Ефим Курганов - Воры над законом, или Дело Политковского Страница 24

И, безо всякого сомнения, счастлив был светлейший князь и председатель государственного совета Александр Иванович Чернышёв, бывший покровитель Политковского, что удалось выскочить сухим из воды, совершенно сухим.

Тридцать пятая глава. Наказание для живых и мертвых

Итак, государь Николай Павлович одержим был идеей праведного возмездия и возжелал забрать у живых и мёртвых преступников наворованные ими суммы и вернуть в комитет о раненых.

В ходе следствия обнаружилось, что от наказания ускользнул не один только Политковский.

Два покойных чиновника канцелярии комитета о раненых Горбунов и Васильев, по доношению надворного советника Рыбкина, также крали.

И император в указе своём решил наказать всех — и живых и мёртвых, и у всех, и у живых и мёртвых, забрать всё, что только можно, и вернуть в финансовый фонд комитета о раненых:

1. Подсудимого надворного советника Рыбкина подвергнуть наказанию гражданскою смертью, лишив чинов, ордена Святой Анны второй степени, всех прав состояния, с отобранием грамот и аттестатов и ссылкою в Сибирь на поселение.

2. Подсудимых коллежского советника Тараканова и титулярного советника Путивинского, лишив чинов, орденов и дворянского достоинства, написать в рядовые без выслуги, с определением на службу по распоряжению инспекторского департамента.

3. Тайный советник Политковский за похищение из инвалидного капитала более миллиона рублей серебром, растрату сей суммы, если бы был жив, подлежал бы наказанию гражданскою смертию, то есть лишению чинов, орденов, отличия беспорочной службы и всех прав состояния и ссылке в каторжную работу в крепостях.

4. Служившие в канцелярии комитета начальником счётного отделения — статский советник Васильев и бухгалтером — коллежскийсоветник Горбунов, в 1849-м году умершие. За содействие Политковскому к сокрытию похищения комитетских сумм подлежали бы, если бы не умерли, лишению по суду чинов, орденов и дворянского достоинства и определения на службу рядовыми.

5. Все имущество, которое окажется бесспорно принадлежащим Политковскому или жене его, равно данное в придание дочери его, также описанное у подсудимых Рыбкина, Тараканова и Путвинского, равномерно имущество жён их, если они законным порядком не докажут, что оно принадлежало им до замужества, а не во время оного приобретено, обратить на пополнение растраченных сумм.

6. Описанное у вдов статского советника Васильева и коллежского советника Горбунова движимое и недвижимое имущество, которое досталось им по наследству после означенных мужей, продать с аукционного торга и вырученные деньги обратить в капитал комитета.

Да, как видим, строгий наш государь и в самом деле решил наказать и живых и мёртвых, и из тех и других извлечь денежные компенсации.

Я специально процитировал текст указа, ибо предполагаю, что иначе мне бы не поверили.

Но царь и в самом деле как решил, так сделал.

Его Величество, как известно, раздумывать ведь особо не любил, сомневающихся и мечтателей не жаловал. А сам действовал всегда решительно, напористо и быстро. Так было и с конфирмацией приговора по делу Политковского и его шайки.

Тридцать шестая глава. Кое-что о Политковском и двух братьях Яковлевых

Как уже было сказано выше, миллион рублей так и не набрался. В этом смысле указ императора себя не оправдал.

И когда стало очевидно, что дыра в бюджете комитета о раненых продолжает зиять, тогда миллион рублей пожертвовал в фонд комитета о раненых Иван Яковлев. Благородство его поступка многих поразило тогда и особо приветствовалось, в частности, генералом Леонтием Дубельтом, начальником штаба корпуса жандармов и заведующим третьим отделением.

Однако эта история очень не простая, и она, между прочим, напрямую связана с Политковским и его аферой.

Генерал Дубельт, кстати, довольно часто посещал карточные вечера Политковского и не раз выигрывал у хозяина весьма большие суммы. По слухам, Политковский играл с генералом в поддавки, то бишь таким изящным способом давал взятки крупному жандармскому чину.

Александру Гавриловичу надо было от Дубельта не так уж и много — чтобы тот приходил, и всё. Выиграв несколько раз, Дубельт стал завсегдатаем вечеров. А это для Политковского играло роль своего рода охранной грамоты. Но до поры до времени, как выяснилось. Когда же дело пошло на разоблачение аферы Политковского, тот стал просто крайне опасен для Леонтия Васильевича.

Государь явно мог бы заинтересоваться странными выигрышами Дубельта на вечерах у Политковского. И тогда уж директор канцелярии комитета о раненых мог бы стать совершенно нежелательным свидетелем. А ежели бы он вдруг ещё признался (а на допросе он явно признался бы во всём), что проигрывал Дубельту преднамеренно, тут пред жандармским генералом вполне могли замаячить каземат или каторга.

Однако возвращаемся покамест к братьям Яковлевым.

Было двое братьев Яковлевых — Савва и Иван, из знаменитой семьи миллионщиков Яковлевых, едва ли не самой богатейшей в России. Им принадлежало на Урале несколько десятков заводов.

С Саввою дружил Политковский. Они оба устраивали разные оргии и всякие скандальные безобразия. Точнее говоря, Савва устраивал (он был большой выдумщик по этой части и имел соответствующую в обществе репутацию), а Политковский, фигура гораздо более скромная, поддерживал, был гостем яковлевских безобразий.

Обожали они, к примеру, забаву «Ловля русалок». Вот в чём вкратце забава сия заключалась.

Со всего Петербурга собирали девок, напаивали их до безобразия и совершенно голыми бросали в Неву, а потом «рыбаки» Александр да Савва и ещё другие их приятели-«рыбаки» сетями сих девиц вылавливали и приводили в чувство шампанским. Неимоверные визги и крики новоявленных и вдрызг пьяных русалок наполняли окрестности.

Пьяная компания любовалась на путавшихся в сетях пьяных русалок. Кто-то, отбросив сети, пытался ловить сих импровизированных русалок голыми руками. Сам же Савва и дружок его из канцелярии комитета о раненых хохотали при этом до упаду, до слёз, радовались, как дети.

Или была у них ещё забава «Патагонская идиллия». Совершенно голые девицы, имевшие только на шее громадные бусы и на запястьях рук широченные браслеты, совершали разудалые пляски-хороводы во дворе дома Саввы Яковлева. Эти пляски и назывались «Патагонской идиллией».

Савва обычно объяснял гостям, присутствовавшим на подобном зрелище (среди сих гостей практически всегда находился и Политковский): «Это значит, что вы находитесь, не выезжая из Петербурга, у дикарей в Южной Америке».

Были у них в ходу и иные забавы, ещё более неприличные.

Но главное для нас заключается совсем не в этом.

Главное заключается в том, что оба, и Савва и Политковский (к ним ещё присоединялся не раз и Иван Яковлев, брат Саввы, также заядлый картёжник), отдавали чрезвычайно много страсти и средств карточной игре.

И именно на игру, видимо, как раз и потратил Политковский большую часть украденных им инвалидских денег.

И вот что ещё крайне важно, ежели учитывать основной ракурс настоящей хроники: Савва Яковлев был постоянным посетителем и участником карточных вечеров у Политковского, на коих часто делались чрезвычайно крупные ставки, и, соответственно, там бывали большие проигрыши, но бывали и чрезвычайно большие выигрыши…

Савва потом обанкротился, и в первую очередь как раз из-за картёжных проигрышей, не то что крупных, а ужасающих, впал в чёрную меланхолию и покончил жизнь самоубийством (было это в самом конце 1848-го года).

Он собственноручно зарядил пистолет пулею, залпом осушил бутылку шампанского, спустил руку, направил дуло в рот и раздался выстрел. — Подобрать убитого! — только и мог произнести смертельно раненый Савва Яковлев и совершенно бездыханный рухнул оземь.

К наследовавшему всё, чем владел Савва, Ивану Яковлеву явился наш Политковский и потребовал уплаты суммы, которую должен был ему покойный.

Никаких расписок Политковский при этом так и не предъявил. А сумма-то была чрезвычайно серьёзная — более миллиона рублей серебром.

Иван Яковлев категорически отказался выплачивать ни эту, ни какую-либо иную сумму, заявив, что сделает это лишь по предъявлении ему соответствующих бумаг, удостоверяющих долг покойного брата, а сомнительные и недостоверные долги он выплачивать решительнейшим образом отказывается.

Политковский, всегда ровный в общении и даже галантный, вдруг весьма сильно осерчал, поднял шум и намеренно способствовал широкой огласке этой истории в столичном обществе.

Думаю, он рассуждал примерно следующим образом: раз многие слышали об этом карточном долге (Александр Гаврилович предусмотрительно о нём раструбил ещё прежде, при жизни Саввы), то должны встать на его, Политковского. сторону. Но директор канцелярии комитета о раненых в данном случае просчитался.