Майкл Грегорио - Критика криминального разума Страница 10

— Куда вы меня везете, герр Кох? — спросил я.

— В вашу гостиницу, сударь. Она находится у пристани. Конечно, далековато, признаюсь, но экипаж всегда будет…

— В гостиницу? — выпалил я. — Как какого-нибудь коммивояжера?

Неужели это еще одна попытка унизить меня? Я перенес уже достаточно ударов за сегодняшний день. Вначале Рункен отказывается признать, что когда-либо слышал мое имя. Затем выясняется, что я при свете полной луны должен встретиться с печально известным алхимиком. И вот теперь я узнаю, что и поселиться вынужден буду на постоялом дворе в компании контрабандистов и пиратов на огромном расстоянии от Крепости и здания суда, где должен был бы находиться по праву.

— Я ведь не развлекаться в Кенигсберг приехал, сержант, — напомнил я ему.

— Мне были приказано привезти вас сюда, — ответил Кох.

Именно в это мгновение я начал понимать, что относительно меня существует некий план, разработанный до мельчайших подробностей. Мое знакомство с Кенигсбергом напоминало последовательность тщательно продуманных па придворного танца. Я следовал от одного к другому под руководством неразговорчивого танцмейстера Коха. Но кто же заказывал музыку? И с какой целью?

— Остается только надеяться, что место, отведенное мне, будет удобным, — пробормотал я себе под нос, когда карета остановилась перед старинным краснокирпичным зданием с ребристой неровной крышей. Над центральной трубой неистово вращался флюгер в виде корабля с раздутыми ветром парусами. Среди ночной темноты ярко выделялось матовое стекло эркера, мерцавшее янтарным огнем, свидетельствовавшим о том, что внутри пылает большой камин. Это было, пожалуй, первое, что за целый день вселило в меня хоть какую-то надежду. Деревянную табличку над дверью так залепило снегом, что прочесть название гостиницы было практически невозможно.

— «Балтийский китобой», — сообщил мне Кох. — Еда здесь превосходная. Намного лучше, чем в бараках Крепости.

Я проигнорировал попытку сержанта как-то смягчить мое слишком очевидное раздражение. А пока мы с Кохом шли к дверям, ледяной ветер успел пронизать меня до костей. Внутри же нас обдало волной духоты и жара. Я оглядывал помещение, а сержант занялся беседой с человеком, помешивавшим угли в камине. Камин был настолько огромен, что занимал практически всю противоположную стену комнаты. Столы были накрыты к обеду. Свежие белые льняные скатерти и сверкающее серебро произвели на меня вполне благоприятное впечатление. Заведение казалось достойным и уютным.

Сержант Кох вернулся в сопровождении высокого крепкого мужчины с копной вьющихся неухоженных седеющих волос, ниспадавших на лоб, и с медной сережкой в ухе. Он приветствовал меня кивком и нырнул за стойку. Навощенный «хвост», перевязанный ярко-красной лентой, подтверждал первоначальное впечатление, что когда-то он был китобоем. Мгновение спустя мужчина вернулся с большой связкой ключей и улыбнулся мне улыбкой уважительной, но отнюдь не подобострастной.

— Зовут меня Ульрих Тотц, я владелец гостиницы. Мы ожидали вас целый день, сударь, — произнес он глубоким сильным голосом, благодаря которому стал казаться значительно моложе, чем можно было бы предположить, глядя на его седеющие волосы. — Я послал прислугу наверх разжечь камин в вашей комнате. А теперь позвольте, я перенесу вещи из кареты.

Я поблагодарил его и вновь оглянулся по сторонам. Кох же подошел к камину погреть руки над пламенем. По-видимому, для посетителей время было еще раннее, и в гостинице было немноголюдно. У самого камина на стульях с высокими спинками расположилась группка постояльцев, рассматривавших меня и Коха с нескрываемым любопытством. Убедившись, что мы не более чем два путешественника, ищущих укрытия от бурана, они вернулись к пиву и трубкам, возобновив разговор. На троих из них была прусская морская форма, а еще одни, судя по обмундированию, оказался русским гусаром в короткой зеленой пелерине и с фестонами из золотых кружев, нашитых на груди подобно обнажившимся ребрам. Ближе остальных к огню сидел, поглаживая пышные, закрученные вверх усы, смуглый человечек в ярко-красной феске. Я решил, что это, вероятно, какой-нибудь марокканец или турок, скорее всего офицер с торгового судна. Средиземноморские новшества все чаще теперь прибывали в Европу и даже в Пруссию. Все в один голос говорили, что если бы египтяне не рекламировали на каждом углу свои экзотические тайны, Бонапарт, вне всякого сомнения, оставил бы их в покое. Но, как известно, император до безумия обожает плоды финиковой пальмы, и потому…

Тут вошел владелец гостиницы с моим багажом.

— Ваша комната вторая слева на втором этаже. Поднимитесь, когда вам будет угодно, сударь.

Я подошел к Коху, гревшему руки над огнем.

— Приятное зрелище, — заметил я, несколько смягчившись.

Сержант что-то пробормотал в знак согласия, не отрывая глаз от потрескивающих поленьев. Некоторое время мы продолжали стоять, молча глядя на огонь, словно завороженные пляской языков пламени.

— У нас остался примерно час до назначенной встречи с доктором Вигилантиусом, герр поверенный, — напомнил мне Кох.

— Ах да, Луна! — шутливо воскликнул я. — Я надеюсь, вы составите мне компанию?

Кох повернулся ко мне, и выражение крайнего удивления отобразилось у него на лице.

— Сударь?

— У вас другие планы на сегодняшнюю ночь?

— Нет, конечно, нет, герр поверенный! — воскликнул он восторженным голосом. — Мне было поручено оказывать вам любую помощь, которую вы сочтете необходимой. Я просто не был уверен, что…

— Значит, решено, — произнес я.

Мысль о необходимости ехать в мрачную Крепость на Остмарктплатц, и притом в полном одиночестве, приводила меня в глубокое уныние. На данный момент мои отношения с сержантом Кохом нельзя было назвать ни особенно теплыми, ни простыми, но он был единственным человеком во всем городе, к кому я мог обратиться за помощью.

— Должен вам заметить, Кох, что сегодня я не раз имел возможность убедиться в вашем профессионализме и опыте при исполнении данных вам поручений, — произнес я после минутной паузы. Формула, мною подобранная, показалась мне наиболее подходящей и тактичной для описания его своеобразного поведения, которое не раз за прошедший день успело задеть меня за живое. — Меня интересовало… то есть я был бы весьма вам признателен, если бы вы поделились со мной своим знанием города. Не могли бы вы быть моим провожатым во время моего пребывания в Кенигсберге?

— Поверенный Рункен пока во мне не нуждается, — задумчиво молвил Кох, не отрывая глаз от огня. — И если вы считаете, что я мог бы оказаться вам полезен, сударь…

У меня сложилось впечатление, что где-то глубоко под отстраненным и суровым выражением, присущим Коху, скрывалось искреннее желание помочь мне.

— Я унаследовал должность господина Рункеиа, — произнес я с некоторым облегчением, сделав неуклюжую попытку пошутить, — и вместе с ней, полагаю, и вас. А теперь прошу меня простить, я должен написать письмо. Его можно будет отправить сегодня же вечером?

— Я сам это и сделаю, сударь, — мгновенно ответил Кох.

— Спасибо, сержант. Закажите, пожалуйста, два больших бокала горячего пунша. Я долго не задержусь.

Поднявшись наверх, я без особого труда нашел свою комнату. Дверь была распахнута, поэтому я сразу прошел внутрь. Герр Тотц, хозяин гостиницы, стоял рядом с мальчишкой, который на коленях с помощью деревянных мехов раздувал огонь в камине. Оба не заметили меня, когда я вошел в комнату. Я же положил шляпу на кровать, чувствуя приятное тепло и оценив исключительную чистоту своего номера. Оглядел низкий нависающий потолок с темными просмоленными лубовыми балками, оштукатуренные и выбеленные стены и ковер, лишь слегка поистершийся посередине. У самого окна примостился небольшой столик, на котором ярко пылала масляная лампа, а у противоположной стены большой сундук и такого же цвета комод из орехового дерева расположились по обе стороны от кровати, занавешенной пологом, столь же идеально чистым, как и все в этой комнате. Последний штрих к столь замечательной картине добавляли большой дрезденского фарфора голубой кувшин и тазик для умывания.

Удовлетворенный увиденным, я оглянулся на владельца гостиницы и мальчишку с намерением обратить на себя их внимание. Но что-то в tableau vivant[4] остановило меня. Краснолицый мальчишка все еще склонялся над огнем, высокий хозяин гостиницы следил за его работой. Я видел только профиль Тотца — в нем, несомненно, было что-то угрожающее. Из-за шума мехов, шипения огня, потрескивания дров я почти не слышал их слов. Тотц очень серьезным тоном что-то говорил парню, и у того на шее даже выступили вены, как будто он едва сдерживал желание закричать.

— Ну-ну, играй с огнем, Морик, обожжешь пальцы! — усмехнулся хозяин гостиницы.