Дмитрий Дивеевский - Дровосек Страница 33

Потом настал день прощания, и они почувствовали, что их история закончилась.

– Хороший ты мужик, Булайка. Но это мы зря с тобой затеяли. Не согрел меня наш костерчик. Вот если бы ты на меня коршуном упал, в когти свои схватил и унес, куда глаза глядят, я бы тебе вся отдалась, вся бы перед тобой вывернулась, таких чудес тебе подарила бы, что и сама не представляю. А ты вместо этого сам ко мне за помощью приполз. Какой ты любовник? Так, контуженый воин, – сказала она на прощанье.

– Правда, Лена. Ты все правильно поняла. Не любовь меня толкала, а тоска. Прости меня. Да и перед Анатолием неловко. Мы ведь с ним в школе знакомство водили. В общем, не то получилось. Не любовь это, а затмение. Ты не сердись на меня, ладно?

– Что ж сердиться-то на тебя, Булайка, – вздохнула она. – Я-то еще хуже выгляжу. Вроде бы, перед Толяном чего стыдиться – он и меня, и семью пропил. Никудышний мужик. А все равно что-то душу тяготит. Нет, неправильно мы все сделали. Неправильно. Но ты мне все равно пиши. Все-таки есть между нами какая-то искра. Не свиньи же мы с тобой. Может быть, из искры взовьется пламя, правда?

Данила обещал писать, хотя знал, что писать не будет, и на этом история закончилась. Потом, приезжая в Окоянов, он иногда встречал ее случайно на улице, они здоровались как чужие люди, и ничего, кроме нехорошей тени, не пробегало по его душе.

Булай спрашивал себя, чего он добился этой изменой. Боль стала легче? Нет. Нисколько. Встал на одну доску с Зоей и не имеешь права ее винить? Наверное. Только обида все равно не проходит. Доказал сам себе, что такая же свинья, как и жена? Доказал. Тень скотского состояния внутри поселилась. Только успокаивающего равнодушия и защищенности она не дает. Может быть, делает ситуацию еще хуже. Теперь их семья просто превратилась в свинарник, где оба супруга занимались изменами, как будто никогда не было между ними того Единого и Великого, из чего на свет появляются только их дети. Только их дети, и никто другой, должны селиться в этом Едином и Великом. Но снова его одолевала боль от той мысли, что его дети зародились в преступно оскверненном лоне, и эта мысль кружила его, лишая способности нормально жить.

Булай пытался осмыслить происходящее в его жизни и приходил к выводу, что Господь подарил ему способность любить и направил с этой любовью по пути страданий. Зоя была единственным существом на свете, воплощавшем Женщину в той необъятной мере, какая требуется любящему мужчине. Но эта Женщина вместо любви испепеляла его мукой и унижала непониманием собственной низости. «Господи, за что Ты открыл передо мной всю эту преисподнюю? Ведь я мог бы жить, ничего не зная. Со спокойной и благополучной душой. Но Ты бросил меня в огонь, Господи», – думал он, не осознавая еще тогда, что это испытание привело его к пониманию судьбы, которой управляет Бог.

Светлана же пришла легкой походкой, закрыла дверь в прошлое и подарила необыкновенное ощущение достойного и равного диалога двух душ, узнавших многое в мире людей и обретших взаимное желание гармонии. Данила не испытывал к Светлане той бездумной и беспамятной страсти, какую нес в себе по отношению к жене. Но ему было легко и счастливо с ней. Он видел, насколько она умней и масштабней Зои, отстаивающей мелкие, зачастую надуманные женские интересы с необъяснимым упрямством. Он видел в своей новой любви освобождение от прошлого. Получилось так, словно и прошлого-то никакого не было. Есть только настоящее и в центре этого настоящего – она.

– Ты выпей, Корнеев, за нас обоих, Железных Дровосеков, за то, чтобы в Волшебном городе никогда не кончались дрова.

Женя плеснул в рюмку водки, сказал коротко: – За нас. – И вдруг спросил: – А помнишь, Данила, как мы с тобой американского оружейника подцепили? – Он засмеялся и опрокинул в рот содержимое рюмки.

У Рико была кличка Беда, которой его наградили сослуживцы еще на первых годах армейской карьеры. Кличка так и не отцепилась, хотя он сумел доползти до приличного в танковых войсках звания. По неизвестным причинам Господь послал на долю майора Энрико Коллеты больше крупных и мелких несчастий, чем приходится в среднем на одну форменную фуражку в армии США.

Все началось еще с учебного метания гранат в военном училище. Тогда кадет-первогодок Коллета, выдернув чеку из гранаты, почувствовал, что руку его свело от страха. И хотя учебная граната шипит на пару секунд дольше, чем боевая, взрывается она ничем не хуже этой самой боевой. Рико увидел, как находившийся в окопе второй кадет Уильямс как-то странно и медленно закрывает голову руками и ложится на землю. Ему даже стало немножко смешно из-за перекошенной рожи Уильямса. Разумом он понимал, что происходит что-то страшное. Рико еще не успел почувствовать весь трагизм ситуации, как капрал-инструктор Робинс, схватив его за локоть левой рукой, правой так ударил по запястью, что граната выпала на землю. Робинс поднял ее, швырнул за бруствер, и она тотчас взорвалась. Потом здоровяк-капрал взял Рико за грудки, притянул к себе и, выкатив синие белки своих негритянских глаз, тихо прохрипел:

– Еще раз обделаешься, сукин сын, – суну бомбу тебе в штаны, понял?

Любой служака знает, что в армии стоит опозориться только один раз, потом дело пойдет как по маслу. Так оно и вышло. Что-то не задалось с пригодностью Рико к военной службе. Скорее всего, в ту самую ночь, когда сперматозоид его родителя достигал яйцеклетки мамаши, чтобы положить начало будущему офицеру бронетанковых войск, папаша его размечтался совсем о другом. Хотел, наверное, этот толстый бездельник, чтобы отпрыск его с четырех часов утра месил в бадье тесто для булок, а затем продавал их очнувшимся от сна согражданам и складывал медяки под половицу собственного дома в Нью-Арке. Как знать, возможно, он был прав. В конце концов, Рико был бы сам себе начальником и вокруг не мельтешило бы стадо козлов, которые готовы высмеять его по любому поводу.

Может быть, не так уж и много было промахов в службе Коллеты, но они очень удачно подтверждали его прозвище. Самые долгие воспоминания в полку имел случай с командиром бригады, захотевшим проинспектировать учебное вождение М-1 по пересеченной местности на танкодроме в Небраске. Дурило генерал въехал на танкодром без предупреждения, видимо, предполагая тайно занять позицию повыше и обозревать с нее, как молодежь справляется с поставленной задачей. На беду, совсем неподалеку от его джипа ворочался в карьере танк, за рычагами которого сидел лейтенант Коллета. Как потом объяснял Рико, в поднятой пыли он не сумел определить истинное предназначение джипа и принял его за брошенную технику, которая местами украшала танкодром в качестве учебных целей. Понятное дело, ему не могло прийти в голову ничего другого, как раскатать этот утиль в жестяной блин. Тем более что такое небольшое отклонение на своем маршруте он мог себе позволить. На последующем разборе командир бригады тупо отказывался верить, что водитель не увидел сидевшее в автомашине начальство. Однако факт остается фактом: М-1 взревел своим могучим мотором, выпустил в воздух облако фиолетового дыма и, подминая под себя мелкий кустарник, устремился вверх по склону прямо на джип. Наблюдавшие в ужасе застыли, глядя, как из автомашины сиганули в разные стороны генерал и его водитель, а сама она в одну секунду была подмята бронированным чудовищем и прекратила свое существование.

Генерал вопил так, что, казалось, выскочат из орбит его оловянные гляделки. Но, скажем прямо, виноват был он сам. Нельзя тайком въезжать в зону маневров. Поэтому Рико обошелся нравоучением, но за спиной его стали плестись удивительные и невероятные версии случившегося, далеко ушедшие от своей фактической основы благодаря фантазии рассказчиков.

Потом было еще много чего интересного в жизни Рико. Это все закономерно вынесло его за пределы подвижно-огневого состава и осадило на дивизионном складе, где у него было меньше шансов задавить или пристрелить кого-нибудь по ошибке.

Конечно, Рико не мечтал стать генералом, потому что карьера его не задалась с самого начала. Но и превращаться в складскую крысу он не очень-то хотел. Когда грезы о романтических путешествиях по самым горячим точкам кончаются таким дурацким образом, можно и захандрить.

Теперь Костелло тянул лямку в гарнизоне под Висбаденом и знал, что впереди ничего хорошего его не ждет. Через пару лет выпрут в отставку – и иди искать работу, потому что на шее две малолетние пигалицы, которым еще нужно дать образование, и визгливая жена, постоянно требующая денег на тряпки и не понимающая, что деньги могут иссякнуть.

Майор Коллета посмотрел на себя в зеркало и ухмыльнулся. Не красавец, что и говорить. Маленькие мышиные глазки под рыжим армейским чубчиком, толстый кривой нос и торчащие уши едва ли делали его похожим на Алена Делона. К этому следует добавить небольшой росточек и постоянное сипение носа, который он перебил, ударившись о казенник орудия во время учебных стрельб.