Лора Роулэнд - Бундори Страница 4

Новость и в самом деле оказалась приятной.

— Очень признателен вам, Ногуши-сан, за хлопоты ради меня, — сказал Сано, используя формальные, но прочувствованные слова благодарности, диктуемые приличиями.

Сано, холостой в тридцать один год, очень хотел иметь жену и семью — особенно сына, продолжателя рода. Кроме того, он лелеял романтическую, но малореальную надежду на духовную близость, которую брак по сватовству мог принести, но не обязательно приносил. Отец, мечтавший поправить материальное и общественное положение семьи, не позволял Сано взять жену из их круга и слал предложения только дочерям богатых знатных самураев, связанных с основными кланами. Все предложения были отвергнуты. Однако теперь, при новой, высокой должности, Сано считал, что его перспективы стали более благоприятными. И Ногуши, выступая в качестве свата, как часто делали высокопоставленные самураи, неплохо справлялся со своими обязанностями. Родичи Рэйко были наследственными вассалами Токугавы, ее отец занимал должность судьи южного Эдо и слыл очень богатым.

— Если встреча пройдет хорошо, — сказал Ногуши, — то очень скоро (конечно, после того, как закончится траур по вашему отцу) я с удовольствием поприсутствую на вашей свадьбе. Вот такие дела.

Он улыбнулся, но, судя по морщинам озабоченности, на душе у него было еще что-то, не связанное с переговорами о женитьбе. Сано ждал продолжения разговора.

Наконец, Ногуши промолвил:

— Порой можно без лишних слов дать понять: хотя ты с радостью выполнил бы поручение, однако твое время могло бы быть потрачено с большей пользой на что-либо другое. — Он переключился на иносказательную речь, которой пользовались многие утонченные представители высшего общества. — Можно также внушить, что поручение лучше дать кому-то другому. Не оставляя, конечно, никакого сомнения в своей готовности и способностях выполнить задание. Даже не имея представления о конкретных обстоятельствах, я уверен, умный человек сумеет заставить других принять свою точку зрения, не снискав при этом порицания и не потеряв лица.

Сано растерялся.

— Да, понятно, — сказал он, но только потому, что Ногуши бросал на него многозначительные взгляды, как бы умоляя понять свои намеки.

— И конечно, вы не забудете, что его превосходительство очень занятой человек. Мелкие вопросы неизбежно должны тотчас же выветриваться из его головы. Но это не совсем плохо.

Они подошли к воротам, ведущим к дворцовым покоям.

Теперь смысл речи начальника стал понятен Сано. Многие чиновники, включая Ногуши, из боязни обесчестить себя или попасть в неприятное положение шли на все, чтобы избежать любого поручения, хорошего или плохого, способного привлечь внимание сёгуна. Ногуши не мог открыто посоветовать подчиненному проигнорировать прямой приказ. Но видимо, узнав, что сёгун вызывает Сано (не причину вызова), он предлагал ему использовать все средства, чтобы увильнуть от задания. Или в случае, если не удастся, помедлить с выполнением в надежде, что Токугава Цунаёси забудет о поручении. Сано понял позицию Ногуши, но не согласился с ней.

Он подождал, пока они минуют сторожевой пост и войдут в дворцовый сад, и сказал:

— Благодарен вам за заботу, Ногуши-сан, но я должен, не уклоняясь и не откладывая, выполнять все, что прикажет правитель.

Ногуши даже задохнулся от подобной опрометчивости.

— Ах нет, я вовсе и не имел в виду, что вам следует ослушаться приказа его превосходительства! — выпалил он. Затем прижал ладонь к губам и зыркнул по сторонам, не подслушивает ли их кто.

Дворцовый сад зеленел в полном весеннем убранстве. Охранники расхаживали по гравию через лужайки, где цвели вишни и магнолии. Садовники подметали дорожки и подстригали кусты азалии, усыпанные красными цветами. Разноцветные наряды чиновников делали пейзаж более красочным. Большинство служащих торопилось прочь от дворца — белого, низкого, широкого строения из алебастра с дверями, балками и оконными решетками из темного дерева и многоскатной крышей из сверкающей на солнце серой черепицы. Сано понимал, почему Ногуши опасался соглядатаев: даже намек на непослушание толковался как государственная измена и наказывался изгнанием или смертью. Эдо был переполнен шпионами и информаторами, многие из которых находились в самом замке. Любой чиновник, каждый слуга мог оказаться агентом сёгуна — или просто клеветником, желающим выдвинуться за счет соседа.

— Я всего лишь поделился с вами опытом, — громким шепотом пояснил Ногуши.

Сано не мог воспользоваться советом, исходившим от человека, единственным стремлением которого было прожить оставшиеся годы в тишине и покое. Но Ногуши желал ему добра.

— Да, я знаю. Спасибо вам за совет, Ногуши-сан. Я запомню.

Они подошли ко входу во дворец, обменялись словами прощания. Ногуши покачал головой:

— Молодые люди, вы все такие торопливые и горячие. Надеюсь, вам не придется сожалеть о своих делах, Сано-сан. — И добавил более веселым тоном: — Что ж, всего наилучшего и удачи.

Стража пропустила Сано через массивные резные двери. Сняв обувь и мечи в огромном переднем зале, он вспомнил о предостережении Ногуши и почувствовал легкую дрожь в груди. Он еще многого не знал о бакуфу — военном правительстве страны. Не совершает ли он ошибку, пытаясь исполнить долг одновременно перед правителем и перед отцом? Мысль показалась странной. Он шел по полу из полированного кипариса через внешнюю часть здания, где находились правительственные помещения, пытаясь преодолеть растерянность. Сердце бешено колотилось, а ладони от нервного напряжения стали влажными. Дойдя до дверей, ведущих в театр Но, он остановился и попытался собраться с духом перед встречей с верховным военным диктатором страны.

— Сёсакан Сано Исиро к его превосходительству, — сказал он охранникам.

Те поклонились, распахнули двери и встали по сторонам, давая ему пройти. Гоня опасения, Сано вошел.

Он оказался на веранде, выходящей на огромный покрытый гравием двор с рядами сосен по краям. Слева перед ним находилась сцена театра Но — приподнятая деревянная платформа, крышу которой поддерживали четыре колонны. Сцена была развернута вправо. Расположившиеся в глубине сцены три барабанщика и два флейтиста наигрывали мрачную старинную мелодию. Посередине сцены стояло вишневое деревце в горшке, подле него лежал актер в ветхих одеждах странствующего монаха. Он как будто спал. Певцы и другие актеры сидели по обеим сторонам кулисы.

Сано во все глаза смотрел на человека, которому поклялся служить.

Цунаёси, пятый сёгун из рода Токугава, восседал на мягких подушках, одетый в яркое шелковое кимоно, отливавшее на складках золотым, коричневым и розовым цветами. Поверх кимоно красовался черный хитон с широкими плечами. На голове у сёгуна была цилиндрическая шапочка. В руках он держал закрытый веер. Сёгун улыбался и время от времени качал под музыку головой. Цунаёси, как слышал Сано, покровительствовал театру Но. Правитель, казалось, не замечал выражения скуки на лицах у десяти придворных, вынужденных смотреть постановку, стоя на коленях справа и слева от его помоста.

Сано ощутил некоторое удивление, поскольку забыл, что Цунаёси, маленький, добродушный с виду, в сорок три года выглядит таким старым. Сано напомнил себе, что перед ним потомок великого Иэясу Токугавы, менее сотни лет назад одержавшего победу над многочисленными враждующими кланами и объединившего страну. Цунаёси пользовался властью по наследству. Его слово — закон, он распоряжается жизнью и смертью своих подданных.

По мосткам, которые вели к занавешенным дверям раздевалки, спустился юный актер с мечом в руках. На нем были парик из длинных распущенных волос, высокая черная шапка, черное парчовое кимоно и широкая алая юбка с глубокими разрезами. Заняв место в левой передней части сцены, он начал исполнять медленный стилизованный танец и петь:

Давным-давно.Влекомый земным бесчестием,Я призраком явилсяВ то место, где умер,Приняв обличье, которое имел,Когда жил на земле,Чтобы рассказать спящему монахуСвою историю, произошедшую давным-давно.

Сано узнал пьесу «Таданори», написанную почти три столетия тому назад великим драматургом Дзэами Мотокиё. Таданори, правитель Сацумы, являлся воином-поэтом из клана Хэйкэ. Когда в императорском дворце стали составлять антологию поэзии знаменитых авторов, туда включили одно из стихотворений Таданори, не указав при этом автора, поскольку Хэйкэ считались мятежниками. Таданори погиб в сражении, сожалея, что его имя осталось неизвестным. В пьесе призрак рассказывает странствующему монаху о себе, чтобы его не забывали как поэта.