Маргарет Дуди - Афинский яд Страница 50

Я понял, что Фрина обречена. Оставалось лишь узнать, как она умрет — от яда или на тимпаноне. В глазах Аристогейтона и его сторонников читалось: «Распять ее!»

И вот усталый, потерпевший поражение Гиперид взошел на бему, чтобы произнести заключительную речь, хотя, казалось, надеяться было уже не на что.

— Афиняне, я не знаю, что можно ответить на такую жестокость. Мне сложно говорить, — он сглотнул. — Некоторые уверены, что могут читать мысли богов, как открытую книгу, и что боги желают казни невинной женщины.

Гиперид взглянул вверх, словно надеясь, что боги пошлют ему вдохновение. Дождь прекратился, ветер гнал по небу клочья облаков. Оратор встряхнулся, как человек, который вот-вот бросится в море. Потом, приняв какое-то решение, он повернулся к нам:

— Чего желают боги, господа? Неужели жестокости и разрушения? Неужели их радуют убийства и надуманные обвинения? Аристогейтон сам не понимает, чего просит. Пусть обвиняемая встанет так, чтобы все могли ее видеть.

Оратор кивнул солдату, и тот послушно подвел к нему закутанную в черное фигуру.

— Глядите! — приказал Гиперид, подходя к женщине. — Глядите — но видеть-то вы не можете!

И резким движением он сорвал с нее покрывало, и показалось прекрасное лицо Фрины, ее блестящие золотые волосы, разделенные на прямой пробор и собранные сзади. Голова и прическа свободной женщины, а не рабыни.

— Это — женщина! — вскричал Гиперид. — Любуйтесь ею! Это ее вы хотите осудить, наслушавшись злобной клеветы кучки заговорщиков. Даже если она и произносила слово «Распределитель», Исодет — никакой не чужеземный бог, ибо «Распределитель» — это одно из имен Диониса, которого мы все любим и почитаем. Нелепое обвинение раздуто практически из ничего, из пирушки в борделе, из слов полумертвых от страха рабынь, из свидетельских показаний граждан, которые в ту ночь были пьяны и которых еле-еле разыскали наши рьяные обвинители. Заговорщики используют Фрину как легкую, но знаменитую мишень, а сами посягают на благоденствие Афин и мечтают возродить тиранию, когда любого можно привлечь к суду, выдвинув туманные обвинения. Любуйтесь, говорю я вам, настоящей женщиной!

Один за другим присяжные поворачивали головы, чтобы взглянуть на Фрину. Бледный солнечный свет, пробиваясь сквозь редеющие облака, облегчал им задачу. Некоторые особо трезвомыслящие мужи демонстративно отвернулись. Я подумал, что Басилевсу пора бы подать голос — и Гиперид, видимо, разделял мое мнение. Испугавшись, что ему помешают осуществить задуманное, он снова взялся за ткань, скрывающую тело Фрины.

— Смотрите!

Он расстегнул застежки на ее плотном плаще, скинул его и таким же молниеносным движением разорвал тонкий льняной хитон, под которым не было ничего, даже грудной повязки. Взорам открылась прекрасная грудь Фрины. По мере того, как Гиперид продолжал свою речь, порванные одеяния медленно падали наземь, постепенно обнажая ее совершенное тело, — казалось, мы наблюдаем за рождением божества. И правда, Фрина была похожа на Афродиту, выходящую из морских волн, — складок черного плаща и кипенно-белого хитона, которые сперва колыхались на уровне ее бедер, потом — колен и, наконец, опустились к маленьким ступням. Словно очищенный от коры ивовый прутик или весенний бутон, появившийся из зеленой почки, Фрина, нагая, божественно сложенная, стояла среди нас. Не из золота и бронзы, а из плоти и крови была сделана эта чудеснейшая из статуй.

— Смотрите! — воскликнул Гиперид. — Смотрите на красоту, которая снизошла до нас!

Его голос сорвался. Тонкий луч света упал на площадку и коснулся Фрины, чтобы все могли ее рассмотреть, — незабываемый момент, захватывающее зрелище.

— Я объясню вам, что такое святотатство! — кричал он. — Святотатство — допустить, чтобы брюзгливость и злоба уничтожили эту красоту, это чудо! — Голос оратора вновь сорвался, по его щекам заструились слезы. — Я умоляю вас — так страстно, как только способен, как молил бы за самого себя, — я умоляю вас пощадить эту прекрасную женщину. Посмотрите, как она мила и очаровательна, как изящна и грациозна! Не убитая стыдом преступница, а торжествующая богиня стоит перед вами. Глядите! Это божественный знак и божественное чудо, великий дар Афродиты Афинам. Сама Афродита воплотилась в этом несравненном создании, которое живет и ходит среди нас. А вы хотите сказать: «Нет, нет, забери свой дар! Мы презираем его, мы раздавим его! Мы не нуждаемся в нем и, более того, хотим его уничтожить!»… Почему, почему, о афиняне, хотите вы нанести богине Афродите такое страшное оскорбление? Афродита никогда не обходила нас своими милостями. Напротив, она всегда помогала, благословляя наши поля, а главное — брачное ложе, соединяющее мужчину и женщину. Благодаря Афродите продолжается род человеческий. Поколение за поколением, приходят в этот мир афиняне. Красивых, сильных детей дарит нам богиня любви. Воинов, защищающих наши дома, жнецов, собирающих урожай. Супруг Афродиты спустился с Олимпа и учит нас создавать орудия труда и чудесные украшения. Мы ходим в храмы Афродиты, приносим ей в жертву голубей, курим фимиам на ее алтарях, благодарим богиню за помолвки, свадьбы, здоровых сыновей и дочерей. Мы просим у нее любовников, супругов, детей. И любви, Любви. — Гиперид был словно охвачен безумием, он бешено жестикулировал, из его глаз ручьями лились слезы. — Любви, которую мы собираемся умертвить и положить в темный склеп на веки вечные, отвергнув радости супружеского ложа, нежность, которая должна быть между мужчиной и женщиной! — Он вытер слезы и продолжал: — Ибо любовь правит вселенной. Эрос первым пришел в этот мир. Со светлой Эрато поем мы гимны, славя любовь и наслаждение, красоту и желание. Все это — дары Афродиты, а афиняне хотят плюнуть ей в лицо? Вовсе не из любви к Деметре, которая живет в дружбе с богиней любви и дарует нам пишу. Нет, из злобы, обиды, страха — страха, природа которого мне не понятна. А вы не страшитесь, что Афродита отвернется от афинян, которые нанесли ей такую обиду, лишит их радостей ложа и потомства? Она может наказать вас бесплодием. Лишь бессильные мужчины, примирившиеся со своей печальной участью, могут, находясь в здравом уме, решиться на такой шаг. Вы со спокойной душой сойдете в могилу бездетными? Вы хотите обидеть богиню, проводя ночь за ночью в одиночестве? Не страшитесь ли вы такой кары?.. Афиняне, вы видите: я так взволнован, что едва могу говорить. И когда я смотрю на чудесную красу, которую мы готовы оскорбить и растоптать, мое волнение вспыхивает с новой силой. Как, как можно такое сделать? Это недостойно истинных афинян! Что бы вы сказали, увидев человека, который с железным кайлом идет на прекрасную статую богини, желая нанести глубокие раны ее мраморному телу? Или острым шилом уродует отлитый из бронзы божественный образ, оставляя на нем глубокие борозды?! Вы бы решили, что этот человек — безумец. Вы бы попытались вырвать оружие из преступной руки. Разве нет? Значит, тем более нужно остановить этот акт бессмысленной жестокости и спасти красоту… Послушавшись Аристогейтона, мы покроем себя позором и оскорбим сразу двух богинь: Деметру и Афродиту. Какая дикая, ужасная мысль: обидеть божественную Дарительницу любви и смеха. Прошу вас, из милосердия, из любви к Справедливости и Красоте, из верности Афродите, отпустите эту женщину! Да не посмеет наша рука коснуться совершенного творения Афродиты, и давайте же славить богов, подаривших нам такую красоту!

С присяжными и зрителями творилось нечто невообразимое. Одни кричали, что поведение Гиперида неслыханно, другие (которых было не в пример больше) вытягивали шеи, стараясь рассмотреть обнаженную женщину, но не проронить ни слова из выступления ее защитника. Зрители и даже присяжные, трезвомыслящие архонты, вскакивали со своих мест и карабкались друг на друга. Фрина, нагая, облитая бледным осенним солнцем, была неподвижна, словно статуя (но те, кто стоял недалеко от нее, потом рассказывали, что она слегка дрожала). Даже самых нетерпеливых охватило благоговение, словно перед лицом божества.

Гиперид замолчал, но продолжал стоять. Аристогейтон и Эвфий брызгали слюной и отчаянно протестовали. Кто-то — среди них Эвримедонт и Ферамен — изрыгали проклятия в адрес женщины и Гиперида, кто-то кричал, чтобы они прекратили. Басилевс долго не мог утихомирить присяжных, чтобы задать традиционный вопрос. Какие-то мгновения — и Фрину оправдали подавляющим большинством голосов. Лишь несколько наиболее стойких духом (но не обязательно самых старых) не поддались чарам красоты, благоговению пред богиней и собственной жалости.

Когда стало ясно, что знаменитой гетере не угрожает смертная казнь, волнение лишь усилилось. Многие присяжные, не удовлетворившись вынесением оправдательного приговора, подбегали к ней, чтобы поздравить лично. Фрина, все еще обнаженная, с очаровательной любезностью отвечала каждому. Все мужчины вели себя с невероятной почтительностью, не смея коснуться ее обнаженного, сияющего, такого близкого тела, но Фрина сама одаривала рукопожатием или другим знаком внимания и признательности тех, кто желал этого. Никем не остановленная, прибежала служанка и накинула плащ на тело своей прекрасной госпожи. Но Фрина не ушла, пока не поговорила с каждым. Наконец, она взглянула на Гиперида, который, совершенно обессиленный, сидел на краю помоста, вытирая лицо. Они не коснулись друг друга, но долгий, красноречивый взгляд заменил им объятие — а потом Фрина удалилась. Богиня исчезла. Оскорбление Афродите не было нанесено.