Мальтийский крест Павла Первого - Наталья Николаевна Александрова Страница 34

Тут в глазах племянницы что-то вспыхнуло, и она спросила меня:

— А что это все моей тетенькой интересуются?

— Кто это все?

— Ну, вот вы, к примеру… а до вас еще двое приезжали, большие такие, здоровые… тоже про нее спрашивали. Тогда-то тетя Маня еще жива была, да они ее не застали — в магазин она ушла. А из магазина… из магазина уже не вернулась! — И племянница залилась нетрезвыми слезами.

Вот, значит, как.

Судя по описанию, тетю Маню искали братья Скорняковы. И в тот же день она скоропостижно скончалась.

Я записал рассказ тети-Маниной племянницы и вернулся в Нечволодово.

И там меня ждало еще одно трагическое известие.

Мой знакомый пожарный инспектор умер. Признали отравление суррогатным алкоголем.

— Выпивал он прилично, — рассказал мне сослуживец покойного. — Как говорится, ни дня без стопки. А денег-то на магазинную водку мало, так он покупал самогонку у тети Даши, что за магазином живет. Правда, у нее весь поселок покупает, и ничего, но тут, видать, что-то не так пошло…

Я в эту версию не очень-то поверил и решил, что снаряды падают слишком близко и нечволодовский климат становится слишком опасным. Да и узнать больше ничего не удавалось.

В общем, вернулся я в Питер и стал готовить статью.

Поднял все, что можно, про ту московскую фирму, которая скупала участки руками братьев Скорняковых. Узнал и про самих братьев — за что сидели и что еще у них на совести.

Думаю, если не возьмет мою статью ни одно издание, размещу ее в интернете, на собственной странице. У меня тогда очень много подписчиков было.

И тут мне стали поступать какие-то странные звонки.

Звонят — и трубку вешают.

И так несколько раз на дню.

А потом — еще интереснее.

Стали мне в почтовый ящик подкладывать рекламу ритуальных услуг. Ну, то есть похоронных.

Я раньше не робкий был, не то что сейчас. Ну, думаю, не запугаете!

Продолжал работать над статьей.

А они — уж не знаю кто — дальше пошли. Стали мне уже не рекламу присылать, а готовые договора на организацию похорон — смету на гроб, на отпевание, на надгробный памятник…

Ну, думаю, не на того напали! Не нашелся еще тот, кто сможет запугать Егора Плавунцова!

И уже подготовил статью, последние правки оставалось сделать.

Вышел в магазин, кое-чего из еды купить…

Плавунцов взглянул на бутылку, и Порфирьич тут же подлил в его стакан.

— Значит, вышел я в магазин… — проговорил Егор, сделав глоток, — и больше ничего не помню. Очнулся уже в больнице, в палате интенсивной терапии.

Позже мне рассказали, что сбила меня на переходе черная машина. Сбила и скрылась с места происшествия. Виновных так и не нашли, а меня врачи спасли, только инвалидом на всю жизнь остался…

Он допил коньяк и закончил рассказ:

— Главное, когда я из больницы выписался и домой вернулся, обнаружил, что, пока я лежал в больнице, мою квартиру обнесли. У меня и брать-то было особенно нечего, кроме компьютера. Вот компьютер и унесли. А в нем…

— А в нем все материалы по нечволодовскому делу! — догадался Порфирьич.

— В самую точку! Вот все, что я знаю. И очень не советую вам, Вера, влезать в эту историю. Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Да я понимаю… — вздохнула я, прикинув уже, что ничего мне рассказ Егора не дает. Не могу же я прийти к Бурнусу и вместо убийства в Михайловском замке предъявить ему сведения из темного прошлого Попеляева. Тем более что они совершенно бездоказательные.

Тут у меня зазвонил телефон.

Я вытащила его из сумки.

Звонила мама.

Я извинилась перед мужчинами и отошла в сторонку.

— Да, мама, что тебе нужно?

— Немедленно приезжай домой!

— Я вообще-то занята… а что случилось?

— Если мать просит тебя приехать — нужно ехать, а не задавать вопросы! Вечно у тебя нет для меня времени!

— Но, мама, я же должна знать, в чем дело! Тебе что — плохо? Ты заболела?

Вообще-то голос у нее был вполне здоровый, только очень взвинченный. Ну что еще случилось, с утра, что ли, успокоиться никак не может после свидания со своим… не могу даже слова подобрать для этого типа. Вот сразу он мне не понравился, с первого взгляда.

— Ничем я не заболела! Со мной все в порядке, просто не могу попасть в квартиру…

— Что значит — не можешь попасть? Что — замок сломался? Тогда тебе нужна не я, а слесарь… Мама, я так сразу не приеду…

— Да не нужен никакой слесарь! — И тут она нехотя призналась: — У меня нет ключей. Я их, наверное, забыла… оставила на тумбочке в прихожей… — Тут она снова взорвалась: — Что это за допрос? Говорю тебе — приезжай скорее! Не могу же я часами стоять перед дверью!

— Да, конечно, я приеду, подожди хоть во дворе, погода хорошая…

Мама представила, наверно, как она сидит на лавочке и все спрашивают, что случилось, и рыкнула не хуже тигрицы в джунглях, но я уже отключилась.

Я вернулась к столу и извинилась перед Плавунцовым и Порфирьичем:

— Простите, мне нужно срочно ехать домой. Мама не может попасть в квартиру, ключи забыла.

— Ну, поехали, я тебя отвезу… — сразу вызвался Порфирьич.

— Да стоит ли? Я такси вызову…

— Сюда такси неохотно ездит, — вмешался в разговор Плавунцов. — Ладно, Порфирьич, отвези девушку, я не обижусь…

Мы сели в машину, выехали на шоссе. Порфирьич покосился на меня и спросил:

— А матери твоей сколько лет?

— Пятьдесят один… — машинально выпалила я и тут же смутилась: мама тщательно скрывала свой возраст и не простила бы, что я выдала его малознакомому человеку.

— Рано… — протянул Порфирьич.

— Что — рано? При чем здесь вообще ее возраст?

— Да нет, я просто подумал, что у нее это возрастная забывчивость, но для этого еще рано. Вот дядька мой вечно все забывал — то ключи, то кошелек, а один раз в тапочках из дому ушел. Зимой. Так ему девятый десяток шел, а твоя еще молодая…

— Да нет, она обычно ничего не забывает…

И тут я подумала — странно, что-то здесь не вяжется…

Додумать эту мысль я не успела, потому что Порфирьич заговорил про Плавунцова и про историю в Нечволодове.

Скоро мы подъехали к моему дому.

— Я подожду, если нужно, — предложил Порфирьич.

— Да нет, спасибо, я управлюсь.

Я еще раз поблагодарила Порфирьича и пошла к подъезду.

Мама с несчастным видом сидела на скамейке перед дверью.

Увидев меня, она встрепенулась:

— Ну наконец-то!