Майкл Грегорио - Критика криминального разума Страница 3

Заключительные слова в послании герра Рункена окончательно поставили меня в тупик:

«…в данном деле есть ряд сторон, которые невозможно доверить бумаге. В свое время вы получите о них всю необходимую информацию».

— Вы готовы, сударь? — спросил сержант Кох, собирая сумку и вставая. — Я к вашим услугам во всем, что может способствовать нашему скорейшему отъезду.

Я оставался сидеть, словно молчаливо протестуя против подобной настойчивости и спешки. В памяти всплыло содержание еще одного письма, полученного мною семью годами ранее в Кенигсберге. Тогда я принужден был дать обещание, которое сейчас нарушил бы одним фактом своей поездки в город вместе с сержантом Кохом.

— Сколько же времени мне придется там провести? — спросил я, словно этот вопрос действительно имел какое-то практическое значение.

— До тех пор, пока дело не будет завершено, — без обиняков ответил сержант.

Я откинулся на спинку кресла, задумавшись над тем, как лучше поступить в подобных обстоятельствах. Если от меня требуется провести лишь несколько дней в городе, чтобы закрыть дело, которое поверенный Рункен не сумел завершить по причине болезни, тогда беспокоиться особенно не о чем. Если я окажусь неспособным справиться с возложенными на меня обязанностями, я просто вернусь в ту неизвестность, из которой был извлечен капризной рукой судьбы. С другой стороны — подсказало мне вдруг пробудившееся честолюбие, — на какие высоты карьеры я смогу подняться, если моему расследованию будет сопутствовать удача?

— Я должен попрощаться с женой, — сказал я, вскакивая и уже фактически приняв решение.

Сержант Кох плотнее запахнулся в плащ.

— У нас не так много времени, если мы хотим добраться до Кенигсберга до наступления ночи, сударь, — отозвался он.

— Мне потребуется всего несколько минут, чтобы проститься с женой и поцеловать своих малюток, — решительно произнес я, ощутив за собой силу новых полномочий. — Ни поверенный Рункен, ни сам король не отказали бы мне в этом, полагаю!

Посреди заснеженной улицы стояла большая карета с королевским гербом. Очутившись внутри кареты, я не мог не задуматься над абсурдностью ситуации. Вот я сижу здесь, в королевской карете, держу в руках письмо, подписанное самим государем, умоляющим меня расследовать преступление, которое не способен раскрыть ни один из судей, находящихся у него на службе. Сегодняшний день должен был стать вершиной моей недолгой карьеры — днем, когда наконец рассеялись тучи и из-за них выглянуло яркое солнце. Мои способности не только признаны на самом высоком уровне, но и будут использованы на благо государства и народа. И тут в памяти снова всплыли слова из того старого письма:

«Не возвращайтесь. Ваше присутствие принесло слишком много вреда. Ради него больше никогда не показывайтесь на Магистерштрассе!»

Кучер щелкнул кнутом, и экипаж рванулся вперед. Я воспринял это как знак судьбы. Следует оставить прошлое позади и все надежды возложить на будущее, которое обещает мне более достойное и благополучное существование. Чего еще я мог пожелать? При всех оговорках я впервые столкнулся с реальной возможностью значительного продвижения по службе.

Елена, должно быть, сидела у окна, когда роскошная карета остановилась рядом с маленьким, продуваемым всеми ветрами домиком на самой окраине нашего городка. Когда я вылезал из экипажа, она бросилась встречать меня без шляпы и накидки, не обращая никакого внимания на пронизывающий северный ветер и метель. Подбежав, Елена остановилась передо мной в нерешительности.

— Что случилось, Ханно? — произнесла она задыхаясь, приблизилась ко мне вплотную и взяла меня за руку.

Елена слушала мои объяснения, в отчаянии прижав руки к груди. Мне очень хорошо был знаком этот жест. Он означал, что она глубоко потрясена и расстроена моими словами.

— Я думала, Ханно, ты избрал Лотинген именно для того, чтобы избежать подобных вещей, — пробормотала она. — Я ведь искренне верила, что ты нашел здесь то, что искал.

— Так оно и есть, дорогая, — ответил я без минутного раздумья. — Конечно, так оно и есть.

— В таком случае я не понимаю тебя! — воскликнула Елена и после короткой паузы продолжила: — Если ты решил пойти на это ради своего отца, то ведь уже ничего нельзя изменить, Ханно. Его уже ничто не переменит.

— Я полагал, ты обрадуешься, узнав, что у меня появилась реальная возможность продвижения по службе, — произнес я, возможно, немного более резко, чем хотел. — Что тебя так угнетает, жена? У меня ведь нет другого выбора. Если мой государь приказывает, я обязан ехать.

Несколько мгновений Елена молча смотрела себе под ноги.

— Но убийства, Ханно? — внезапно проговорила она, подняв на меня глаза. — Тебе ведь никогда не приходилось иметь дело с подобными отвратительными преступлениями.

Елена говорила страстно и решительно. Прежде я не видел ее в таком состоянии. Она бросилась мне на грудь, чтобы скрыть слезы, а я глянул на сержанта Коха. Тот стоял не шевелясь у дверей экипажа, с непроницаемым и неизменным выражением лица, будто не слышал ничего из того, что сказала моя жена. Признаюсь, я ощутил некоторое раздражение из-за неловкости, которую ощутил по ее вине в присутствии постороннего человека.

— Подождите здесь, сержант! — крикнул я ему. — Я сейчас вернусь.

Кох наклонил голову, едва заметная улыбка слегка искривила его тонкие губы.

Я поспешно провел Елену в дом. Она была напряжена, но сдержанна. Не могу сказать, какой реакции я ожидал от нее. Может быть, гордости? Или радости из-за моего внезапного продвижения по службе? Она не демонстрировала признаков ни того ни другого.

— Король призывает меня к себе, — с важностью произнес я. — Главный мировой судья Кенигсберга предложил меня его величеству. Что, по-твоему, я должен делать?

Елена взглянула на меня с застывшим на лице удивлением, словно она не поняла того, что я ей сказал.

— Я… я не знаю… И сколько же времени тебя не будет? — спросила она наконец.

— Надеюсь, что не очень долго.

— Беги наверх, Лотта! Собери вещи хозяина! — внезапно крикнула Елена, повернувшись к служанке. — Экипаж ждет у дверей. Поторопись! Его не будет несколько дней.

Мы остались в передней одни, и я не знал, что сказать. Мы с Еленой были женаты четыре года, и почти каждая наша ночь была ночью любви. Но кроме того, нас связывала и общая печаль.

— Успокойся! Я же не на войну с французами отправляюсь! — провозгласил я с нервным смешком, принимая ее в свои объятия и целуя в лоб, щеки и губы.

Появление Лотты прервало это краткое мгновение близости.

— Я буду писать тебе каждый день, любовь моя, и рассказывать о своих занятиях. По прибытии в Кенигсберг я сразу же пошлю тебе известие, — заверил я ее, попытавшись преувеличенным оптимизмом смягчить мрачный настрой расставания. — Поцелуй за меня Манни и Зюси.

Когда я взял у Лотты дорожный саквояж, Елена вновь бросилась мне на шею со столь сильным и страстным излиянием чувств, какого мне прежде не доводилось видеть. Я подумал, что виной тому наши малютки: Иммануил, которому не исполнилось еще и года, и двухлетняя Сюзанна.

— Прости, я так за тебя беспокоюсь, Ханно, — проворковала Елена, прижавшись ко мне; ее голос едва доносился из складок моего шерстяного камзола. — Чего они хотят от тебя?

Не имея возможности ответить на ее вопрос и не желая предаваться излишним догадкам, я высвободился из ее объятий, оправил одежду, перебросил сумку через плечо и, наклонив голову и прикрыв лицо от ветра и снега, быстрым шагом проследовал по тропинке к ожидавшему меня экипажу и сержанту Коху. Я вскочил в карету, мучимый тяжелыми мыслями и дурными предчувствиями.

Экипаж медленно тронулся, колеса заскрипели по плотному снежному ковру. Я оглянулся и долго провожал взглядом дорогую мне стройную фигурку в светлом платье, пока ее полностью не поглотила белая пелена метели.

И мои мысли вновь вернулись к вопросу, который так сильно обеспокоил Елену. Почему король избрал именно меня?

Глава 2

Экипаж тащился уже больше часа, подскакивая на ухабах, и никто из нас обоих не проронил ни слова. Сержант Кох сидел в своем углу, я в своем, предаваясь меланхолии, навеянной той местностью, по которой мы совершали путешествие. Я смотрел в окно на пролетавшие мимо сельские пейзажи. Скудные деревушки и хутора время от времени разнообразили картину, помогая отличить редкие всхолмия от бесконечной равнины. Крестьяне в полях по колено в снегу из последних сил старались спасти застрявших коров и овец. Мир представлял собой громадное серое пятно, лишь на горизонте едва вырисовывалась размытая линия холмов, и порой было трудно понять, где заканчивается земля и начинается небо.

Мы проехали небольшую деревушку с названием Эндернффордс, когда наш экипаж вынужден был остановиться на съезде к разводному мосту через узенькую речушку. Жуткие крики боли нарушали покой здешней местности. Страшные, леденящие кровь стоны, поначалу показавшиеся мне человеческими. Я вскочил со своего сиденья, надавил на оконный переплет, опустил стекло и высунулся из кареты, чтобы узнать, что происходит.