Дмитрий Дивеевский - Дровосек Страница 3

В семнадцать лет Збигнев готовился поступить в университет. Он был уже к этому времени идейно сформировавшимся человеком и к тому же имел хорошие способности для учебы. Его мать неоднократно поговаривала, что от польско-еврейских браков происходит сильное потомство, оно усваивает огневой польский темперамент и проницательный еврейский ум. Шляхта давно практиковала смешанные браки с дочерьми богатых евреев для укрепления состояния, а то и для дальнейшего обогащения. Не избежал этой судьбы и Рышард Жабиньский, который, правда, к своим материальным расчетам прибавил и два других немаловажных соображения. Во-первых, он без ума влюбился в красавицу Руфь Рабенштайн, известную своими вокальными данными, а во-вторых, будучи прогрессистом, Рышард считал такой брак передовым. Он утер нос многим дружкам-антисемитам из своего близкого окружения.

Потом он понял, что смешанная кровь может помешать Збигневу в Польше. Антиеврейские настроения здесь носили скрытый, но глубокий характер. Поэтому он с энтузиазмом воспринял предложение поехать послом в Канаду, которая обещала стать трамплином для совсем другой жизни его отпрыска.

Да, молодой Жабиньский имел прекрасные способности – способности уникальные и редко встречающиеся. И он не оставил их невостребованными. Потом, когда Збигнев мысленно возвращался к прожитым годам и думал о причинах своих успехов, он вспоминал науку, преподнесенную отцом. Ведь именно ненависть к врагам мобилизовала в нем внутренние ресурсы, заставила работать над собой день и ночь и, в конце концов, выбиться в ту элиту человечества, которая определяет траекторию его развития. Збигнев Жабиньский – один из умнейших людей двадцатого века.

«Кто же ты, Збигнев? – спрашивал он себя и отвечал: – В глубине моей души лежит любовь к поруганной родине и ненависть к ее врагам». Он вдруг вспомнил слова великого Герберта Уэллса: «Англии никогда не стать великой нацией, если не будет действовать в категориях зла». Да, ненависть – великое чувство. Оно придает неисчерпаемые силы.

Потом он пытался осмыслить эту ненависть. Почему она так глубока? Со слов отца? Неужели это может быть? Вербально внушенное чувство редко бывает глубоким. Чувство сильно тогда, когда оно порождено личным опытом. Но ведь русские конкретно ничего плохого Збигневу не сделали. Да, они насадили свой режим в его Польше. Однако этот режим принят населением. Оно не ушло в леса, не стреляет коммунистов. Оно что-то там строит. В чем же дело? Почему в душе его при мыслях о России скрежещет дробь барабана и раздается визг флейты, будто флейтиста уже прокололи штыком, и он в поледний раз выплюнул в нее содержимое своей утробы?

Збигнев уединялся в своем углу, зажигал свечу и молился Господу, прося его о прояснении сознания. Его единственно правильная католическая вера осуждает ненависть и насилие, но молчит, когда они употребляются во славу Христа. Сколько крови пролито крестоносцами и монашескими орденами в защиту славы Господней! Сколько еще прольется крови отколовшихся от истинной веры во исполнение Господней воли. Правы были святейшие Папы, посылавшие свои воинства для спасения Гроба Господня. Эта битва не кончится никогда, хотя сегодня другое время и другая ситуация. Последняя мировая война породила широкий пацифизм. Развелась целая армия дурачков, считающих, что войн можно избежать. Всю историю человечества войны следовали одна за другой. А тут образовалось движение, не признающее простых законов истории. Эти недоумки пытаются сделать международную политику уделом блаженных миротворцев. Конечно, этого не случится никогда, но ведь они влияют на мозги людей. Сегодня целые народы считают войну неестественным делом. Благодаря им нормальное понимание войны как легитимного средства вышло за рамки легальности.

Збигнева угнетала мысль о том, что после Второй мировой войны человечество начинает отклоняться от главной магистрали своего развития. Он стал упорно искать причины своих ощущений и глубоко заниматься историей в университете.

Жабиньский с блеском окончил Гарвард, в двадцать пять лет стал преподавателем центра русских исследований при Гарвардском университете и весь свой темперамент, всю свою страсть посвятил изучению России, этой черной дыры, ненависть к которой передалась ему, наверное, по крови.

Еще через четыре года успехи в исследованиях позволили ему стать самым молодым директором института. Збигнев возглавил Институт по вопросам коммунизма. Все это время его мысль билась над осознанием главных противоречий эпохи, осмыслением роли США в мире.

Постепенно Збигнев стал осознавать, что он превратился в одного из немногих людей на Западе, способных системно выстроить картину новейшей истории. Американская политика, исходящая из довольно смутных представлений о собственных целях на международной арене, была путаной и непоследовательной. Коммунизм казался американским руководителям страшным и непредсказуемым хищником, бороться с которым следовало только силой или, по крайней мере, угрозой силы. Происходила чудовищная подмена понятий. Свободный и быстро развивающийся американский мир не противопоставлял скованному насилием, обюрокраченному коммунизму никакой эффективной идеологии. Складывалось впечатление, что большевизм является более прогрессивной и исторически оправданной формацией. А все потому, что у коммунистов была теория, и они умело ею пользовались, а США, в силу того, что в теории не нуждались, оказались безоружными. В результате цунами большевизма захлестывало все новые и новые континенты, а американские президенты не знали ему никакого противодействия, кроме бомбардировщиков и солдат, бездарно гибнущих вдали от родины.

Поэтому Збигнев решил взять на себя создание идейных основ американского видения мира. Правда, еще в 1948 году была издана Директива администрации, предписывающая американскому государству работать над тем, чтобы повергнуть СССР в прах. Но она осталась только руководством для кучки спецслужб. А он, Збигнев Жабиньский, взял на себя куда большую роль – сформировать новое сознание американской нации.

Глава 3

1958 год

Резидентура ЦРУ в Нью-Йорке. Снова из приемника льется голос саксофона, источающий призыв истомленной плоти и тайну соблазна.

Рассматривая постельные фотографии Голубина и Гарсии, Зден заметил, что девушка, кажется, схватила крепкий кайф.

– Непонятно, кто на кого из них будет работать. Похоже, она под впечатлением, – сказал он Клайву.

– Можешь не опасаться, приятель. Эта девка видела и не таких героев. Какие наши дальнейшие действия?

Сценарий вербовки предполагал грубый прессинг, поэтому Полански и Коэн ввалились в комнату к русскому без стука. Они прошли к столу, не снимая шляп, и сели, развернув стулья к Голубину, который лежал на кровати с журналом в руках. Тот не спеша приподнялся на локте, любезно улыбнулся и на хорошем английском, но с заметным акцентом, спокойно произнес:

– Надо полагать, джентльмены ошиблись дверью.

Выдерживая план, Полански, стараясь выглядеть пренебрежительно-устрашающим, прорычал сквозь зубы:

– Никоим образом. Мы явились как раз к вам, мистер Голубин.

– Видимо, в этом месте мне должно стать страшно, не так ли, мистер…. как Вас…

– Зовите меня Зден. А будет ли вам страшно, мы сейчас посмотрим. – Полански небрежным движением руки выбросил на стол россыпь глянцевых фотографий, изображавших Голубина с Гарсией в самых откровенных позах.

Голубин потянулся к столу рукой, взял одну из них, мельком взглянул, затем бросил на пол и, позевывая, сказал:

– Примитивный фотомонтаж. Можете им подтереться. Вы, очевидно, полагаете, что в нашей конторе сидят такие же ослы, как вы. Это обидно. А хотите, я скажу, из какого вы агентства?

– Скажите. Я думаю, это не отвлечет нас от предмета нашего разговора. Из какого же? – полюбопытствовал Полански.

– Вы из ЦРУ, джентльмены. А знаете, по какому признаку я определил? По вашим кривляниям. Сразу видно, что вы еще в начале пути и вам приходится притворяться идиотами. А вот ребятам из ФБР, что обложили нашу группу, этого делать совсем не надо. Такое впечатление, что им сразу после рождения стукают бейсбольной битой по чайнику, чтобы, не дай Бог, в нем не зародилась мысль. Теперь насчет моей вербовки с помощью этой шлюхи. Я вам предлагаю покинуть помещение и сообщить шефу, что вербовка не состоялась по причине вашего полного кретинизма. Если попытки повторятся, то наша группа соберет в университете маленькую пресс-конференцию и в деталях расскажет журналистам об американском гостеприимстве.

– Может быть, пора прекратить геройствовать, Олег? – взял другой тон Полански. – Я три года проработал в Москве и хорошо знаю, что с вами будет, если эти картинки получат хождение.

– Ну и что же такого страшного со мной случится, милый Зден? Увольнение с работы, выговор по партийной линии, развод с женой? А вы не догадываетесь, что все эти драматические последствия просто ничто в сравнении с высшей мерой наказания, которую у нас применяют к предателям? Вам что-нибудь говорит фамилия подполковника Попова из ГРУ Генштаба? Он отправился на тот свет из-за вопиющей безграмотности гамадрил из вашего агентства. Что вы на это скажете? Я знаю, что крыть вам нечем, поэтому убирайтесь и прошу больше не портить мне настроение вашими рожами.