Эллис Питерс - Прокаженный из приюта Святого Жиля Страница 10

Но следует ли отсюда, что Йоселин и впрямь может пойти на убийство? Вспоминая его открытое смуглое лицо — казалось, не способное что-либо утаить — и его пылкий нрав, Кадфаэль с трудом мог в такое поверить. И все же существует еще эта миниатюрная, хрупкая девушка с покорной печалью на лице и безжизненными глазами. До ненавистной свадьбы остается два дня. Да, судьба возлюбленной — довод достаточно веский: ради ее спасения можно пойти и на пару убийств, хоть никакая цель не оправдывает злодеяния.

Необходимость что-то предпринять мучила Кадфаэля не меньше, чем Йоселина Люси. Ибо юная Ивета — внучка Гимара де Массара, лишившаяся всех родных, кроме этих двух надсмотрщиков, не спускающих с нее глаз. Можно ли бросить последнюю из Массаров на произвол судьбы? Можно ли не пошевелить даже пальцем тому, кто знал ее деда и ныне чтит его память? Это то же, что бросить в бою раненого и окруженного врагами товарища.

В теплой комнате к Кадфаэлю робко подошел брат Освин:

— Вы уже приготовили микстуру от кашля, брат? Это моя вина, позвольте мне загладить ее чем-нибудь. Я встану рано и разолью ее по бутылкам. Я причинил вам столько лишних хлопот и должен как-то помочь вам.

Освин и не догадывался, сколько хлопот своей оплошностью он причинил на самом деле и какую непростую задачу неожиданно задал наставнику. Но, во всяком случае, он помог Кадфаэлю вспомнить о его основной обязанности в монастыре — после соблюдения устава, разумеется.

— Нет, нет, — торопливо сказал Кадфаэль. — Микстура уже готова. Теперь ей надо остыть и как следует загустеть. Разливать ее нужно будет только после заутрени, да и то, пожалуй, не сразу. Завтра твоя очередь быть чтецом на богослужении. Ты должен выполнять свои обязанности наилучшим образом и думать только о чтении.

«И оставить мою микстуру в покое!» — мысленно добавил он, отправляясь к себе помолиться на сон грядущий.

Вдруг неожиданная мысль поразила его: до чего же большие руки брата Освина похожи на руки Йоселина Люси. И однако, эта пара рук несла разрушение всему, к чему прикасалась, а те, другие, несмотря на их размеры, действовали искусно и ловко — держали ли поводья серой в яблоках лошади или меч и копье, обнимали ли нежный стан девушки, у которой было тяжело на душе.

И значит, с той же сноровкой обращались бы, если б пришлось, и с орудием убийства?

На следующее утро Кадфаэль поднялся рано. До заутрени было еще далеко, и травник отправился в свой сарайчик. Там он разлил по бутылкам остывшее за ночь снадобье, а затем отнес порцию его в лазарет брату Эдмунду. День занялся теплый, но туманный, было безветрие. На большом дворе царила обычная, будничная суета, как всегда, она была особенно оживленной между заутреней и завтраком. В этот промежуток времени служили еще раннюю обедню для мирян — слуг и работников, — а потом позднюю обедню и молебен для капитула. Но сегодня, из-за приготовлений к завтрашней свадьбе, его сократили. Таким образом, до начала торжественной мессы в десять часов оставалось много свободного времени. Однако Кадфаэль не стал отдыхать, а использовал это время иначе: вернувшись в свой сад, он объяснил брату Освину задания на всю вторую половину дня. Задания были продуманы так, что уникальный помощник, вечно из самых благих побуждений сокрушающий все, казалось бы, не мог нанести большого ущерба делу. Хороший сезон осень: всегда есть что копать, дабы успеть подготовить землю до грядущих морозов. Кадфаэль вернулся на большой двор незадолго до десяти. Братья, послушники, гости и горожане уже начали собираться к мессе. Пикары только что покинули странноприимный дом, Ивета, как всегда, безмолвно шла между дядей и теткой. Девушка выглядела совсем одинокой. Но Кадфаэлю подумалось, что вид у нее тем не менее решительный и спокойный, словно слабый животворящий ветер вывел ее из оцепенения и отчаяния, вселив ей в сердце надежду — пусть даже на чудо.

Пожилая служанка, на лице у которой, как и у Агнес, были написаны угрозы и неприязнь, следовала за ними по пятам. Дитя было надежно окружено стражей со всех сторон.

Опекуны лениво шли по двору в сопровождении брата Дениса. Они уже подошли к южной двери церкви, когда в благостную тишину вдруг грубо вторгся яростный стук копыт. В следующий миг во двор ворвался галопом всадник на серой в яблоках лошади. Он несся так стремительно, что чуть было не раздавил монастырского привратника, прочие же слуги бросились врассыпную, как куры при виде лисы. Всадник резко осадил лошадь, копыта отчаянно заскрежетали о влажный булыжник. Кинув уздечку на шею лошади, седок спрыгнул вниз и застыл перед Годфри Пикаром. Льняные волосы наездника были взъерошены, голубые глаза сверкали, широко расставленные ноги и словно сведенное судорогой лицо говорили, что молодой человек разъярен не на шутку.

— Милорд, это ваших рук дело! Я уволен со службы безвинно, вышвырнут без объяснения причин, с одной только лошадью да седельными сумками. Вдобавок мне велено покинуть город до вечера. И все одним махом — мне не дали и слова сказать в свое оправдание! Но я хорошо знаю, кого мне благодарить за любезность! Это вы, вы нажаловались на меня моему господину! Это вы пожелали, чтобы он вышвырнул меня вон, как собаку! И я получу от вас удовлетворение за эту услугу, рассчитаюсь с вами один на один, прежде чем окажусь за пределами Шрусбери!

Глава третья

Это внезапное вторжение, словно брошенный в пруд камень, всколыхнуло весь большой двор, вызвав сначала волну испуга и недоумения, а затем замешательство у ворот, в странноприимном доме да и в самой обители. Брат Дэнис робко затрепетал, не зная даже, кто, собственно, этот рослый сердитый молодой человек, и желая лишь одного — восстановить мир. Но о том, как взяться за дело, он представления не имел. Меж тем Пикар чуть ли не вплотную придвинулся к своему юному обвинителю. Тот стоял непоколебимо, лицо его выражало решимость и непреклонность. Щеки Пикара сначала ярко вспыхнули, но от бешеной ярости тут же побледнели. Двинуться вперед сэр Годфри не мог, отойти в сторону не хотел, а уж отступить хотя бы на шаг он бы и вовсе себе не позволил, даже если б горстка испуганных слуг не напирала на него сзади. Агнес разъяренно взглянула на юношу и мгновенно повернулась к Ивете — ей удалось вовремя схватить девушку за руку. Ивета уже было подалась вперед, издав слабый отчаянный возглас. С ее лица как ветром сдуло отрешенность и подавленность. На короткий миг на нем отразилось неистовое волнение, — так расколотый лед слепит, отражая свет. В это мгновение девушка забыла обо всем, кроме этого юноши, и она кинулась бы к нему, прижалась бы к его телу, обняла бы его, если б вцепившаяся в нее тетушка не рванула ее немилосердно к себе и не держала бы железной хваткой. То ли Ивета уже слишком привыкла к бездумному повиновению, то ли она, напротив, осознала происходящее, но только девушка сразу съежилась и застыла. Свет в ее глазах погас, во взгляде была одна лишь боль. Кадфаэль видел это, его мысли путались. Ни одно юное существо, только что оторванное от няньки, не должно так страдать.

Впрочем, он вспомнил ее взгляд позже. В тот момент его больше интересовало противоборство дикой до неразумия молодости Люси и многоопытной, искушенной зрелости Годфри Пикара. Схватка не оказалась неравной, как можно было бы ожидать. Юноша пока был хозяином положения: он прекрасно владел собой и чувствовал себя уверенно.

— Я не вправе просить вас обнажать оружие прямо здесь, — произнес он резко и четко. От ярости его голос все более повышался, словно он зачитывал перечень воинов, постепенно подбираясь к имени главнокомандующего. — Я бросаю вам вызов и предлагаю назвать место и время, чтобы мы могли биться до победного конца. Вы оскорбили меня: я уволен по вашему навету и требую удовлетворения. Попытайтесь отстоять свою правоту в схватке со мною.

— Наглый плут! — презрительно, словно выплевывая слова, произнес Пикар. — Да я прежде напущу на тебя моих гончих! Много чести для тебя — скрестить со мною мечи! Ты отстранен от службы как никчемный, вероломный, надоедливый, дурно воспитанный негодник, поделом тебе, и скажи спасибо своему господину, что он не выгнал тебя за порог плетьми. Ты еще легко отделался. Смотри не доведи до чего-нибудь похуже. А теперь прочь с моей дороги и отправляйся домой, как тебе приказано.

— Ну уж нет! — процедил сквозь зубы Йоселин. — Не раньше, чем я скажу все, что должен сказать, — здесь, при свидетелях. И ничей приказ не заставит меня стронуться с места! Разве земля, на которой я стою, принадлежит Юону де Домвилю? Разве он владеет воздухом, которым я дышу? Я не так уж дорожу службой у него: найдутся другие дома, наверняка не менее достойные. Но бежать к нему, подло оговорить меня, чернить мое имя — разве это в правилах честной игры!

Пикар в нетерпении испустил яростный бессловесный рык, повернулся и повелительным жестом призвал своих слуг. Полдюжины мощных воинов — уже немолодых и привычных к грубой работе — тут же приблизились и, выстроившись па трое с каждой стороны, заключили юношу в полукольцо.