Жан-Франсуа Паро - Призрак улицы Руаяль Страница 14

Николя направился к фиакру, но Сортирнос удержал его.

— Не торопись! Посмотри лучше, что раздают на улицах подкупленные мошенники. Кстати, листовка отпечатана за счет города. Об этом мне сообщил один цеховой мастер, когда пользовался моим шале; они печатают их в той же типографии, где эшевены обычно размещают заказы на объявления о торгах и подрядах. Прошу прощения за вид!

И он протянул комиссару мятую бумажку. Николя бросил Сортирносу монетку, и тот, всем своим видом изображая благородное бескорыстие, схватил ее на лету. Автор пасквиля поливал грязью Сартина и первого министра Шуазеля. Николя отметил, что в Ратуше времени не теряли. Обвинения, брошенные в адрес его начальника и министра, оскорбляли его как служителя королевского правосудия и королевского советника. За десять лет он так и не привык к мерзким, источающим ненависть листкам, особенно расплодившимся при последней фаворитке. И хотя он вынужден был признать, что не все в этих листках было ложью, они по-прежнему вызывали у него отвращение. Ему не раз приходилось конфисковывать подобные опусы прямо в типографии и уничтожать их. Однако он понимал, что в лице авторов этих афишек полиция столкнулась с тысячеголовой гидрой, из каждой отрубленной головы которой вырастали две новых.

Впереди вновь показался кордон гвардейцев из караульного отряда. Николя попросил офицера позволить им проехать по улице Руаяль, и фиакр медленно проследовал по направлению к месту разыгравшейся ночью драмы. К этому часу следов трагических событий на улице почти не осталось, если не считать обрывков одежды и одиноких башмаков, которые вскоре, без сомнения, подберут старьевщики. Грозовой дождь размыл темные пятна на земле и омыл камни. Залитые ярким полуденным солнцем траншеи, каменные блоки и неровные углы домов, ставшие виновниками ночной трагедии, сейчас выглядели свидетелями обвинения. Площадь Людовика XV освобождалась от следов катастрофы: команды уборщиков приступили к расчистке пепелища, образовавшегося на месте сгоревших праздничных декораций. Торжественно и величественно высились Посольский дворец и Мебельные склады. Ветер прогнал остатки зловонной гари. Завтра здесь все будет как обычно, словно ничего не произошло. В ушах Николя зазвучали предсмертные крики, и он в который раз задумался о последствиях бедствия, постигшего парижан вместо обещанного праздника. Чтобы попасть на улицу Сент-Оноре через пассаж Оранжери они поехали вдоль Мебельных складов, и вскоре фиакр остановился возле поворота на улицу Валуа, перед лавкой, где на фасаде красовалась вывеска «У двух бобров». В большом окне, обрамленном резной деревянной рамой, были выставлены картины со сценами охоты: трапперы и дикари преследовали всевозможных зверей во всех частях света. Решетка в виде частокола, увенчанного позолоченными шишечками, защищала стекло, за которым в полумраке проступали искусно расставленные чучела животных. Николя указал Бурдо на оголенные манекены.

— В конце весны шкуры и меховые изделия убирают от жары в прохладные подвалы, а чтобы их не испортили насекомые, окуривают ароматическими травами.

— И это очень мудро. Однако, какая красивая женщина…

— Что-то вы слишком любопытны…

Николя толкнул дверь лавки. Раздалась чистая переливчатая трель колокольчика. В нос им ударил резкий запах дикого зверя. Николя немедленно вспомнил шкаф в замке Ранрей, куда он мальчишкой любил забраться во время игры и сидеть там, зарывшись лицом в меха маркиза, своего крестного. За прилавком из светлого дуба стояла довольно молодая темноволосая женщина в платье из серой тафты с широкими кружевными манжетами; склонившись над листом бумаги, она с суровым лицом разглядывая его. Когда она подняла голову, Николя поразила белизна ее кожи. Женщина гневно воззрилась на молоденькую девушку, скорее, даже девочку, в чепце и переднике, какие обычно носит прислуга. Судя по понурому виду девушки и покорно опущенной голове, ее застали на месте неведомого Николя преступления. На некрасивом, но смышленом подвижном лице явственно читалась непокорность маленького загнанного зверька.

— Мьетта, девочка моя, вас либо обокрали, либо вы сами воровка.

— Но, сударыня… — принялась канючить девчонка, теребя угол передника.

— Замолчите, у меня голова от вас болит. Вы мерзавка!

Взгляд женщины упал на ноги служанки.

— Где вас носило, вы только посмотрите на свои башмаки… А лицо! Оно такое же грязное, как и ваше платье! Кто бы мог подумать, что в почтенном доме…

Тут она заметила Николя.

— Прочь отсюда, негодница! Господа, чем обязана вашему визиту? В этом сезоне у нас есть, что вам предложить, и по очень выгодным ценам. Накидки, шубы, плащи, муфты. У нас есть все, что станут носить осенью. А также, специально для ваших дам, превосходные соболя, привезенные с севера. Сейчас я позову мужа, господина Галена, и он вам все подробно расскажет о нашем товаре.

Женщина скрылась за боковой дверью, украшенной наборным деревянным орнаментом, а Бурдо проворчал:

— Вот уж кто явно не станет портить себе кровь из-за пропажи племянницы!

— Не стоит делать поспешных выводов, мы еще окончательно не установили личность нашей незнакомки. Просто у нее есть склонность к коммерции, — примиряющим тоном произнес Николя.

Он остерегался делать выводы на основании первых впечатлений, хотя опыт и подсказывал ему, что они самые верные.

Женщина вернулась и пригласила их проследовать в комнату, служившую, скорее всего, ее супругу конторой. За деревянным столом, заваленным образцами мехов, сидел, скрестив руки, мужчина средних лет. Рядом, опершись на спинку его кресла, словно на карауле, стоял молодой человек. Николя, которого любые неожиданные ощущения тотчас настораживали, отчетливо почувствовал хорошо знакомый запах: так пахнут загнанные животные и обвиняемые на допросе. Неуловимый для всех остальных, этот запах смешивался с едким, затхлым запашком, исходившим от мехов и пропитавшим весь воздух в лавке. Напряженные лица обоих мужчин никак не вязались с обликом честных коммерсантов, готовых расхвалить свой товар. Первым заговорил тот, кто был постарше.

— Полагаю, господа, желают воспользоваться нашими скидками? У меня есть товары, которые их явно заинтересуют…

Николя прервал его.

— Вы — Шарль Гален, меховщик и торговец пушниной? Сегодня утром на кладбище Мадлен, вы, если я не ошибаюсь, оставили заявление, где указали, что у вас пропала девятнадцатилетняя племянница, Элоди Гален.

Он заметил, как молодой человек так сильно сжал спинку кресла, что рука его побелела.

— Совершенно верно, сударь. А вы, сударь…?

— Николя Ле Флок, комиссар Шатле, а это мой помощник, инспектор Бурдо.

— У вас есть новости о моей племяннице?

— К сожалению, должен вам сообщить, что я лично обнаружил тело, полностью соответствующее тем приметам, которые вы описали приставу на кладбище Мадлен. Поэтому, сударь, я попросил бы вас поехать со мной в Большой Шатле, где мы проведем процедуру опознания искомого тела. И чем раньше вы это сделаете, тем лучше.

— Бог мой! Но почему в Шатле?

— Жертв оказалось так много, что часть из них отвезли в морг.

Молодой человек опустил голову. Несмотря на изрядное сходство с отцом, черты лица его отличались крайней невыразительностью: приплюснутый нос, маленькие водянистые глаза, сидевшие глубоко в орбитах, светлые каштановые волосы. Время от времени он втягивал в себя щеки и, видимо, закусывал и терзал их зубами. Отец его держался более уверенно, и на лице его не отражалось никаких эмоций, и только на висках, по краям парика, предательски поблескивали капельки пота. Оба, отец и сын, были во фраках из легкой светло-коричневой ткани.

— Я и мой сын Жан идем с вами.

— На улице нас ждет фиакр.

Когда они вчетвером выходили из дома, мужеподобная толстуха в утреннем неглиже, непричесанная и с помятым лицом, бросилась к меховщику, и, вцепившись в отвороты его фрака, затрясла его как грушу, выкрикивая визгливым голосом:

— Шарль, не смейте ничего от меня скрывать! Где наша птичка, наша красавица? Кто эти люди? Что вы от меня утаили? Это невыносимо! В этом доме с нами никто не считается, а ведь я… Нет, я умру, умру прямо сейчас…

Осторожно высвободившись из ее цепких рук, Шарль Гален усадил ее на стул, и она немедленно принялась рыдать.

— Простите ее, сударь, это моя старшая сестра Шарлотта, она очень огорчена отсутствием племянницы.

Обернувшись к жене, бесстрастно наблюдавшей за разыгравшейся сценой, он произнес:

— Эмилия, принесите немного флердоранжевой воды нашей сестре. Я пойду с этими господами, но скоро вернусь.

Вместо ответа Эмилия Гален пожала плечами. Они вышли и сели в фиакр. Отметив, что Гален ничего не сказал домашним о причине их визита, Николя задался вопросом, хотел ли он таким образом оградить своих близких от лишних волнений, или же участь юной девушки им всем глубоко безразлична. Видимо, Гален женат вторым браком, ибо его сын всего на несколько лет моложе его супруги. Тогда безразличие госпожи Гален вполне объяснимо. Сын, напротив, выглядел взволнованным, скорее даже, встревоженным, что вполне могло объясняться как родственным, так и иным чувством, питаемым им к погибшей. Отец либо умел держать себя в руках, либо предполагаемая смерть близкого ему человека не слишком волновала его. Но это всего лишь догадки, ибо Николя пока еще ничего не знал о семействе Гален. Расследование начиналось, как всегда, с многочисленных вопросов. В первую очередь предстояло опознать тело. Пассажиры фиакра ехали молча. Сидевший напротив сына Николя видел, как тот машинально выщипывал ворс из плюшевой обивки дверцы. Бурдо притворился спящим, но сыщик знал, что из-под полуприкрытых век он зорко следит за меховщиком. Шарль Гален сидел неподвижно, вперив взор в пустоту.