Жан-Франсуа Паро - Призрак улицы Руаяль Страница 2

— Не надо держать в себе грустные помыслы, я же чувствую, что вас что-то гложет…

И вернувшись к своему обычному насмешливому тону, добавил:

— Держу пари, какая-нибудь сифилитичная сильфида наградила вас подарочком!

Николя не смог сдержать усмешку.

— Увы, нет, общение с сильфидами я оставляю своим непоседливым друзьям. Но вы правы, меня действительно снедает тревога. Во-первых, потому, что мне предстоит присутствовать при большом скоплении народа в качестве наблюдателя, не имея ни четкого задания, ни прав, ни…

Семакгюс прервал его.

— Как? Что вы такое говорите? Как можно, чтобы лучшая полиция Европы, которую ставят в пример в Потсдаме и Санкт-Петербурге, оказалась в тупике, со связанными руками, без элементарных возможностей? Неужели господин де Сартин не смог наделить полномочиями своего лучшего следователя? И не просто лучшего, а следователя по особым поручениям? Ни за что не поверю!

— Раз уж вы вынуждаете меня признаться, — ответил Николя, — скажу вам, что Сартин, действительно, обеспокоен, ибо неприятности случились…

Семакгюс удивленно вскинул голову.

— …когда отец нашего дофина сочетался браком с принцессой Саксонской. И, как вы догадываетесь, Ноблекур не преминул рассказать мне об этом; празднества пришлись на 1747 год, и он присутствовал на них. Фейерверк, устроенный на Ратушной площади, прошел успешно, однако из-за огромного стечения народа кареты продвигались с трудом, и несколько человек погибли в давке под колесами и задохнулись в толпе. Сартин, всегда готовый обратиться к архивам, отыскал донесения о тогдашних несчастных случаях, и, как вы понимаете, сделал соответствующие выводы.

— Ах ты, черт! Тогда, собственно, в чем препятствие?

— В том, что никто не хочет принимать энергичные меры.

Внезапно карету занесло в сторону, и она сбила с ног старика с шарманкой, который, отчаянно фальшивя и притопывая, распевал веселые куплеты. Шарманщика окружали слушатели, хором подхватывавшие припев.

Так подарим же Франции подданных,А вы им подарите королей!

В толпе раздался свист, и самые дерзкие слушатели полезли в драку с кучером. Николя решил вмешаться; увидев его, зачинщики бежали.

— Мой помощник Бурдо часто говорит, что парижане способны как на самые прекрасные, так и на самые гнусные поступки, а в день, когда терпению их придет конец… Короче говоря, Его Величество не пожелал прислушаться к предупреждениям Сартина.

— Король стареет, и мы тоже. Прежде о нем заботилась Помпадур, а насколько ему предана его нынешняя метресса, я не знаю. Но как бы там ни было, он уже далеко не молод. В прошлом году во время смотра королевской гвардии всех поразили изменения, произошедшие в его осанке: всегда отличавшийся отменной выправкой, король сидел в седле, сгорбившись, словно столетний старец. В феврале во время охоты он неудачно упал с лошади. Да, наступает не самое простое время. Однако в чем причина столь странного небрежения?

— Ничто не должно омрачить свадебные торжества. Слишком много мрачных пророчеств сопровождает этот брак. Вам известен гороскоп доктора Гасснера[2], этого колдуна из Тироля?

— О, вы же знаете, я философ и не верю подобным бредням.

— Предсказание, сделанное сразу после рождения дофины, сулит ей печальный конец. Ну, и еще несколько странных недоразумений. Наш общий друг Лаборд, первый служитель королевской опочивальни, рассказал мне, что в Страсбурге павильон, где принцессе предстояло провести ночь, украсили гобеленами, изображавшими кровавую свадьбу Язона и Креузы[3].

— Да, подобные картины вполне можно счесть бестактностью: месть обманутой женщины, сожженная волшебной туникой Креуза и убитые сыновья Язона…

— Вернемся к начальнику полиции. Он пожелал — хотя, в сущности, это его обязанность, а посему он имеет на это право — знать все о празднике, устройство которого полностью взяли на себя городские власти. Но Биньон, вознамерившись сосредоточить контроль над торжествами в своих руках, начал плести интриги. И король не решился отдать распоряжение за спиной магистратов, представляющих власть в городе, который он ненавидит, и который воздает ему тем же.

— И все же, Николя, не стоит пренебрежительно отзываться о городских властях прежде, чем ты не увидишь их в действии.

— Я в восторге от вашей доверчивости. Жером Биньон, купеческий прево, чья анаграмма звучит как «Ibi non rem»[4] слывет тщеславным бездарем и упрямцем. Сартин напомнил мне, что когда его назначили королевским библиотекарем, его дядя, господин д'Аржансон, заметил ему: «Отлично, племянничек, у вас теперь будет прекрасная возможность научиться читать». Не удивлюсь, если его претензии простираются вплоть до того, чтобы стать одним из сорока академиков. Однако все это ничто по сравнению с той непоследовательностью, с которой готовился этот праздник.

— Ладно, согласен. Но разве это повод для столь глубокого уныния?

— Судите сами. Во-первых, городские власти не приняли никаких мер безопасности, а ведь зрелище привлекло в центр столицы едва ли не все ее население. Никто не подумал, как организовать движение карет, в то время как мы перед каждым спектаклем в Опере специально разрабатываем маршруты для подъезда экипажей по разным улицам. Вспомните — ведь мы были там вместе — открытие нового зала Оперы, и неслыханные меры безопасности, предпринятые во избежание пробок и беспорядков. Подняли на ноги почти весь караульный полк французской гвардии и расставили посты от Королевского моста до Нового моста, так что подъезд к новому зданию ни для кого труда не составил. Мы все продумали, до мельчайших деталей.

Услышав горделивое «мы», объединившее начальника полиции и его верного помощника, Семакгюс улыбнулся.

— А во-вторых?

— Во-вторых, архитектор, которому поручили подготовить место для проведения празднества, избавил себя от труда заровнять землю там, где еще совсем недавно велось строительство, и откуда только что убрали строительные леса. Оставшиеся незакопанными траншеи нас особенно беспокоят, ибо в случае давки они, подобно специально расставленным ловушкам, отверзнутся под ногами у толпы. В-третьих, не предусмотрен специальный проход для именитых гостей, послов, эшевенов и городских советников. Как они будут пробираться через людское море? И, наконец, префект отказался следовать обычаю и выдать вознаграждение в тысячу экю караульному полку королевской гвардии. Поэтому охрану несут только городские стражники, в последнее время заботящиеся исключительно о том, чтобы покрасоваться в выданных им властями новеньких ярко-красных мундирах.

— Полно, не берите в голову. Не надо вечно готовиться к самому худшему. Лучше порадуемся вместе с народом, который сегодня вечером станет пировать, поедая выставленные прево закуски и запивая их вином.

— Увы, и тут не все в порядке! По проверенным сведениям, устроители фейерверка, пожелав превзойти королевский фейерверк в Версале, решили сэкономить на угощении, и в конце концов отменили его вовсе.

— Отменить угощение для народа! Какая глупость!

— Вместо бесплатного угощения на бульварах устроят ярмарку, однако чтобы хоть как-то уменьшить сумму, в которую встал этот фейерверк, лавочников заставили очень дорого заплатить за право поставить там свой лоток. Вы же знаете, воздушные феерии обходятся недешево. Короче говоря, все это не сулит ничего хорошего, и потому, сами видите, я просто не могу быть спокоен. Впрочем, я здесь только для того, чтобы дать подробнейший отчет о торжествах, и не более.

— Тогда скажите мне, зачем нужен этот прево?

— В сущности, ни зачем. После того, как прадед Его Величества создал парижскую полицию во главе с генерал-лейтенантом, ее начальником, прево утратил большую часть своих прежних обязанностей. На его долю остались всякие мелочи, в основном управление городской собственностью и проведение различных займов. Его основное занятие свелось к осуществлению представительства во время различного рода церемоний, сиречь явлению своей персоны «в платье алого шелка, в тоге, половина коей красного цвета, а половина коричневого, и такой же шапочке».

— Понятно! — воскликнул Семакгюс. — В самом деле, некоторые субъекты, попадая на должность, стремятся выступить затычкой в каждой бочке, и все начинают полагать их совершенно незаменимыми, в то время как сами сии субъекты ничего из себя не представляют.

Николя искренне посмеялся над этим замечанием. Затем оба надолго замолчали, и в карете воцарилась тишина, которую, словно прилив в грозу, быстро затопили хлынувшие с улицы звуки: шум колес, крики кучеров и гул множества размеренно шагающих ног.

— Вы ничего не рассказали мне о прошедших двух неделях, Николя. Какое впечатление произвел на вас наш будущий монарх?