Яма - Акунин Борис "Чхартишвили Григорий Шалвович" Страница 36

Очень любопытно, конечно, было бы хоть разок побывать Внизу. Но если бы предложили, Карл-Фридрих скорее всего отказался бы. Жутко.

Минуты не прошло после звонка – вдруг распахнулась дверь, будто от толчка.

Зальцарт несказанно удивился. К нему никто не входил без стука, а уж чтобы вот так вламываться – это вообще было что-то невероятное.

На пороге возникла невысокая, но довольно широкая фигура. Человек с коротко стриженными, торчащими ежиком волосами уставился на Карла-Фридриха свирепо сощуренными глазами. Оторопевший вице-генералдиректор не сразу сообразил, что глаза не сощуренные, а азиатские. Изумление сменилось страхом.

Это был он! Тот самый японец, из-за которого со вчерашнего дня во всех легальных подразделениях Организации ввели особый режим! Как проник в контору – загадка. Особняк висит прямо над обрывом, откуда открывается чудесный вид на Карлсбад. С той стороны забраться невозможно. Фасад выходит в огороженный сад, где обычно дежурят трое охранников, а со вчерашнего дня охрана усилена, и их стало пятеро. При этом у входа только один, изображает швейцара, остальные прячутся в боскетах, прикидывающихся кустами. По виду обычное учреждение, а на самом деле неприступная крепость. Никто подозрительный, в особенности разыскиваемый повсюду японец, внутрь попасть никак не может. Как это они его прошляпили?

Зальцарт выбежал из-за стола, кинулся к окну, закричал:

– Охрана! Сюда!

Снаружи никто не отозвался.

– Они накинурись на меня и хочери убичь, – сказал за спиной сердитый голос. – Я нитего не сдерар, торько восёр во двор. Но я сам их убир. Всех пячерых. Есё есчь?

– Что? – пролепетал Карл-Фридрих, обернувшись.

Японец недовольно рассматривал манжет. На нем алели пятна.

– Я спрашивать, в доме еще охранники есть?

Акцент был сильный, но понять можно.

Зальцарт помотал головой – не только в смысле «нет», но и в надежде, что ему снится кошмар и поскорее бы проснуться.

– Как вы сюда попали? – спросил он дрожащим голосом. – Ведь еще вчера вы были в Берлине.

Страшный азиат смотрел на графики, на стопки бумаг.

– Был телеграмма из Карлсбад. Подпись «генералдиректор Смит». Я приехать сюда на поезд. На вокзале в адресной книге смотреть, какие в городе фирмы и учреждения, кто там начальники. Увидеть компания «Gnom GMBH. Персонал для тоннельных работ», генералдиректор Джон Ф. Смит. Вспомнить, что строительство парижский метро тоже делать какой-то «Гном». Вы и берлинский U-Bahn строить, герр Смит? Мне очень, очень нужно вежливо задать вам кое-какие вопросы. Надеюсь, вы вежливо на них отвечать.

Говорил японец учтиво, в конце даже поклонился, но кроме забрызганного кровью манжета у него еще торчала из кармана рукоятка чего-то нехорошего, и у Карла-Фридриха задрожали колени.

– Я не Смит. Я заместитель. И я ничего… почти ничего не знаю о неофициальной деятельности компании. Моя функция – сугубо легальная сфера. Финансы, техническое обеспечение, рекрутирование бригад – настоящих, строительных. Есть и другие бригады, я знаю, но этим занимается Будапешт, управление полковника Хентеша, которого… которого вы уже видели.

– Ничего не понял и ничему не верю. – Японец насупил брови. – На дверь написано «Генералдиректор», ты сидеть за столом важный, а сам не генералдиректор? Кто тогда генералдиректор? Где он?

– Внизу, – прошептал Карл-Фридрих. Переход с «вы» на «ты» не сулил ничего хорошего. – За той дверью лифт.

Японец подошел, подергал ручку.

– Ее так не откроешь. Там электрический замок. Он отпирается только из подземелья.

– Подземелье, опять подземелье. Как они мне надоеть, – проворчал азиат. – Ничего, открывать без электрический замок.

Отошел на шажок, вывернулся и как ударит ногой – дверь соскочила с верхней петли, покосилась. Открыл створку, с интересом посмотрел на кабину.

– Посидите, пожалуйста, тут, пока я не вернуться, – обратился он к Зальцарту, вновь сделавшись вежливым. – У меня еще будут к вам вопросы. Только никуда не уходить, пожалуйста. Если вы не против, на всякий случай я вас связать.

Он очень быстро и ловко прикрутил руки Карла-Фридриха к подлокотникам шнуром от телефонного аппарата.

Поклонился, шагнул в лифт, прикрыв за собой покосившуюся дверь. Заурчал подъемник.

Зальцарт стал извиваться, но понял, что распутаться не получится. Закричал:

– Эй, кто-нибудь!

Было только без пяти семь, но иногда кто-то из ночной смены приходил раньше.

Кабинет озарился ослепительно ярким сиянием, наполнился грохотом и дымом. Лопнули и вылетели стекла, разлетелись бумаги. Через несколько секунд пыль и копоть осели. Черные обугленные стены, обломки мебели, разбросанные куски багрового мяса – вот всё, что осталось. Пахло гарью, химией, требухой и розовым маслом.

Когда появляешься на свет с именем «Джон Смит», у тебя два пути: или воспользоваться удобствами незаметности и затеряться в многотысячной массе всех Джонов Смитов, или, наоборот, всю жизнь доказывать себе и окружающим, что ты не аноним и не серое ничтожество, а the Джон Смит, единственный и неповторимый, а прочие джонсмиты – жалкие самозванцы.

Если бы судьба предоставила выбор, он возможно предпочел бы первое – никогда не любил выпячиваться. Потому что когда все на тебя пялятся, а ты никого не видишь, это опасно. Но опции быть таким же, как все, у слепорожденного нет. Ты обречен быть особенным.

В юности он придумал писать после имени инициал «F». Когда спрашивали, что это за сокращение, отвечал по-разному: «Филибер», «Филиас», «Фердинанд». На самом деле полное имя, которое он себе придумал, было John Fuck-you-all Smith.

«Джоном Ф. Смитом» он оставался и теперь, когда второй компонент из задиристой декларации превратился в профессию. Но сам себя называл «Минотавром», а свое подземное обиталище – «Лабиринтосом».

Оно было тщательно спланировано и превосходно обустроено.

Место – Карлсбад – он выбрал по двум соображениям. Одно деловое, второе личное.

В деловом смысле очень удобно находиться не на краю Европы, в Лондоне, а в самом центре. Минотавр привык планировать на годы вперед. Из Карлсбада близко и до Будапешта, и до Вены, и до Берлина, да и Санкт-Петербург не столь далеко, а Нью-Йорк все равно в другом полушарии, с ним связь по телеграфу – хоть из Лондона, хоть отсюда.

А еще он перенес главную контору в Карлсбад из-за целебного источника. Тело у Минотавра было хилое, капризное, требовавшее заботливого ухода. Главная контора «Гнома» стояла прямо над пещерой, в которой бил термальный ключ с волшебной водой. Вокруг источника и был выстроен Лабиринтос. Каждое утро начиналось с укрепляющей ванны, дававшей заряд на весь день. По субботам, когда из Кюлунга приезжала очередная гурия, Минотавр просиживал в горячей воде вдвое дольше обычного, и энергия Земли заряжала его булькающей силой.

Лабиринтос был личной маленькой Вселенной, в которой Минотавр безраздельно царствовал и которую полностью контролировал. Зрение здесь не требовалось, оно было лишним. Ни один луч света сюда не проникал.

Повсюду царил идеальный порядок. Ни одна вещь не смела стронуться с раз и навсегда отведенного ей места. Затейливо и сложно расположенные шестнадцать комнат имели каждая свое назначение: Спальня, Кабинет, Столовая, Ванная, Мечтательная, Эротическая, Массажная, Комната Янашека, Комната Луня, Телеграфная, остальные – инструментальные.

Лабиринтос обслуживали два камердинера: чех и китаец, оба тоже незрячие, причем Лунь наверх никогда не поднимался и тамошние даже не догадывались о его существовании.