Майкл Грубер - Книга воздуха и теней Страница 44

Мири приглушила звук телевизора и бросила на меня оценивающий взгляд.

— Ну, и кто твоя новая леди? — спросила она.

— И ты туда же?

— Это очевидно. Ты выглядишь возбужденным и менее мрачным, чем обычно. Пора тебе повзрослеть, Джейк. Вряд ли ты хочешь закончить, как те старые пердуны, что гоняются за молоденькими девочками.

— О, это шикарно — получить совет воздерживаться от тебя.

— Не хами, Джейк. Ты кобель, я сука, это правда. Но я, по крайней мере, не втягиваю в это семью, которой у меня нет. Особенно если учесть, что речь идет о такой женщине, как Амалия.

Меня не устраивал этот поворот разговора, и я спросил:

— Как папа?

Мири единственная из нас троих поддерживает контакты со старым гангстером. Информацию она выдает скупо, возможно, по его настоянию. Это вполне в его духе.

— С папой все в порядке. Я виделась с ним недели три назад. Выглядит хорошо. Ему предстоит шунтирование коронарной артерии.

— Надеюсь, они применят особо устойчивый к коррозии материал. Я бы посоветовал кирпич. Между прочим, где происходила ваша встреча?

— В Европе.

— А точнее нельзя? В Канне? В Париже? В Одессе?

Не ответив, она продолжила:

— Он спрашивал о тебе и Поле.

— Как мило с его стороны! Надеюсь, ты заверила его, что он всегда в наших сердцах. Что он поделывает?

— Разное. Ты же знаешь папу — он не может сидеть сложа руки. Тебе непременно нужно повидаться с ним. Возьми Амалию и ребятишек.

Я рассмеялся.

— Превосходная идея, Мири. Честное слово, ничего более забавного я представить себе не могу.

Последовала обиженная пауза, потом моя сестра сказала:

— Ты не обращал внимания, что твоя жена никогда не иронизирует? Неплохо бы и тебе этому научиться, хотя бы отчасти. Так же, как способности прощать.

— Религиозные советы на ночь — это хорошо. Ты не путаешь себя с Полом?

— Ты мерзко ведешь себя, и я ухожу. Мне нужно еще выпить.

Она попыталась выдернуть свою руку из моей, но я не отпустил ее, и она снова рухнула в кресло.

— Что еще?

— Мне только что пришла в голову мысль кое о чем расспросить тебя. Вращаясь в полусвете, не встречалась ли ты с русским гангстером по имени Осип Шванов?

Задавая вопрос, я не отрывал от нее взгляда и увидел, как легкая дрожь пробежала по скульптурной поверхности ее лица. Кончиком языка она облизнула губы.

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что его головорезы преследуют меня. Он думает, у меня есть то, что ему нужно. Так мне кажется. — Я в общих чертах обрисовал ей дело «Булстроуд — Шекспир», не называя имени Миранды. — Так ты знаешь его?

— Мы встречались.

— Клиент?

— В некотором роде. Он любит устраивать вечеринки. Некоторые мои девочки бывают на них.

— Можешь свести нас? В смысле, приватно.

— Не думаю, что стоит делать это, Джейк.

— Потому что он скверный парень?

— Он очень дурной. Я имею в виду, он дурной даже в глазах дурных парней.

— Как папа?

— Человеческий тип тот же, но есть два существенных отличия: папа никогда не применял насилия, и Шванов — не наш отец. Зачем тебе встречаться с ним?

— Для честного обмена мнениями. Как бы то ни было, ты сделаешь это?

— Я поговорю с ним. Ты уверен, что он захочет видеть тебя?

— Уверен. Мы оба интересуемся старыми рукописями. Не сомневаюсь, нам есть о чем поговорить. Ты тоже должна пойти. Думаю, это будет забавно. А потом мы могли бы спланировать нашу поездку в Израиль, повидать папу.

Она встала.

— Я позвоню тебе.

И я остался один, если не считать странного существа, тюкающего по клавиатуре компьютера. Я встал позади Нико и посмотрел на экран. На ровном светло-сером фоне появлялись и исчезали непостижимые голубые буквы, словно капли дождя на ветровом стекле. Нико программировал. Должен сказать, среди юристов я могу считаться специалистом по компьютерам. Большинство юристов убеждены, что кожа у них начнет гнить, стоит им дотронуться до клавиатуры, но я не таков. Полагаю, я дошел до уровня четырехлетнего Нико. Я приподнял один его наушник и спросил:

— Что ты делаешь?

Мне пришлось повторить вопрос несколько раз, прежде чем он ответил:

— Разыскиваю машины.

— А, ну да, разыскиваешь машины. Для чего ты разыскиваешь машины?

— Ни для чего. Не мешай.

Он попытался натянуть наушники, но я снял их совсем и развернул его кресло так, чтобы он оказался лицом ко мне.

— У меня к тебе важный разговор, — сказал я.

Тело у него напряглось, взгляд устремился куда-то вnверхний угол комнаты.

— Сосредоточься, Нико! Меня преследуют гангстеры. По-моему, они хотя причинить вред тебе, Имоджен и мамочке. Мне нужна твоя помощь.

До него, казалось, что-то дошло.

— Это понарошку, да? — произнес он скучающим тоном.

— Нет, не понарошку. По-настоящему.

— Почему они преследуют тебя?

— Потому что у меня есть бумаги, которые они хотят заполучить. Клиент отдал их мне, а они его убили. Перед этим его пытали и вырвали у него мое имя.

Да, услышать такое — шок для ребенка, но до Нико трудно достучаться. И он не кажется особо чувствительным. Если бы кто-нибудь пытал меня, он, возможно, наблюдал бы за этим как зачарованный.

— Зачем им нужны бумаги?

— Точно не знаю. Мне кажется, они думают, будто эти бумаги могут вывести их на сокровище.

Он задумался, и я почти видел, как в его мозгу, словно в отлично выверенных часах, вращаются странные колесики.

— А это правда?

— Они думают, что да.

— Мы должны найти сокровище, — сказал он. — Тогда они оставят нас в покое.

Это один из немногих случаев, когда Нико объединил себя и меня в местоимении «мы».

— Очень хорошая идея, — сказал я. — Но сейчас я хочу, чтобы ты сделал две вещи. Во-первых, чтобы ты был внимателен на улице и немедленно позвонил мне, если заметишь что-то подозрительное. Эти люди русские, они разъезжают на черном внедорожнике. Позвони мне, если увидишь их, ладно? Во-вторых, я хочу, чтобы ты поискал в Интернете что-нибудь о человеке по имени Ричард Брейсгедл. Он умер в одна тысяча шестьсот сорок втором году в Англии.

Я записал эти данные на листке бумаги от его принтера.

— Кто он?

— Тот, кто зарыл сокровище. Разузнай все о нем, о его потомках и о том, жив ли кто-нибудь из них сейчас. Сумеешь?

— Да, — ответил Нико.

Не знаю точно, почему я поручил ему это. Насколько мне известно, Нико — специалист по поиску данных, он не раз получал награды, и университетские профессора переписываются с ним, понятия не имея, что ему всего одиннадцать. Несомненно, я мог бы нанять для такого дела коммерческую фирму, да и в офисе у нас есть люди, которые в этом собаку съели. Возможно, причина тому — чувство одиночества. Теперь же у папы с сыном появилось общее дело, вроде совместной прогулки в сосновом лесу. Придумал на ходу, так часто поступают донжуаны. Это было легко. Теперь же мне предстояло кое-что потруднее — спуститься вниз и рассказать обо всем его матери.

Этот человек говорит, что его зовут Джеймс Пиготт и он служит лорду Данбертону, это знатный человек в совете его королевского величества. И он спрашивает меня, чист ли я в вере. У него лицо бледное, глаза холодные, и я вспоминаю по дням своей юности, что так выглядели все лицемерные пуритане. Поэтому я говорю, да, сэр, поистине я чист, и налегаю на мясо, пирог и эль. Когда я поел, он расспрашивает меня обо всем насчет религии: о греховности человека, о предопределении, о бессмысленности любой работы, об откровениях Священного Писания, о спасении только через веру. Мои ответы вроде как удовлетворили его, и он сказал, мистер Гастингс хорошо отзывался о тебе, а я ответил, что мистер Гастингс добрый человек и об истинной религии я много узнал после разговоров с ним. Тогда он внезапно говорит, я слышал, что твоя мать была папистка и дочь предателя-паписта. Что скажешь на это? Я очень удивился и рассердился, но скрепил себя и сказал, что, может, одно время она и была, но раскаялась в своей ошибке, а потом всю жизнь была верной протестанткой. Он спросил, была ли она происхождением Арден из Уорвикшира, и я ответил: да. И он сказал, что это спасает тебя от виселицы, парень, потому что моему лорду Данбертону нужен кто-то вроде тебя, чистый верой, но имеющий папистские связи, в особенности те, которые были у семьи твоей матери. И тут он спросил, ты когда-нибудь видел, как разыгрывают пьесу?

Я сказал, нет, ведь это не очень хорошие вещи? Да, говорит он, они даже хуже, чем ты думаешь. Потому что актеры при белом свете дня на самом деле готовят измену. Как, спросишь ты? Тремя способами. Во-первых, представления портят умы и души людей, показывая им непристойные действия, такие как убийство, воровство, насилие, сквернословие, блуд. И те, кто смотрит и слушает, могут начать подражать им, и тогда в стране наступит беспорядок, а души людей будут гореть в аду. Дальше, эти представления отвергают Божий закон, потому что показывают мальчиков наряженными как женщины, что само по себе грех, но гораздо хуже то, что они разжигают похоть Содома, чему, не сомневаюсь, актеры предаются сами, за что им заказан путь на небеса. И третье, самое худшее, что это всего лишь маска для папистских изменников. И он повторяет, маска, всего лишь маска.