Ефим Курганов - Воры над законом, или Дело Политковского Страница 23

И это, по слухам, и было исполнено обер-полицмейстером и было исполнено в частном порядке, разумеется. А у Ушакова была целая россыпь ценнейших орденов: орден святого Александра Невского с алмазами, орден Белого Орла, орден Святого Владимира второй степени, орден Святой Анны первой степени, я уж не говорю о двух Георгиях.

Но и тут миллион никак не набирался.

Громадная дыра в бюджете комитета о раненых военного министерства всё ещё продолжала сиять. Она стала казаться вечной., и это крайне раздражало императора, даже бесило.

Но тут неожиданно у Николая Павловича появилась ещё одна надежда покончить с вопиющей дырой.

Так, во всяком случае, представлялось первоначально Его Величеству. Как известно, утопающий хватается за соломинку. Утопающим был царь. А что за соломинка, мы сейчас узнаем.

Тридцать третья глава. Новые ноходки

Охота за балеринами продолжалась, но находки с какого-то момента совершенно прекратились. Однако люди Галахова наблюдения не снимали, а некоторые из них начали и водить знакомство с танцовщицами. Надеясь что-то нужное выведать у них.

Про себя, Политковского и преподнесённые Александром Гавриловичем дары балетные девицы ничего не рассказывали, но вот одна из них проболталась, что когда покойник был переодет из камергерского мундира в простой фрак и вывезен из Никольского морского собора в убогий храм на Выборгской стороне, то в роскошно обставленной и чрезвычайно поместительной квартире тайного советника Политковского стали происходить решительные перемены. Из неё стали исчезать вещи, а там было чему исчезать.

Об этом полицейский чин, с коим разоткровенничалась балеринка, рассказал Галахову, а тот незамедлительно донёс государю.

Его Величество выразило чрезвычайный интерес к этой истории. Николай Павлович приказал: «Все разузнать досконально и сразу же доложить мне».

Галахов перебросил с десяток полицейских чинов, дабы те следили за квартирой Политковского. И буквально через пару дней императору был представлен подробнейший отчёт.

Рассказ болтливой танцовщицы целиком и полностию подтвердился.

Сперва из квартиры Политковского исчезло всё столовое серебро, бронзовые и серебряные канделябры, золотые и мраморные пепельницы. Это произошло уже 4-го февраля 1853-го года. Исчезли десять полных комплектов сервиза севрского фарфора — обеденные королевский и чайный. И это произошло в тот же день.

5-го же февраля, то бишь на следующий день, из квартиры исчезли семь ящиков монет (пять серебряных и два золотых) — карточные запасы Политковского.

И это было только начало. Великолепная обитель директора канцелярии комитета о раненых продолжала катастрофически пустеть. Более того, к тому моменту, когда этим занялась полиция, квартира Политковского напоминала скорее пустыню.

«Черт! Опять опаздываем!» — с досадой крикнул государь. А потом отдал обер-полицмейстеру Галахову три приказа: Первое — разыскать расхитителей. Второе — вернуть украденное. Третье — всё, что удастся вернуть, заложить, а вырученную сумму перевести в фонд военных пенсионеров и инвалидов.

Галахов со своими подручными тут же принялся за работу. И вот что удалось выяснить, довольно скоро.

Общий сигнал к расхищению имущества Политковского дали его супруга законная (у сего закоренелого развратника была и супруга), племянник, а также домашний секретарь и распорядитель его карточных вечеров — Сергей Голованов. А за этой троицей уже последовали лакеи, камердинеры, горничные.

Все указанные лица были тщательно и беспристрастно допрошены самолично обер-полицмейстером Галаховым.

На квартире племянника Политковского был произведён обыск, давший неплохие и даже отличные результаты: там были изъяты один ящик с золотыми и серебряными монетами и один сервиз. Остальные ящики с монетами и второй сервиз был отыскан в ярославском имении вдовы Политковского.

Камердинеры, лакеи, горничные признались Галахову, что отнесли столовое серебро и кой-какие предметы домашней обстановки Политковского на толкучий рынок и там за бесценок продали; вся выручка была пропита. Это вернуть не удалось. Но то, что было изъято у секретаря Политковского, обер-полицмейстер Галахов заложил, а вырученную сумму вручил императору.

Его Величество был доволен донельзя, но довольно быстро радость улетучилась.

Монеты, содержавшиеся в ящиках, — это 35–40 тысяч рублей. Каждый из сервизов был оценён в 70–80 тысяч рублей. Деньги серьёзные, конечно, но до миллиона ещё очень и очень далеко.

А «воровской квартет», как мы помним, похитил из бюджета комитета о раненых один миллион двести тысяч рублей серебром, и никак не менее.

И всё ж таки это была победа. И государь выразил обер-полицмейстеру Галахову всемерную свою признательность. Было это 18-го мая 1853-го года.

Тридцать четвертая глава. Зачем?

(гипотетический ответ на неизбежный вопрос)

Государь Николай Павлович, как видим, в апреле и мае 1853-го года развил вдруг бешеную деятельность, связанную с поиском и продажей браслетиков да колечек.

Странно? Да. Даже фантастично, пожалуй, что царь до такого опустился, чтобы отбирать у бывших возлюбленных бывшего своего камергера Политковского принадлежавшие им побрякушки.

Между тем в действиях императора были чёткая логика и последовательность.

Конечно, Николай Павлович мог где-нибудь раздобыть миллион и доложить его в бюджет комитета о раненых, мог перебросить этот миллион в фонд комитета из другого ведомства. Мог вообще поручиться заняться новоиспечённому военному министру.

Безо всякого сомнения, мог. Но дело в том, что император вышел на поединок с Политковским.

Мало того, что тот умер и избежал суду. Он ещё и утащил куда-то растраченный миллион рублей серебром. И царь решил во что бы то ни стало стребовать этот пропавший миллион именно с Политковского, и ни с кого иного.

Именно по этой причине была развёрнута целая серия полицейских операций, именно по этой причине едва ли не все бывшие возлюбленные Политковского были опутаны целой цепью доносителей. И об каждом шаге беспутных балеринок весною 1853-го года докладывалось царю лично обер-полицмейстером Галаховым.

Конечно, кой-какие суммы были разысканы, балеринок бессовестно ограбили, но миллиона не было и в помине.

Царь чувствовал, что поединок с покойником он проигрывает, а он ужасно не любил проигрывать.

И тогда император пошёл на ещё одну крайнюю меру. Его Величество решил «загнать» ордена «ротозея и подлеца», как он говорил, Ушакова.

С одной стороны, это окончательно должно было уничтожить память об этом вояке (а он хотел этого добиться, хотел чтобы об Ушакове забыли), вытравить память об этом герое многих военных кампаний. Поэтому надо было продать ушаковские ордена каким-нибудь заезжим купчишкам. Тут чувство место, одолевавшее императора, было бы вполне удовлетворено. А он был ужасно мстителен.

С другой стороны, Ушаков ведь стал невольным сообщником Политковского… Более того, Ушаков так же, как и Политковский, нанёс страшный урон комитету о раненых. И значит, будет правильно, ежели его ордена продать, а выручку внести в финансовый фонд комитета.

В этом была гнусная, солдафонская, но всё-таки логика. Царь так рассуждал и так действовал. Он вообще всегда от слов переходил к делу и переход совершался у него крайне быстро. Даже молниеносно.

И самое интересное, на мой взгляд, то, что император Николай Павлович был свято убеждён: отобрать у балерин побрякушки и распродать боевые ордена Ушакова совершенно необходимо ради торжества исторической справедливости. И что только ради торжества справедливости он идёт на это.

Об аморальности своих поступков царь и не думал. Собственно, он считал, что мораль всегда на его, помазанника божьего, стороне. И что может быть выше такой конечной цели, как одоление негодяя Политковского, положившего лапу на государственную казну?! Ради этого, царь готов был на всё, полагая себя абсолютно правым.

Но битва с покойником для царя явно не закончилась победой. А вот балерины лишились единственных ценностей. Павел же Николаевич Ушаков как был, так и остался заслуженным боевым генералом.

Итак, Политковский остался фактически непобеждённым, украденный им миллион исчез, растворился, государь же Николай Павлович получил несколько добавочных приступов бешенства, которых мог бы избежать, ежели бы не ввязался в сражение с покойником.

Вот, пожалуй, и весь плод энергичнейших императорских усилий в феврале — апреле 1853-го года.

Кажется, выиграл один лишь обер-полицмейстер столицы: Его Величество после похорон Политковского и после апрельско-майских розыскных операций стал исключительно милостив к Галахову и доверял ему уже почти что безраздельно.