Маргарет Дуди - Афинский яд Страница 48

Зрители затаили дыхание. Такого ожидали немногие. Преступление, подтвержденное и детально описанное юным гражданином!

Аристогейтон ликовал:

— Вот! Слышали вы это? Внемлите все! Теперь вы понимаете, афиняне, что это не безобидная шалость, не мелкое нарушение, не перевирание молитвы. Это намеренное, леденящее кровь издевательство над священными основами Элевсинского ритуала. Как можно превращать его в спектакль, пародию! Склонять благочестивых афинских юношей к почитанию чужеземного идола! Смущать их кощунственными речами, обманом завлекая в тенета преступного, тайного обряда! Каким позором покрыла она наш славный город! Что здесь еще говорить? Но если слов этого юноши знатного происхождения и образцового поведения мало, я представлю другие доказательства.

Ферамен не сидел, сложа руки. Он разыскал еще одного гражданина, который согласился быть свидетелем, — юношу по имени Калипп, испуганно добавившего пару штрихов к общей картине.

— Да, я был там и слышал, как Фрина — я только что узнал, что ее настоящее имя — Мнесарет, — пела не то гимн, не то песнь Деметре. При этом присутствовали многие: рабыни, флейтистки, шлюхи, множество куртизанок-вольноотпущенниц. А также клиенты и гости, разгоряченные вином, вроде меня или Эвбула. Да, я был изрядно навеселе. Мне кажется, Фрина пришла с симпосиона. Я сам — из сельского дема и в Афинах почти никого не знаю. Юноши выглядели, как граждане или сыновья граждан. Там был какой-то македонский воин нелепого вида, с зеленым венком, съехавшим на один глаз. Не знаю, кто он. Говорили, он был ранен копьем в бою, я точно это помню. Еще я помню, как Эвбул предложил станцевать кордакс, на что Фрина ответила какой-то глупой шуткой. Фрина вела себя именно так, как рассказал Эвбул. Да, это было представление для целой комнаты зрителей. Она сказала: «Ем я цицейон», и сделала глоток из чаши с овсяной похлебкой. Потом она сказала что-то про равенство, мы выпили, стали танцевать, а потом, возглавляемые Фриной, прошли по всему дому с факелами.

— Вот! — торжествующе сказал Аристогейтон. — Иных доказательств не требуется. Все уже ясно. Что происходит во время Мистерий? Поется гимн Деметре. Мисты пьют цицейон, напиток, изготовленный из зерна и священных трав богини. Это обряд, который основала сама Деметра, и он не должен становиться объектом поругания. Дочь Феспии виновна в страшном преступлении. Она глумилась над Мистериями, превратила их в спектакль, а потом представила зрителям нового бога и организовала религиозное шествие в его честь. За это она должна поплатиться жизнью.

Закончив речь на столь пафосной ноте, Аристогейтон сел, наслаждаясь рукоплесканиями потрясенной толпы.

Впрочем, выступление понравилось не всем.

— Ха! — сказал мой разговорчивый сосед. — Еще бы ему не сесть: воды-то почти не осталось. Второму болтуну будет, где развернуться. Все они одинаковые.

Можно было любить или не любить Аристогейтона, можно было гадать, хватит ли его красноречия на второй выход, но одно не подлежало сомнению: он произнес великолепную речь, блестящую с точки зрения риторики, убийственную по количеству представленных улик. Публика, пораженная картиной святотатства, в деталях восстановленной свидетелями, была склонна верить Аристогейтону, хотя не все верили охотно.

Перед Гиперидом стояла нелегкая задача. Едва ли он мог найти свидетелей, которые показали бы, что Фрина не совершила того, что совершила. Нужно было изменить отношение присяжных. Лицо Гиперида выражало сильнейшее волнение, резко обозначились скулы. И хотя оратор пытался выдавить обычную добродушную улыбку и принять непринужденный вид, мы все видели, каких усилий ему это стоило. Голос тоже звучал напряженно, прямая спина казалась задеревеневшей. Однако начал он решительно и энергично.

— Афиняне, я поражен, что мой противник претендует на безупречное знание всех вопросов, связанных с гражданством. Ибо его собственная законопослушность не раз подвергалась сомнению. Более того: право Аристогейтона называться гражданином не единожды оспаривалось в открытом суде, как прекрасно помнят многие из вас. Унаследовав долги отца, он сделал все возможное, чтобы переложить их бремя на государство и вести жизнь нормального гражданина, успев, однако, сто раз заложить и перезаложить свое немудреное имущество. Он заставил других взять на себя его долги, а сам продолжает появляться в судах. Никто не сравнится с ним по количеству поданных — и в большинстве своем несправедливых — жалоб! Я знаю, вы слишком мудры, чтобы позволить ему заморочить вам голову: он утверждает, что обвиняемая — не афинянка и потому ее не должен судить Ареопаг, но все же настаивает на законности этого громкого разбирательства. А может, Аристогейтону просто нравится играть на нем главную роль? И важно ли, кто попал в его сети, пока можно красоваться перед публикой?

Вы слышали, как Аристогейтон заявил о своей ненависти к дурным женщинам. Складывается впечатление, что ему не раз приходилось иметь с ними дело. Может, так оно и есть? Ведь еще совсем недавно ты, о Аристогейтон, состоял в связи с той поистине незабываемой лемнянкой Феоридой, не правда ли? Ее служанку объявили колдуньей и отравительницей и казнили, а сама Феорида предстала пред судом по обвинению в святотатстве. Обвинителем был Демосфен. Одно время Аристогейтон и его брат были весьма благосклонны не только к Феориде — которая, как утверждают, щедро осыпала их своими милостями, — но также к ее прислужнице-чародейке. Лемнянки снабжали их амулетами и зельями. Поговаривают, что таким образом они надеялись избавиться от обвинителей и соперников. Так с каких пор Аристогейтон испытывает отвращение к дурным женщинам? Не столкнулся ли он с более изощренным коварством, чем можно найти в обитательницах дома Трифены?.. Никто не отрицает, что женщина по имени Мнесарет, дочь Эпикла, известная просто как Фрина, живет за счет мужчин и в обмен на подарки оказывает плотские услуги. Никто не отрицает, что Фрина была в публичном доме Трифены и что ближе к утру веселье стало несколько буйным. Но пирушки — неотъемлемая часть жизни Афин, равно как бражничанье и флейтистки. Достаточно взглянуть на древние вазы — и мы поймем, что предаемся тем же усладам, что и наши предки… Вопрос в том, что делала эта женщина в доме Трифены. И называется ли это «святотатством»? Прежде всего, нельзя сказать с полной уверенностью, что произошло, а что — нет. Можно согласиться с тем, что в доме Трифены была пирушка. Один этот факт никак не помогает нам понять, что именно там случилось, или хотя бы кто при этом присутствовал. Обитатели публичного дома, чьи показания вы слышали, — это либо порны (многие были тогда наверху), либо измученные кухарки, которые видели происшедшее лишь краем глаза, а то и вовсе не входили в комнату. Из огромного числа гуляк мы услышали только двоих. Эти юноши, Эвбул и Калипп, любезно согласившиеся дать показания Аристогейтону, в ту ночь, по их собственным словам, были очень пьяны. Находясь в таком состоянии, затруднительно делать какие-либо выводы… И что же это за выводы? Все сказанное сводится приблизительно к следующему: Фрина спела песню и глотнула похлебки. Кто угодно и когда угодно может спеть песню и съесть ложку похлебки. Где здесь преступление? Затем Фрина предложила вина и хлеба — ячменного хлеба — всем желающим. Она шутливо велела, чтобы всем раздали поровну. Это подтвердила Трифена, которую Обвинитель вызвал в качестве своего свидетеля. Фрина предложила друзьям хлеба и разбавленного водой вина за свой счет и велела хозяйке дать еды и питья всем поровну. Она употребила слово, которым часто называют великого и почитаемого всеми бога Диониса — «Распределитель». Разумеется, Диониса никак нельзя назвать «новым» и «непонятным» для афинян богом! Видимо, кто-то боится этого слова, усматривая в нем политический подтекст. Вместо одной-единственной женщины, на которую покушаются мужчины, им представляются тысячи бедняков, покушающихся на их плодородные земли… Фрина — всего лишь женщина. Вот почему она совершила этот добрый поступок. Женщины склонны к гостеприимству, для них естественно одаривать людей пищей. Потом гости Трифены стали танцевать, как часто делают подвыпившие люди. Если выдвигаетесь в темноте, необходимы лампы, а лучше — факелы, яркий свет которых не даст вам споткнуться. Глупое, безобидное веселье. В каком хоть раз в жизни принимали участие почти все наши судьи после симпосиона. Утверждать, что в тот вечер Мнесарет, более известная как Фрина, представила нового бога — просто смешно, заведомо нелепо… Что еще вменяют ей в вину? Осквернение культа Деметры. Многое зависит от того, что именно мы подразумеваем под «осквернением». Как можно осквернить культ Деметры? Очень просто, скажете вы, глумясь над Элевсинскими мистериями. Что такое Мистерии? Об этом не знает никто, кроме мистов. Посвященный не может говорить о том, что он видел и пережил. С вашего позволения, я попрошу Обвиняемую знаком ответить на мой вопрос…