Майкл Грубер - Книга воздуха и теней Страница 43

Рашид высадил меня, и на мой звонок дверь открыла Лурдес Муноз, служанка жены, сбежавшая от войны в Сальвадоре. Амалия через одно из своих благотворительных учреждений спасла Лурдес жизнь и, вопреки изречению, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным — оно всегда срабатывает для меня, — в результате бескорыстного благодеяния получила превосходную служанку и няню. Мне Лурдес не доверяет, и правильно делает. Как обычно, она с каменным лицом поздоровалась, взяла у меня плащ, и я с орхидеей вошел в дом жены.

Услышав доносившийся из гостиной смех, я двинулся на эти звуки, чувствуя, как в душе нарастает страх, поскольку узнал самый громкий голос и догадывался, что меня ждет. Живая картина: вся семья в сборе минус папочка. Амалия с золотистыми косичками на голове, в своем повседневном костюме — бледно-розовая шелковая рубашка и строгие темные брюки — сидит в любимом кожаном кресле, подобрав ноги; на мягком, как женские бедра, кожаном диване расположилась Мири, моя сестра, а по обеим сторонам от нее уселись дети. Мири и Имоджен прекрасны, как рассвет, розовый и золотой, и тут же бедняжка Нико, наш мрачный маленький нибелунг. Дети любят свою тетю Мири. Имоджен обожает рассказы о знаменитостях, а Мири знает всех (в смысле, всех богатых и знаменитых) в Нью-Йорке и очень многих в Лондоне, Риме, Париже и Голливуде. Иногда кажется, что она была замужем или имела любовную связь с десятой частью мужского народонаселения планеты. На ней часы размером с небольшое рулевое колесо.

Нико любит Мири, потому что та некоторое (недолгое) время была замужем за самым знаменитым фокусником в мире и за время их совместной жизни научилась ловкости рук, восхищающей мальчика. По ее словам, фокусник был туп, как кролики, которых вытаскивал из шляпы, и раз уж он мог заставить вещи исчезать, то она и подавно сможет. Она и вправду изрядно преуспела в этом деле; привлечь внимание Нико очень трудно, а ей это удается не хуже, чем Амалии или Лурд ее. Мири обожает детей; собственных она иметь не может, и потому быть тетей — одно из ее главных удовольствий.

Смех стих, едва я вошел в комнату. Все смотрели на меня, кроме Нико, — тот вряд ли вообще меня видел. Он все еще не отрывал взгляда от рук Мири: те двигались, и маленькие губчатые шарики исчезали один за другим. В обращенном на меня взгляде дочери читалось требование быть тем, кем я не был, — совершенным отцом в дополнение к ее собственному совершенству. Во взгляде сестры, как обычно, светились ирония и терпимость. Она больше не самая прекрасная женщина в городе, но все еще исключительно хороша и располагает средствами растягивать это впечатление до бесконечности. Пользуясь достижениями современной медицины в соответствии с требованиями моды. Она с ног до головы в черном от Диора и сверкает драгоценностями. Что касается Амалии, то она ничего не может поделать с собой и всегда в первые мгновения улыбается мне с любовью, прежде чем припомнит нашу ситуацию и спрячется за официальной швейцарской личиной. Амалия по-прежнему прекрасна, но больше не та, в кого я влюбился когда-то. Двое детей и сложности семейной жизни добавили мягкой плоти телу и морщин лицу. Я не мог удержаться и не вспомнить о Миранде — о втором шансе, что я так долго искал.

Я расцеловал их всех в обе щеки по европейской моде, давно ставшей нашим семейным обычаем (Нико, как всегда, еле заметно содрогнулся), и протянул орхидею Амалии. Она вежливо поблагодарила меня, Имоджен и Мири округлили глаза (с совершенно одинаковым выражением веселого презрения на прекрасных лицах; что это, генетика или результат хорошей переимчивости?), а Нико своим странным роботоподобным голосом коротко перечислил свойства и признаки этого конкретного вида и детали морфологии цветка. Нико интересуется орхидеями, как почти любым сложным объектом, не требующим человеческих взаимоотношений.

Я спросил Мири, над чем они смеялись, когда я вошел, и она пересказала мне историю о встрече всемирно известной актрисы и еще одной дамы, известной своей роскошной грудью и частыми появлениями в ток-шоу: обеим делали косметические маски в одном и том же салоне, и их крошечные собачки затеяли драку. Это и в самом деле была очень смешная история — маски стекали с лиц, по всей комнате летали клочья шерсти, вопили гомики… Мири продолжала рассказ, когда мы перешли в столовую и уселись вокруг накрытого стеклом овального стола из тика. Наши совместные обеды Амалия всегда сама готовила; так было и на этот раз — что-то вроде рагу из молодого барашка с белыми бобами (одно из моих любимых блюд), салат из артишоков и бутылка «Хижины отшельника». Учитывая, сколько стоит сейчас время Амалии, это, скорее всего, был один из самых дорогих обедов на земле. Нико получил свою чашку «Чириоуз»,[41] составлявших примерно 90 процентов его диеты.

За обедом мы с Амалией старались поддерживать беседу и, в частности, говорили о бизнесе. Моя жена, вопреки своему презрению к тому, что называется «делать деньги» (или благодаря ему), самый настоящий финансовый гений. Она издает сетевой журнал под названием «Скупка и продажа ценных бумаг. Советы Мишкина», где рассказывает полутора тысячам подписчиков, как в течение следующей недели будет вести себя валютный рынок. Естественно, умные игроки учитывают ее информацию, что влияет на рынок, а еще более умные игроки учитывают и это; соответственно, они планируют свои операции по обмену иен-динаров-юаней с немалой прибылью, превращающей кого-то из них в миллионеров. Я считаю себя бесполезным паразитом по сравнению с людьми, которые делают настоящую работу — например, пишут песни. Но по сравнению с этими ребятами я… ну, не меньше, чем инженер-строитель. Амалия, однако, требует двадцать пять тысяч в год за подписку, и это не вызывает у нее никаких моральных проблем, поскольку она вкладывает до трети дохода в благотворительность. Мне приходилось сталкиваться с людьми, делающими дела в области финансов, и они часто спрашивали меня, не знаю ли я этого Мишкина. Я всегда говорю «нет», испытывая странное чувство гордости.

Обед закончился, и тетя Мири, как обычно, ушла играть с детьми. Лурдес подала кофе; теперь мы с Амалией получили возможность доверительно поговорить о сыне и дочери. Мы люди цивилизованные. Она спросила об Ингрид. Ей известно об Ингрид; мы очень открыты в том, что касается сексуального аспекта моей жизни. Я ответил, что с Ингрид все прекрасно, и она сказала:

— Бедняжка Ингрид.

Я поинтересовался отчего, и она ответила:

— Потому что у тебя появилась новая женщина.

Я почувствовал, как кровь прихлынула к щекам, но наклеил на лицо улыбку и спросил, почему она так думает. Она вздохнула и сказала:

— Джейк, я не тупица и достаточно наблюдательна. Конечно, в те годы, когда я доверяла тебе, я не искала никаких признаков или неверно истолковывала их, но теперь, когда я знаю, чего можно ожидать, все совершенно очевидно. Кто она?

— У меня никого нет, — солгал я. — Честно.

Она долго, пристально вглядывалась в мое лицо, потом опустила взгляд, допила свой кофе и промолвила:

— Как скажешь.

После чего поставила чашку и вышла без единого слова или взгляда. Тут же появилась Лурдес и принялась убирать со стола тарелки с таким видом, будто меня тут нет.

Потом человек-невидимка поднялся по лестнице в детскую. Нико сидел у компьютера с наушниками на голове, Мири и Имоджен смотрели телевизор, вдвоем втиснувшись в ветхое бархатное кресло, поглощенные зрелищем.

Чувствуя себя ничтожеством в большей степени, чем обычно, я подлил масла в огонь, задав Имоджен глупейший вопрос, сделала ли она домашние уроки. Не отрывая взгляда от экрана, дочь ответила скучающим тоном:

— Еще в школе.

У меня мелькнула мысль взять в углу алюминиевую биту и разнести вдребезги телевизор и компьютер, а детей взять в заложники и не выпускать, пока они не подчинятся моим требованиям. Требования таковы: чтобы все было по-другому, дети любили меня и восхищались мной, а жена испытывала ко мне нежную привязанность; но чтобы при этом сохранилось захватывающее возбуждение любовных историй, а я никогда не повзрослел и всю жизнь мотался туда-сюда на проволоке, затянутый в зеленое трико…

Вместо этого я подсел к Мири и некоторое время изучал крошечные шрамы, оставшиеся на ее лице от пластических операций, и странно блестящие мертвые участки кожи. Исполнившись сочувствия к ней, я взял ее за руку. Ближе Мири в нашей семье у меня никого нет. Все детство мы были прибежищем друг для друга, и ей жилось еще хуже, чем мне, так что основа для понимания у нас есть. Помню, как она подходила и вцеплялась мне в руку, когда папа в очередной раз впадал в буйство. Не знаю, о чем Мири подумала сейчас, но в ответ она сжала мою руку, и так мы и сидели, глядя на чуть прикрытое порно, каким нынешняя цивилизация развлекает молодежь. Потом зазвучала негромкая мелодия, Имоджен достала телефон, глянула на крошечный экран и вышла, чтобы поболтать с каким-то своим обожателем.