апогея, и тут один господин в крокодиловом пальто и лайковых перчатках выхватил из кармана пачку бабла, швырнул наземь. С криком «Я больше не могу!», умчался прочь.

Его примеру последовала пышная дама, в бархатном платье со шлейфом. Она высморкалась в шелковый платок с княжеской монограммой и, сорвав с себя нитку черного жемчуга, грянула на брусчатку.

Реакция на дудочную игру распространялась по принципу домино.

Юноша в собольей шапке, скинул с себя часы «Ролекс» и безжалостно растоптал их ногами.

Потом старик… Затем старушка… Ребёнок…

— Дудочка! — побелевшими губами прошептал Рябов. — Она самая…

Я пригляделся к исполнительнице.

Нет, у неё я никогда не принимал родов.

Хотя она вполне бы могла.

Лет 25… Не больше.

Таз чуток узковат. С родами будут проблемы.

Рябов по-матросски шагнул к девушке и вырвал из её рук сучковатую дудку.

— Довольно импровизаций! — процедил сыщик сквозь зубы. — Потрудитесь-ка объясниться…