Ольга Михайлова - Мы все обожаем мсье Вольтера Страница 15

— Ароматическая формула рыцарского изящества эпохи Людовика XIII — это ценимые в то время ирисы, мускус и миртовая, или, как ее именовали, ангельская вода. Сегодня при помощи мирры и ладана, этих властных мистических запахов, найден ключ к претенциозности золотого века, к имитации возвышенного и витиеватого красноречия Боссюэ, и ныне франгипан и лавандово-гвоздичные смеси имитируют запах ронделеции, в соединении пачулей и камфары нашей эпохе мерещится диковинный привкус китайской туши, а в сочетании лимона, гвоздики и нероли слышат благоуханье магнолий… Выберите то, что нравится вам, мадемуазель…

— А что выбрали бы вы?

Аббат вздохнул. Он — священник, напомнил он навязчивой особе, и любит аромат ладана. По душе ему и запах лимона. Мадемуазель ещё несколько минут пытала его, он отделывался односложными ответами и был рад, когда Люсиль вместе Мадлен де Жувеналь наконец покинула гостиную.

Шарль де Руайан теперь обсуждал с Ремигием де Шатегонтье насущнейший для себя вопрос и воззвал к присутствующим. Фирмы Бланше и Такенов предлагали прекрасные клавесины. Он проверял, звук отрывистый, но гулкий, обертоны звучат свободно, legato не сыграешь, но серебристо-звонкие тембры в верхнем регистре очень красивы, а в басах «наплывы» обертонов создают колорит церковных звонниц. Чудесные инструменты.

— Ну, так что же, покупайте, — зевнул герцог де Конти, который не отличал мажорного трезвучия от минорного.

Сложность была в том, что граф де Реналь продает инструмент Дени прошлого века — и просто великолепный! Жемчужно-рассыпчатая игра — jeu perle — и мелизмы — воплощение сверкающей легкости и изящества!

— Ну, так покупайте у Раммона, — равнодушно почесал макушку герцог и вытащил из кармана часы.

Но оказалось, что, несмотря великолепные качества инструмента Дени, он вступил в противоречие с проповедуемым графом Лоло принципом «гармоничной прелести»! А именно, его строгое и несколько тяжеловесное обрамление и крыловидная форма не сочетаются по цвету с обоями от братьев Раше в его доме на улице Сен-Жак, корпус же инструментов Бланше и Такенов прекрасно инкрустирован модными китайскими узорами и идеально вписывается в интерьер его музыкального зала…

Герцог был невозмутим.

— Так купите оба, Шарло. Инструмент Бланше поставьте в музыкальном зале, а инструмент Дени — в вашем новом доме. Там под него и интерьер закажете.

Шарло задумался. Возразить было нечего.

— Простите, Жоэль, — неожиданно услышал аббат голос Бриана де Шомона. — Нам Камиль де Сериз как-то сказал, что вы в колледже сочиняли стихи, и говорил, что их хвалили. — Это было ложью. На самом деле Камиль сказал ему, что аббат был борзым стихоплетом, и тон, каким это изрек Сериз, был высокомерен и презрителен, но Брибри знал недоброжелательность Камиля к аббату, и потому был просто преисполнен любопытства, ибо подлинно любил поэзию.

Де Сериз, услышав своё имя, подошёл ближе. Сен-Северен поморщился. И не потому, что не писал стихи, но больно уж неприятным было неожиданное внимание Брибри. Барон не нравился Жоэлю, а фамильярность обращения и вовсе претила. Нашел себе дружка, ничего не скажешь… «Это были не стихи, а метрические упражнения, дорогой барон. Нам давали задания, и я их выполнял».

— То есть вы способны написать по заказу?

Аббат пожал плечами.

— Писать можно о том, что испытано чувственно, или о том, что осмысленно. И лишь творческий талант, отмеренный Господом, величиной в пять мер, ставший частью души, делает возможным озарения. Я лишен поэтического таланта, но в колледже отмечали мои способности к стихосложению. Это не одно и то же.

— Но на заданную тему стих вы напишете?

Аббат вздохнул.

— Если тема будет близка — да, — Сен-Северен стал уставать от пустого разговора. Силы небесные, что этому чертовому мужеложцу от него надо?

— Ну, попробуйте. Вам близка тема античности?

— Не во всем.

— Вот как? Но напишите о Греции.

Аббат вздохнул, и хотел было отказаться, но Брибри поддержала маркиза. Она обожала стихи. Сен-Северен подлинно не чувствовал в себе поэтической одарённости, точнее, иногда, ощущая вдохновение, что-то рифмовал, но серьёзно к этим опытам не относился. Сейчас, желая навсегда отучить барона обращаться к нему с подобными глупостями, торопливо срифмовал свои мысли, но не об античности, а о Лоло и Брибри, обрядив их в античные реалии, искренне стараясь, чтобы прочтя стихотворение, де Шомон почувствовал себя уязвлённым и отстал бы от него навсегда. Закончив в считанные минуты, протянул листок Брибри. Тут же подошли Лоло, де Сериз и Реми де Шатегонтье, и заглянули в написанное.

Не бери канфар, виночерпий, не пои черни,она болтлива. Но ни мрамор Гиметта в молчании мертвенном,ни мрамор пентелейский не проговорятся ненароком,почему семикратно воет, бедра обняв Менетида Патрокла,Ахилл Пелид, из мужей первый?Не гадай по ветвям лавровым. Не ищи прорицаний священного леса.Промолчат монеты многовесные кипрской меди.Мрамор Пафоса тайны той не поведает:что влечет страстью беззаконною Зевесак юному красавцу Ганимеду?Не пытайте, друиды, зелень кипариса.Мрамор Каристии молчалив. Не болтливы нарциссы.Не слушай шепот жимолости, не узнаешь из шелеста маслины, —зачем обнимается сук древесный ягодицами Дионисау могилы Просимна?Пока кифары звук из струн не исторгнут,и не надорванпергамента истончённогокрай, —не заглядывай в ящик Пандоры,тайны сквернойне открывай.

Увы, цель, которой добивался де Сен-Северен, оказалась недостижимой. Он обомлел, когда Лоло прочитал стихотворение вслух. Брибри, то ли не поняв насмешки, то ли игнорируя её, восторженно взвизгнул. Реми ухмыльнулся, но ничего не сказал. Камиль странно потемнел лицом. Тибальдо удивленно поднял кверху брови, но в глазах его блестело восхищение. Маркиза же заявила, что это просто божественно. Аббат вздохнул и подумал, что с него на сегодня вполне довольно, и уже собрался было уходить, но тут в гостиную торопливо влетел Одилон де Витри и, заметив в углу залы Тибальдо ди Гримальди, облегчённо вздохнул.

— Вы здесь, Тибо, как я рад! У вас найдется минутка для меня?

Банкир недоумённо поднял полукруглые тёмные брови и кивнул. Мсье де Витри снова исчез, однако, через несколько минут поспешно внёс в зал две упакованные в бархатные чехлы картины.

— Бога ради, помогите. За эту просят восемьдесят тысяч… а эта продается за шестьдесят. Это подарок супруге на тридцатую годовщину свадьбы. Но что я в этом понимаю, Господи? Вы же, Тибальдо, признанный знаток. Стоит ли брать?

Банкир не отказал старику, было бы невежливо дать ему понять, что мода на собирательство предметов искусства — ловушка для тупиц и профанов, которые ничего не смысля в живописи, желают прослыть коллекционерами. Кроме того, самому ди Гримальди, хоть он и не показал вида, роль знатока льстила. Мир деградировал, в нём подделывались векселя, деньги, дарственные и завещания, фальсифицировались чувства и искажались слова. На все это мессир Тибальдо смотрел, как на неизбежное зло, почти сквозь пальцы, но когда фальшивки проникали в мир антиквариата — бесился.

Ни стыда, ни совести у негодяев!

Но никто ещё не сумел провести знатока! Осведомлённости мошенников в искусстве, их пониманию стиля старых мастеров, мессир ди Гримальди неизменно противопоставлял остроту и недоверчивость взгляда «просвещённого патриция», как он называл себя сам, взгляда, стократно превосходящего изощрённость жуликов. Он распаковал картины, Жоэль де Сен-Северен тихо обошёл кресло Тибальдо и тоже взглянул на полотна, одновременно заметив в зеркальном отражении, как насмешливо поморщился ди Гримальди.

— Вам сказали, я полагаю, что это Беноццо Гоццоли и Пьеро делла Франческа? — язвительно осведомился банкир у де Витри.

— О, мой Бог… Вот так, с одного взгляда… вы определяете?

Аббат задумчиво почесал щеку. Ощущение подлинности вещи — вне понимания. Он понимал в живописи. Но не в подделках. Тем временем Тибальдо ди Гримальди, зацепив двумя пальцами массивный подбородок, методично читал растерявшемуся Одилону де Витри длинное нравоучение.

— Кто хочет походить на Пьеро делла Франческа, не будучи им, не имеет ни пигментов, ни живописного опыта старых мастеров. Фальсификатор вынужден творить в рамках, предписанных делла Франческа, и имитировать воздействие времени. Задача почти невыполнимая. Отличительный признак временной подлинности — переходы и взаимопроникновения красочного слоя и меловой основы. Но признаки времени можно симулировать кракелюрами. Возможно и подражание трещинам в картине путем изображения их твердым карандашом по новым слоям краски, но такое наведенное от руки изящество столь явно, что его заметит и слепой. Но мошенники покрывают лаком новый красочный слой, который, сжимаясь от нагревания, разрывает лежащие под ним краски. Меловая основа при этом остается гладкой и нетронутой, но это жульническое состаривание тоже никогда не проведёт знатока, ибо настоящее уплотнение пигментов происходит при взаимодействии с грунтом!