Рита Мональди - Secretum Страница 40

«Оно и правда, – подумал я про себя, – недаром у их мужей – господина Козла и господина Барана – такая красивая пара рогов на голове».

Она была действительно неисправима, моя Клоридия. Случаям сомнительного отцовства, которые благодаря ее ловкости как крестной матери удалось благополучно уладить, уже давно не было счета. В своей любви к детям (кто бы ни был их отцом) и к матерям (какими бы верными они ни были) моя супруга творила поистине чудеса и делала все, что могла: приносила любые клятвы и давала ложные свидетельства, лишь бы убедить недоверчивых мужей. Она не останавливалась ни перед чем. Искусными речами, с улыбкой на губах и с самым простодушным выражением на лице, она могла убедить любого мужа: только что отпущенного со службы солдата, пастуха, долго находившегося на пастбищах и отсутствовавшего дома, путешествующего купца, а также сердитую свекровь и любопытную невестку. И все без исключения верили ей, вопреки мудрому правилу, гласящему: тому, кто много говорит, верить нужно не во всем, ибо в многословных доказательствах почти всегда присутствует ложь.

Более того: поскольку она опасалась, что, когда ребенок подрастет, он может обнаружить у себя слишком большое сходство с соседом или еще с кем-нибудь, Клоридия уже перед родами «инструктировала» будущего отца и недоверчивую родню, втолковывая им, что новорожденный под влиянием силы воображения женщины может походить на того, кого она видела или о ком думала в момент зачатия. Ей доставляло огромное удовольствие рассказывать мне после посещения рожениц о том, как, когда и кому она преподносила свою любимую историю. За все годы она поведала их уже тысячу, при каждых очередных родах придумывая новые идеи. Ей нравилось, что я восхищаюсь ею и горжусь ее делами, она хотела, чтобы я смеялся, когда она пыталась меня рассмешить, и удивлялся, когда она этого ожидала. Я же хотел видеть ее веселой и довольной, поэтому участвовал в этой игре.

Но сегодня после обеда у меня это получалось плохо. Мне нужно было очень много рассказать ей, и мне обязательно требовался ее совет.

– Я сказала управляющему: «Разве вы не знаете историю Гелиодора, которая учит, что сила воображения может делать новорожденных похожими на то, что представляла себе женщина? Эта история известна всем. Слушайте, сказала я ему, Гелиодор в своей «Истории Эфиопии» рассказывает, что прекрасная молодая девушка с белой кожей родилась у черных родителей – у Гидаспа, короля Эфиопии, и королевы Персины. А произошло это именно благодаря силе мысли или, точнее, силе воображения матери, поскольку король сочетался с ней в покоях, на стенах которых были изображены сюжеты с белыми мужчинами и женщинами, в частности, любовная история Андромеды и Персея. Королева во время любовного акта настолько наслаждалась видом Андромеды…

Конечно, я знал продолжение настолько хорошо, что мог бы и во сне рассказать его, и пока несколько рассеянно отвечал на сексуальную атаку Клоридии, мысленно повторяя вместе с ней: королева во время любовного акта так засмотрелась Андромедой, что зачала девочку, которая была похожа на нее. Такое объяснение давали гимнософисты, мудрейшие люди той страны. И Аристотель подтверждает это…

– И Аристотель подтверждает это, рассказывая, что в стране мавров одна женщина-негритянка, совершив супружескую измену с эфиопом и забеременев, родила белую дочку, после чего она же, выйдя замуж за белого человека, родила черного сына. И святой Иероним рассказывал, что великий Гиппократ оправдал обвинявшуюся в супружеской измене женщину, которая родила девочку, непохожую на отца. Он засвидетельствовал перед судом, что причина была в висевшем на стене портрете, на который эта женщина неотрывно смотрела в момент совокупления.

«Я могу быть спокоен, – думал я, с нетерпением дожидаясь окончания рассказа, – если даже великие Гиппократ, Плиний и Авиценна имели наглость совершить клятвопреступление во имя спасения чести и жизни роженицы и ее ребенка, придумывая бабушкины сказки, то моя Клоридия попала в хорошую компанию».

– Алькато, а до него и Квинтилиан, – продолжала Клоридия, возясь с моей одеждой и давая волю чувствам, – отвел от другой женщины, родившей черную дочь, подобное обвинение, хотя сама она и ее муж имели белый цвет кожи. В ее защиту был приведен тот аргумент, что в комнате находилось изображение эфиопа.

– А потом? Ты рассказала ему историю про овец Якова? – спросил я, желая доставить ей удовольствие и уже начиная опасаться результатов ее действий с моей одеждой.

– Само собой разумеется, – ответила она, не позволяя себе отвлечься от намеченного плана.

– А твоя теория о том, что даже пища может влиять на вид новорожденного? – спросил я, проводя губами по ее ладоням, чтобы удержать их от дальнейшего обыска, к которому они так упорно стремились.

– М-м-м, нет, – проговорила она с легким смущением. – Помнишь, как я принимала роды у жены швейцарца – хозяина кофейни? Так вот, на мою попытку развеять подозрения объяснениями насчет того, что между разными животными больше схожести, нежели между людьми, поскольку животные едят однообразную пищу, а люди – разнообразную, он ответил злым взглядом и словами, что горные жители на его родине, как мужчины, так и женщины, не едят ничего иного, кроме каштанов и козьего молока, тем не менее также отличаются друг от друга, как и мы.

– А ты?

– Я все же выкрутилась и опять благодаря разным историям о родах. Я поклялась ему, что во всем мире считается, будто тяжелые роды и упорные мысли женщины способны отметить тело еще не рожденного ребенка схожестью с тем предметом, о котором думала женщина. Разве не появляются ежедневно на свет дети с родимыми пятками, имеющими цвет свиного мяса, иди яблок, или вина, или винограда, или с похожими родинками? Таким образом, сила воображения женщины может еще в материнском лоне оставить свои следы на уже сформировавшемся теле ребенка, то есть отметить его различными знаками, отображающими мысли женщины. Короче говоря, я сказала ему: «День и ночь ты используешь бедную женщину, заставляя ее подавать кофе клиентам. Так тебе и надо: при таком количестве чашек кофе, на которые ежедневно вынуждена смотреть бедняжка, неудивительно, что она родила тебе сына такого же цвета!»

О да! Как можно прочитать у Чезаре Баронио, даже великий Тертуллиан, знаменитый человек, дал какой-то ничтожной бабе убедить себя в том, что души праведников – цветные. А тут моя хитрая и образованная Клоридия позволит какому-то рогатому хозяину кофейни, к тому же туповатому швейцарцу, загнать себя в угол? Я завороженно слушал отчет своей супруги о ее геройских подвигах, а она между тем возобновила свои ласки.

– Значит, сила воображения мужчины вообще не имеет значения? – спросил я, старательно изображая изумление, чтобы хоть чуть-чуть освободиться от ее жарких объятий.

– Тут возникает серьезное сомнение. По Аристотелю, да. По Эмпедоклу и Гиппократу, да славится его имя, она уступает по силе женской, которая действует очень энергично, – объяснила она, начиная тоже действовать весьма энергично. – За исключением одного случая. Умного отца и глупого сына. Почему иногда у умного отца сын бывает глупым? Это не может быть волей матери. Но именно так оно и есть, скажу я тебе. Большинство ученых мужей постоянно пребывают в унылом настроении, а уныние – кровная сестра безумия: и то и другое глубоко противно женщине при половом общении. И может произойти так, что в душе женщина больше желает отдаться веселому дураку, чем унылому ученому. Не говоря уже о том, что рассеянные мужья очень плохо отдаются тому занятию…

Я вздрогнул от стыда. Клоридия была права. Я не ответил на ее огненную страсть, оставаясь грустным и рассеянным. Даже все ее женское искусство, которое она призвала на помощь, от прямого искушения до энергичных ласк, не могло подтолкнуть мой запуганный «язык колокола» к выполнению сладкого, священнейшего супружеского долга. При этом еще недавно я так горячо желал ее! К черту эти дурные мысли о переплетчике, аббате, ворах и обо всем прочем, что привело меня к такому ужасному замешательству!

– Значит, ты предпочла бы глупого, но веселого супруга, любимая жена? – спросил я ее.

– Ну, веселый и глупый муж – это самое лучшее для душевного склада будущего ребенка. Дело в том, что при совокуплении такой муж доставляет женщине настолько сильное наслаждение, что пробуждает в ней желание к столь многой радости добавить еще и мудрость, после чего посредством силы воображения она родит веселого мальчика, обладающего острым умом.

Я смущенно улыбнулся. Она встала и снова застегнула крючки своего корсета.

– Ну, выкладывай, что тебя так беспокоит?

Наконец-то у меня появилась возможность рассказать ей обо всем: о появлении Мелани, о краже моих мемуаров, о задании служить ему в качестве биографа в эти дни, о мучивших меня сомнениях, о покушении на Атто, не забыв упомянуть и о необъяснимой смерти переплетчика. Прежде всего, однако, я рассказал ей о таинственной Марии, с которой Атто вел секретную переписку и в которой я позже узнал мадам коннетабль Колонну, и о смутившем меня посещении виллы «Корабль». И в конце концов я признался ей в двойном нападении неизвестных – на Бюва и на меня.