Светлана Гончаренко - Уйти красиво и с деньгами Страница 64

У Фрязиных Ваня едва поздоровался с веселым Борисом Владимировичем, который попался навстречу. Володька и Мурочка с ходу залопотали что-то ненужное и невпопад, а когда Ваня спросил о Лизе, разом смолкли. Тут Ваня и узнал, то Лизу видеть нельзя – ни теперь, ни завтра. Скорее всего, никогда нельзя! Все худшее случилось. Все кончено, все непоправимо.

Оказалось, в ту дождливую ночь Лиза послала от Тихуновских телеграмму Матлыгину и тут же упала в страшном жару – слишком долго пробыла она в своем легком платье под проливным дождем.

Лизу перенесли домой. Как ни пыталась сестра осторожнее приготовить Павла Терентьевича к вести о том, что Лиза серьезно больна, ее старания ни к чему не привели. Павел Терентьевич понял, что Лиза попала в беду. Его сердце этого не вынесло. Он знал – причина всех несчастий семьи он сам, его нелепое легкомыслие.

К утру Павел Терентьевич скончался. Лиза лежала в бреду – подозревали плеврит и даже скоротечную чахотку. Она ничего не узнала тогда ни о смерти отца, ни о его скудных похоронах, ни об аресте Пиановича, ни о глупых и неприличных слухах, которые пошли о ней по городу.

Анна Терентьевна вынесла удар жестокой молвы в одиночку. Ее безупречная репутация была погублена – племянница оказалась связана с вором и убийцей, а сама Анна Терентьевна щеголяла в туалетах, оплаченных преступником. Появление Лизы в доме Тихуновских в рваном, заляпанном грязью платье тоже вызвало скандал. Тихуновские ничего от общества скрывать не стали и даже преобразовали Лизино платье в ночную сорочку, державшуюся на одном плече и разодранную снизу неловко сказать докуда. Грязные и нелепые домыслы привели к тому, что Анна Тереньевна не только более не принимала у себя лучших, интеллигентнейших людей Нетска – ее саму перестали пускать в хорошие дома. И даже в те, которыми она прежде брезговала!

Смерть брата, суета с похоронами несколько сгладили этот кошмар. Но в день, когда Павел Терентьевич был предан земле, за поминальный стол уселись лишь совершенно неприличные люди – завсегдатаи любых поминок, господа с красными носами, вульгарными манерами и громкими голосами.

Анна Терентьевна никак не могла придумать, что в такой ужасной ситуации должна делать выпускница Павловского института и дама высокого тона. Брат мертв, племянница при смерти, денег ни гроша, на каждом шагу хихиканье за спиной – и никакой надежды!

Однако не зря Анна Терентьевна твердила Лизе, что образование, безупречный стиль и тонкое знание света есть вечный капитал девушки любого возраста. В самый разгар беспросветной тоски Анна Терентьевна получила письмецо – привет из прошлого. Она и раньше такие письма получала, но это оказалось даром судьбы.

Отправительница письма, новониколаевская купчиха, была та самая дама, с которой Анна Терентьевна лет семь назад побывала в Царском Селе. Там жила купчихина сестра. Эта сестра по брачной газете списалась с царскосельским же жителем, «истомившимся одиночеством, впавшим в жестокую бедность господином выгодной наружности, сорока одного года, дворянином». Такой жених очень подходил новониколаевской купчихе, тогда вдове. Вдова желала нового брака и повезла с собой Анну Терентьевну, чтобы оценить достоинства и тон кандидата.

Господин из Царского Села оказался немного иным, чем сам себя рекомендовал, когда писал объявление. И лет ему было уже под шестьдесят, и истомлен он был скорее нетрезвой, чем одинокой жизнью. Наружность его тоже была не столько выгодной, сколько одутловатой и несвежей. Зато бедность и дворянство жениха сомнений не вызывали (это Анна Терентьевна выяснила самыми тонкими способами). В конце концов кандидат все-таки понравился, брак состоялся, молодые отбыли в Новониколаевск. Теперь счастливая супруга бывшего царскосела умоляла милую, тактичную и опытную Анну Терентьевну помочь своей внучатой племяннице.

С грустью перечитала Анна Терентьевна лестный отзыв о своей персоне. Он означал лишь то, что до Новониколаевска не дошли слухи ни о женихе-налетчике, ни о ночной сорочке на одном плече. Поэтому старая знакомая просила Анну Терентьевну взять на себя хлопоты по доставке внучатой племянницы в Швейцарию, в туберкулезную санаторию. Девушка была очень плоха. Оставалась одна надежда на горный воздух, на профессора, с которым уже списались, и на проверенного, знающего европейские языки друга… Все расходы примет на себя семья бедняжки… Не будет ли милая Анна Терентьевна так великодушна…

Письмо мелко дрожало в ослабевшей, но королевски изящной руке Анны Терентьевны. Эту руку больше не украшали ни фамильные, ни какие-либо иные перстни. Траурное платье было самое скромное, полу-креповое, отчего порыжело в три дня (в подобных прежде щеголяла Антония Казимировна Пшежецкая).

Анна Терентьевна быстро пришла в себя, и ей безумно захотелось приблизить минуту, когда и позор, и несчастья, и сам Нетск – все будет оставлено, пережито и забыто. Она тут же помчалась на телеграф и «молнией» метнула в Новониколаевск свое согласие. Своей старой знакомой она поставила единственное условие – с ними поедет и собственная племянница Анны Терентьевны, больное несчастное дитя. Ответ ожидался с трепетом, но не разочаровал – семья чахоточной девицы согласилась. Чтобы скверные слухи не успели просочиться из Нетска, Анна Терентьевна наспех, за полцены продала дом, мебель и почти все вещи, рассчиталась с Матрешей и Артемьевной и, усадив во второй класс полуживую, кашляющую, прозрачную Лизу, ринулась в Новониколаевск навстречу избавлению. Оттуда путешественники подались в Швейцарию, где потерялись следы Лизы и ее тетки.

Больше никто и ничего не мог Ване рассказать, даже Фрязины. А ведь Борис Владимирович, чуть ли не единственный в городе, сочувствовал Анне Терентьевне, а Лизу лечил практически бесплатно! Очевидно, и тетка, и племянница решили навсегда выбросить из головы суровый, пыльный Нетск. Они ни разу никому не написали и не дали о себе знать. За это Мурочка была в большой обиде на Лизу.

Нельзя сказать, что в городе сразу утихли толки об Одинцовых. Прекрасная Лиза – несчастная, дерзкая и опозоренная – некоторое время еще помнилась. Слухи о ней (то ли неизвестно как долетавшие из Швейцарии, то ли плодившиеся сами собой в Нетске) появлялись и тут же складывались в невероятные узоры. Некоторые прежние знакомые Одинцовых утверждали, что в швейцарской санатории красавица Лиза точно тем же способом, каким пользовалась в Нетске, уловила богатейшего жениха, тоже чахоточного. Этот жених был английский лорд со всем необходимым прикладом – титулом, замком и ордой слуг-индусов. По другим сведениям, лорд и сам был индусом, богатым настолько несусветно, что золотым было у него все, вплоть до чесалки для спины.

Другие говорили, что Лиза завлекла не чахоточного индуса, а самого владельца санатории – знаменитого доктора, уже в летах, но бодрого и, естественно, с громадным состоянием. Бойкая Лиза теперь якобы ассистировала своему ученому супругу и даже писала под именем Рейнгольд Фукс статьи по туберкулезу в немецкие журналы. Эти слухи особенно бесили доктора Фрязина. Он всем показывал медицинский журнал с портретом доктора Фукса, немолодого мужчины в пенсне с сердито оттопыренной бородой. Портрет ничуть не походил на Лизу!

Что бы ни говорил доктор Фрязин, все в Нетске были уверены: Лиза Одинцова, имея выгодную наружность, лощеные манеры и пронырливую тетку, даже в Швейцарии, среди чахоточных, не могла не влюбить кого-нибудь в себя. Куда же она подевалась? Если доктор Фукс оказался бородатым, известным в Европе мужчиной, значит, Лиза просто умерла в санатории, оплакиваемая и лордом, и индусом, и профессором. А индуса с золотой чесалкой заарканила сама тетка, Анна Терентьевна! Эта особа могла пленить и Рейнгольда Фукса – недаром ее портрет чем-то смахивал на императрицу Марию-Терезию. Значит, тогда…

Вот так тихие Лизины шаги и растаяли в неизвестности, совершенно неслышные на мертвой хвое швейцарских еловых аллей. Даже имя ее постепенно забылось и стало ждать, когда друзья детства состарятся – тогда прошлое, замусоренное суетой взрослой жизни, вдруг очистится. Оно засияет, как протертое зеркало, поймает ослепительный луч, разложит его семицветным веером и явит четче, чем видится собственная, в морщинах, рука, то давнее небо, ту пыльную улицу с дощатым тротуаром, те забытые голоса и лица. И это лицо тоже вспомнится – надменное, синеглазое, в окружении растрепанных волос. Как же ее звали, ту сумасбродную гимназистку, у которой еще была тетка в кудряшках и в невероятно тугом корсете?..

Никак со всей этой путаницей – со Швейцарией, индусами и золотым облаком забвения – не вяжется лишь один факт, который затерялся в вихрях неспокойного времени. Они, эти вихри, просто его засвистали! Но все-таки в Петрограде, в 1916 году, вольноопределяющийся Иван Тимофеевич Рянгин венчался в церкви Успения, на Сенной, с какой-то девицей Елизаветой Одинцовой. На следующий день он уехал к румынской границе, в Тарнополь, где стояла тогда его часть.