Валентина Андреева - Капкан со всеми удобствами Страница 5

Добравшись до рабочего места, окончательно занервничала. Телефон звонил не переставая, но я боялась снимать трубку. Мысли в голове путались, перед глазами все время мелькал рыболовный трал. Центральную часть улова составляла я в своей дубленке…

Некоторое время сидела тихо, как мышка, рассуждая примерно так: если я никого не трогаю, значит, никому и не нужна. Но телефон говорил об обратном. Я стряхнула с себя оцепенение, на цыпочках прошла к двери, прислушалась – в коридоре было тихо. Обеденный перерыв. Дверь закрыла на ключ. Вернувшись к столу, достала злосчастную синюю папку, но открыть ее не решилась. Ежу понятно, что два спасателя, стащивших с меня чужое тело, рассчитывали прихватить с собой именно ее. И не потому, что она нужна покойному на том свете. На вечную память. То, что бывший попутчик был мертв, я теперь уже не сомневалась. Эти двое не обращались с ним как с раненым. И главной их целью была злосчастная папка с фотографиями. А покойный – нелепым к ней приложением. Шло это приложение на встречу с ними – очевидно, на переговоры, но не дошло. А убили его не они. Вопрос – почему, взяв папку, не слиняли, а прихватили с собой убиенного? Скорее всего, чтобы скрыть следы чужого преступления, дабы не отвечать за него самим. Наверное, их подставили. Если я права, в папке компромат. Точнее, только часть компромата. Негативы находятся в другом месте. Ребятки собирались их выкупить… На память пришли обрывки слов убиенного. Общий смысл заключался в просьбе спрятать этот конверт и какой-то ключ от беды неминучей. Белиберда какая-то…

Я осторожно открыла папку и через пару секунд поняла, что права лишь частично. В конверте с фотографиями находился еще один. Маленький и из более плотной бумаги. Он был приклеен к папке. На ощупь определила – там лежит ключ. Что меня дернуло открыть конверт, не знаю. Наверное, простое любопытство. Страха от последствий я не испытывала. Была слегка оглушена от раздумий. Как будто кирпич на голову упал, но боли еще не чувствуется.

В конверте действительно лежал ключ, завернутый в полоску бумаги. На ней были отпечатаны какие-то цифры. Прочитать я не успела – раздался резкий стук в дверь. Я вздрогнула. Рука, пытавшаяся аккуратно положить ключ на место, дернулась. Конверту это не понравилось, он оторвался от папки…

Все-таки «кирпич», упавший мне на голову, был не очень прочный. Поскольку сознания я не лишилась. И я лихорадочно сделала то, что, скорее всего, не следовало делать ни в коем случае, – моментально достала свою пустую синюю папку с надписью «PROFT Document case» и сунула в нее конверт с фотографиями, предварительно вытащив из него наугад несколько снимков. Закрепив резинками конверт, шваркнула папку в левый угол стола. Чужую, но идентичную моей папку лихо закинула в щель между шкафами и стеной. Стук раздался снова. На этот раз он сопровождался нетерпеливым:

– Ирина Александровна, пожалуйста, откройте!

– У меня обеденный перерыв, – громко ответила я, суетливо запихивая разорванный конвертик с ключом и то ли три, то ли четыре фотографии в электрочайник, остатки холодной воды из которого выплеснула в чашку.

– Мы не займем у вас много времени. Откройте. Это в ваших же интересах.

– Хорошо, – согласилась я, торопливо насыпая в чашку растворимый кофе. Он маленькой кочкой взбугрился на поверхности и размешиваться не хотел. Так, возя ложкой эту кочку в чашке, и открыла дверь.

В кабинет вошли трое мужчин и пытливо уставились на меня. Отхлебывая не до конца размешанную смесь и выказывая отнюдь не театральное недовольство, ибо чувствовала, как на языке оседает горечь от нерастворившихся гранул растворимого кофе, я решительно продефилировала к своему столу, удивляясь, почему мне не страшно. Визитеры, очевидно, тоже этому удивились. Потому и не поздоровались. Двое сразу прошли к столу, а третий отправился к двери, намереваясь усесться в стоявшее на выходе кресло, чтобы ее, эту дверь, сторожить. Я не стала его предупреждать, что кресло тосковало по ремонту. В пятницу днем мой непосредственный начальник Максим Максимович притащил мне одного из представителей народов Севера для переговоров и в буквальном смысле не знал, куда его посадить. Как этот представитель ухитрился отъесться на рыбе до таких ошеломляющих размеров, было не очень понятно. Сначала. Потом выяснилось, что десять последних лет он является москвичом. Жена его, в отличие от мужа, весила не более сорока двух килограммов. Максим Максимович потом предположил, что питается она исключительно мхом и лишайниками. Их ей заготавливают на родине и присылают на праздники. Я его еще поправила – ягелем. Питается ягелем. Его, кажется, уважают северные олени… Короче, кресло бывший северянин мне сломал. Деревянную решетку унесли чинить, боковинки аккуратно поставили на место, а подушка сверху просто выполняла роль камуфляжа. Как-то не пришло в голову оставить на выходные дни предупреждающую надпись: «Осторожно! Сломано».

Воспоминания на этом оборвались. Так же, как и попытка одного из господ взять со стола синюю папку. Раздался грохот – два визитера моментально упали на пол, прикрыв руками голову. Откуда ж им было знать, что это развалилось инвалидное кресло под их третьим коллегой. Он нелепо торчал из середины покалеченного посадочного устройства, задрав ноги вверх. Вместе с подушкой. И напоминал мне тычинку раскрывшегося и частично опавшего тюльпана. Роль лепестков талантливо исполнили боковинки. Вот только ужасающий грохот мало напоминал неслышный звук опадания цветочного оперения. Впрочем, мне он ужасным не показался. Я присутствовала на генеральной репетиции в пятницу и знала, чего следует ожидать. Даже не вздрогнула. Гораздо больше расстроила нецензурная брань из недр кресла-ловушки.

В эту минуту резко открылась входная дверь, и на пороге с открытым ртом застыл мой непосредственный шеф. Ненадолго. Из уст Максима Максимовича тоже вылетело нецензурное слово. Одно. Но зато – какое!

Я отхлебнула кофе – оно наконец-то растворилось окончательно – и укоризненно посмотрела на шефа. Матерное выражение абсолютно не гармонировало с его интеллигентным галстуком.

– Добрый день, – вежливо сказала я, сделав вид, что ничего не слышала, и не обращая внимания на сдавленную нецензурщину из кресла. Работа – прежде всего. – Результаты совещания, Максим Максимыч, я доложу вам чуть позднее. Получился небольшой казус…

Лежавшие у моих ног господа резво зашевелились. Могли бы и не торопиться. Мне они нисколько не мешали. Я по-прежнему не испытывала страха. Наверное, ожидание жуткой развязки действительно страшнее ее наступления.

– Кофе хотите? – вежливо спросила я у окружающих, забыв, что чайник занят.

Визитер, попавший в кресло-ловушку, в это время как раз предпринял очередную попытку выбраться из него: взлягнул ногами и переменил положение. В результате, не отрываясь от кресла, он упал на колени и стал похож на большую темно-коричневую улитку. Мое предложение повисло в воздухе. Я сделала шаг к «моллюску». Импровизированный домик ходил ходуном. Выскочить из-под него мешала подушка, выполнявшая роль клина. Долг вежливости и гостеприимства заставил меня нагнуться и предложить кофе телу, стоявшему на четвереньках. Меня невежливо послали туда, куда обычно и посылают. Вместе с кофе. Столько лет прошло с момента основания Руси, а мужики нового направления не придумали…

– Никуда я не пойду из своего кабинета, – рассердилась я.

Тут два визитера опомнились и, поднявшись с пола, кинулись освобождать своего коллегу.

– Что здесь происходит? – каменным голосом спросил Максим Максимович.

Я пожала плечами, сделала очередной глоток кофе, села на свое рабочее место и ответила:

– Много шума – и… ничего!

– Мы хотели бы проконсультироваться с Ириной Александровной по личным проблемам, – вежливо пояснил старший из господ, невежливо оборвав освобожденного из-под останков кресла узника: – Заткнулся!!!

Максим Максимович многозначительно посмотрел на меня, но не уловил в ответном взгляде молчаливого крика о помощи, что его немного обескуражило. Он сунул руки в карманы, покачался, перемещаясь с пятки на мысок, хмыкнул и вышел, не закрывая дверь. Это сделал за него слегка помятый «моллюск» с выражением лица, мало напоминающим приветливость швейцара. Я заметила, что данный господин отдаленно похож на героев молодого Шварценеггера – ушами. Расправив плечи и расставив ноги на их ширину, он встал в почетном карауле у двери. Честное слово, мне даже показалась, что она неслышно слегка приоткрылась от удивления: такой чести ни разу не удостаивалась. Ею чаще хлопали, нежели аккуратно закрывали. Если закрывали…

Двое других пришельцев наконец сказали:

– Здравствуйте, – и присели к столу.

Я как раз допила кофе и вежливо их поприветствовала. Двух визитеров среднего возраста родители наградили приятной внешностью – «на выход», оба были крайне серьезны и в меру воспитаны: нецензурных выражений не допускали. Может быть, потому, что пока в основном молчали? В принципе, меня это не смущало – я освобождала середину стола, формируя пространство для текущих дел.