Тереза Бреслин - Печать Медичи Страница 5

— Это так, но она использует ум для интриг и всяческих коварных планов, рассчитанных на уничтожение других! — пробормотал Фелипе.

Внезапно в комнате воцарилась полная тишина.

Мы зашли на опасную территорию. Я вдруг вспомнил о настоящей причине своего пребывания в Ферраре и понял, что мне надо перевести свое повествование в более безопасное русло.

Капитан Дарио дель Орте, должно быть, тоже чувствовал себя не в своей тарелке из-за того оборота, какой приняла наша беседа. Он был офицером, связанным договором с Чезаре Борджа, и осознавал, какие последствия могут иметь неосторожные слова в адрес его господина. Все знали, что Чезаре питает странную привязанность к своей сестре и что плохо придется тому, чьи насмешки в адрес Лукреции дойдут до ушей герцога Валентино. Не так давно в Риме одного человека, плохо отозвавшегося о семье Борджа, распяли на дверях собственного дома, предварительно отрезав ему язык.

Поерзав на стуле, капитан дель Орте тихонько сказал жене:

— Может, попросим Маттео закончить собственную историю?

— Ну конечно! — Донна Фортуната тут же замолчала и улыбнулась мужу, давая понять, что нисколько на него не обиделась.

Я сказал, что мне нечего больше рассказать об этой части своей жизни. Города, конечно, интересны, но в них слишком много народу и слишком грязно. Объяснил, что ушел из Феррары, потому что люблю свежий воздух деревни и могу прожить, нанимаясь в батраки к крестьянам. Там, где я работал в последний раз, мне приходилось натягивать сети и палкой сбивать с деревьев оливки. Местные жители делают так со стародавних времен.

— Вот почему я такой загорелый, — добавил я, вспомнив, как мои спасители говорили, что у меня кожа светлее, чем у цыган, но темнее, чем у них самих.

Сказав это, я надеялся рассеять всякие сомнения, если они у них еще оставались. Я добавил, что этот крестьянин, владелец оливковой рощи, очень плохо обращался со мной, и поэтому я решил уйти от него. В тот день, когда со мной случилось несчастье, я пошел на реку порыбачить, но оступился и упал в воду.

Паоло спросил, откуда у меня синяк на голове. Может, я получил его при падении в воду?

Я сказал, что не помню. И обнаружил, что, если я начинаю подыскивать слова и не знаю, как закончить фразу, любой из моих слушателей может сделать это за меня. А я уже волен согласиться с этим или не согласиться, как сочту нужным.

Поэтому я не сказал, что синяк оставлен дубинкой, удар которой и свалил меня в реку.

— А плавать ты умеешь? — спросила Россана. — Паоло умеет.

— Да, — подтвердила Элизабетта. — Паоло плавает очень хорошо. Он научит тебя, и ты больше никогда не попадешь в такую беду.

— Я умею плавать, — сказал я. — Но течение было таким сильным, и к тому же…

— … в какой-то момент ты стукнулся обо что-то головой, — тут же закончил за меня Грациано.

— Должно быть, ты ударился головой о скалу, когда проплывал через водопад! — воскликнул Паоло, довольный своими способностями делать умозаключения.

Девочки кивнули.

— Бедный мальчик! — Их матушка, донна Фортуната, наклонилась вперед и погладила меня по голове. — И такой худенький! Но мы тебя откормим!

Я вздрогнул. Поскольку в моей памяти не осталось материнской ласки, это прикосновение вызвало во мне ощущения, которых я до того не испытывал. Сидя среди членов этой небольшой семьи, окруженный их вниманием и интересом, я почувствовал себя гораздо более уязвимым. Сглотнув образовавшийся в горле комок, я вернулся к тому месту своего рассказа, которое предшествовало ласковому движению донны Фортунаты.

— Да, — сказал я, — так именно это и случилось.

Но едва я открыл рот, чтобы продолжить, как маэстро сказал:

— Назови рыбу.

— Что?

— Скажи, какую именно рыбу ты пытался выловить в реке.

Я прищурился. Почему он спрашивает об этом? Может, этим вопросом он заманивает меня в ловушку?

— Разную рыбу, — ответил я.

И стал вспоминать, какую рыбу ловил в разных реках и озерах, когда путешествовал с бабушкой. Мы всегда останавливались у ручьев, потому что свежая проточная вода обладает особой силой, поэтому в ней надо купаться, надо ее пить, надо смотреть на нее и слушать ее журчание. Бабушка умела почувствовать близость воды даже в крайнюю летнюю сушь: для этого ей стоило лишь приложить ухо к земле. Тогда она могла показать, где протекает подземный ручей и где нужно копать, чтобы из-под земли забил родник.

Я знал достаточно много названий рыбы, которую нам с бабушкой приходилось пробовать в разное время.

— Окуня, лосося, угря, форель, — перечислил я. — Разную рыбу.

Маэстро удивился:

— Но этого не может быть.

— Почему?

— Этого не может быть из-за водопада вниз по течению реки от того места, где ты ловил рыбу, — того водопада, который поймал тебя в водоворот. Водопад представляет собой естественный барьер, не позволяющий этим видам перемещаться вверх по течению.

Я пожал плечами и ответил настолько спокойно, насколько мог:

— Сам не знаю, что именно я ловил. Я просто надеялся поймать хоть что-нибудь, что можно было бы съесть.

Он взял маленькую записную книжку, висевшую у него на поясе, и открыл ее.

— Я не слишком знаком с этой местностью, — обратился он к капитану дель Орте. — Какая съедобная рыба водится в местных речках?

Паоло и его сестры кинулись наперебой перечислять названия рыб, и маэстро начал быстро делать записи у себя в книжке. Потом он застегнул ее на продолговатую деревянную пуговицу и убрал в сторону. После чего откинулся назад и закрыл глаза. Но я знал, что он не спит.

Наверняка он догадался, что история, которую я рассказал, была не совсем моей историей. Как плащ нищего, она вся зияла дырами. И возможно, с самого начала он знал, что я не тот, за кого себя выдаю.

Глава 6

Время, проведенное в Переле, я вспоминаю как маленький тихий оазис посреди моей бурной жизни.

Поначалу я не знал, как вести себя в ласковой и любящей атмосфере семьи капитана дель Орте, его жены и четверых детей. К такому я не привык.

Конечно, я больше знал о мире, чем Паоло, Россана и Элизабетта, но это нисколько не помогало мне в отношениях с ними. Физически я очень отличался от них. Они были довольно упитанными, а я — совсем тощим, с нелепыми, костлявыми руками и ногами. Донна Фортуната дала мне новую одежду вместо моих лохмотьев, но рукава поношенной рубахи Паоло оказались мне слишком длинны и свисали ниже запястий.

Я выглядел в ней странным, да я и был странным, во всем непохожим на них. Манеры у меня были самые простые и даже грубоватые в сравнении с их манерами. Особенной элегантностью и воспитанностью отличались обе девочки, которые, примерно мои ровесницы, были при этом даже несколько меня выше. Они любили использовать всякие вежливые выражения, особенно общаясь со взрослыми, а мне казалась противоестественной любая витиеватая речь; я высказывал свои мысли без затей. Многие считают, что говорить просто — значит говорить грубо. Однако я считаю, что простота и прямота в разговоре помогают беречь время и предупреждают всяческие недоразумения.

За столом они ели очень медленно. Это была особая, утонченная медленность. Я же, познавший настоящий голод, не понимал, чего ждать, если еда уже поставлена перед тобой. Лишь заметив, как все смотрят на меня, когда я жадно, как можно быстрее, кидаю в рот куски мяса, я понял, что за столом тоже надо следовать строго определенному этикету. И главное, не спешить.

Россана помогла мне, положив свою мягкую ладонь поверх моей руки и что-то спросив меня о Венеции: тем самым она несколько задержала мой очередной рывок к блюду за следующим куском. На эту тему она не произнесла ни слова, но я понял, что она хочет помочь мне вести себя правильно. С тех пор я стал наблюдать за сестрами дель Орте, прислушиваться к их разговорам, учиться их способу обращения друг к другу и манерам.

Больше всего на свете Паоло хотел стать солдатом, как его отец. Поэтому он вовлек меня в занятия фехтованием и другие спортивные игры с военным уклоном. Обычно он устраивал что-то вроде рыцарского турнира и, сражаясь со мной, всегда легко меня побивал, нанося порой очень болезненные удары в грудь своим деревянным копьем. Поначалу это злило меня, я дулся на него и отказывался парировать его удары.

Но всякий раз, когда я оказывался на земле, девочки начинали жалеть меня, Паоло принимался уговаривать, и я опять соглашался.

Это была их любимая игра. Россана и Элизабетта изображали высокородных дам, дарующих свою благосклонность храброму рыцарю, бьющемуся ради них. Более бойкая из девочек, Россана, всегда выбирала своим фаворитом меня и повязывала мне на шею свои ленты. Но вскоре меня стало раздражать то, что я все время оказывался в униженном положении; Паоло постоянно одерживал надо мной верх. Он вовсе не хотел меня унижать, нет! Но так получалось из-за его явного преимущества в росте и силе. Однако он не во всем превосходил меня. Может, я и уступал ему в силе, но зато был более ловким и шустрым. И кое в чем более опытным.