Николай Волынский - Наследство последнего императора Страница 69
Николай Волынский - Наследство последнего императора читать онлайн бесплатно
И вот теперь на их пути к английскому золоту неожиданно оказалась, сама того не ведя, твердокаменная Куликовская-Романова. Если бы она согласилась на их условия, дело с личным золотом Николая II, застрявшим на берегах Темзы, можно было решить, как говорят каратисты, в одно касание. Прокуратура закрыла бы дело об убийстве царской семьи, выдала свидетельства о смерти всех Романовых и – можно начинать работу с «Бэрринг-Бразерс банком». Англичане – не японцы, им не важно, кому может принадлежать управляющая компания. Лишь бы к нотариату не было вопросов – нашлись бы законные наследники императора, признанного действительно погибшим, и предъявили надежные документы.
Уже при зондажных переговорах Чубайс, которого Гайдар специально для этого назначил министром финансов, выяснил, что препятствий к возврату золота нет, а банк рассчитывает на небольшой бонус – опять-таки на проценты с капитала и к ним четверть стоимости в нынешних ценах. Англичане, опять-таки в отличие от японцев, признали себя не должниками русских хозяев золота, а его хранителями, работа которых должна быть справедливо оплачена. А приоритетные наследники Николая II – вот они, рядом: дочь почившего князя Владимира Кирилловича, Местоблюстительница Российского Престола – так было напечатано на визитных карточках Марии Владимировны. Она не ставит никаких предварительных условий. Наоборот, безоговорочно согласна на все.
Куликовская-Романова, выйдя из приемной мэра, где ей отметили попуск, но не дали провожатого, неторопливо, но уверенно шагала по бесконечно долинному коридору со сводчатыми потолками. Каждой клеточкой своего немолодого, но хорошо ухоженного тела она ощущала, что идет не просто через пространство знаменитого здания, а сквозь материализованную историю своей России, которую Куликовская-Романова любила до слез и теперь страдала вместе с ней, хотя никому никогда в своих чувствах не признавалась: дурной он. Она знала, что как раз в конце этого коридора, за углом – та самая историческая комната. На ее двери простая эмалевая табличка «Классная дама», сохранившаяся с тем времен, когда здесь был институт благородных девиц. Именно здесь и работал Ленин в ночь и после октябрьского большевистского переворота. Именно здесь заседало первое правительство рабоче-крестьянской России – Совет народных комиссаров.
Она много читала о жестокой коммунистической власти, о репрессиях и чистках, однако, никогда не забывала и о том, о чем западная пресса почти никогда не говорила, – о советском чуде. Что ни говорить, но это большевики снова собрали великую империю, разваленную Романовыми и разорванную на лоскуты русскими либерал-масонами в союзе с тогдашними демократами. За десять лет совершили невозможное: путем величайшего напряжения и самоотвержения превратили дряхлую умирающую Россию в молодую, сильную, высокообразованную державу. «Но почему же они не удержали власть? Почему не совершили еще один переворот? Все что нужно было тогда советской России – немного традиционных свобод: слова, печати, личного предпринимательства, выезда из страны и въезда в нее… Ведь это совсем немного!» – в который раз она спрашивала себя и не находила ответа.
Три дня назад она вернулась со своей малой родины – с Кубани, из Краснодарского края, где пробыла без малого месяц. Поездила по деревням и станицам, чтобы собственными глазами увидеть, как выглядит новая Россия, сбросившая многолетнее иго большевиков. И была потрясена, обнаружив, что самыми страшными врагами новой России оказались «новые русские». Она увидела бескрайние пшеничные поля с осыпающимися колосьями: колхозы пшеницу не убирали. Во-первых, невозможно было купить горючее: Гайдар освободил цены на него и тем уничтожил сельское хозяйство России. Те колхозы, которые все-таки смогли посеять, убрать хлеб были не в состоянии, поскольку гайдаровское правительство предложило десять долларов США за тонну зерна. Горючее стоило дороже, выгоднее оказалось оставить хлеб загнивать на корню. Той же осенью Гайдар подписал договор с Аргентиной и США о закупках там пшеницы по 70 долларов за тонну.
Куликовская-Романова увидела огромные животноводческие и молочные комплексы – мощные предприятия по производству мяса и молока. В них с утра до вечера ревел, надрывая сердце, голодный скот. Нет кормов. Нет электричества. Прилавки и витрины деревенских лавок и магазинов вместо продуктов завалены сказочно дешевой заграничной водкой и чистым спиртом. Нет людей. Деревни выглядели, как после битвы с вражеским войском: в придорожных канавах, на подворьях, неубранных огородах, словно трупы павших, валялись пьяные – взрослые, подростки и даже дети. Вместо работы, хлеба и школы, новая власть, сбросившая с шеи народа «большевистское иго», дала народу голод, водку, детский секс и мучительную, хоть и быструю смерть.
А в это же время в Россию шли сухогрузы из США, Канады, Аргентины и Чили, которые везли в Россию иностранное зерно по 70 и даже 100 долларов за тонну. Они завозились для тех, кто сказочно обогатился на шоковых реформах Гайдара, ввергших за грань нищеты. Шло в Россию мороженое мясо, сухое молоко, консервы и спирт – за русское золото, неприкосновенный запас, который 80 лет копили для своей страны большевики. А в кабинете бывших партийных руководителей Ленинграда сидел самовлюбленный профессор права, страдающий недержанием речи, бесчувственный и жестокосердый человек, для которого массовая гибель и мучительное вымирание его соотечественников – всего лишь «побочные результаты» реформ. Именно он первым произнес знаменитую историческую фразу, на редкость циничную, ставшую на несколько лет оправдательной формулой для палачей России: «Гибнет советская экономика, говорите? Нам не нужна такая экономика. По пожарищу все растет быстрее». И вот только что он не захотел помочь даже ей, приехавшей, чтобы хоть как-нибудь, сколько ей отпущено сил, помочь страдающей России.
Два дня назад у нее случился приступ мерцательной аритмии после того, как на русской таможне русские таможенники откровенно потребовали взятку за то, чтобы пропустить в Россию медицинское оборудование, которое она купила за свои пенсионные деньги и на пожертвования таких же, как она, русских людей скромного достатка, потомков эмигрантов, живущих в Канаде и США. Куплено – для русских же больниц, в которых нет для бедного человека ничего – даже таблетки аспирина, причем чаще всего – фальшивого! В то время как в Петербурге каждый год закрывается по нескольку больниц и поликлиник, оставшаяся медицина превратилась в сказочно прибыльный и жестокий бизнес, изощренный и безжалостный по отношению к 90 процентам населения России, обслуживающий исключительно богачей. Бедным остается надеяться на себя и на аптеку.
Наблюдая жизнь соотечественников, Ольга Николаевна сделала еще одно ужасное открытие: аптека в демократической России стала очень эффективным механизмом геноцида с колоссальным радиусом поражения. Очень хорошим, а главное, дешевым оружием массового уничтожения. Со стороны ничего не видно. Способ тихий, незаметный, эффективный. Непосредственно русских никто не убивает. Не нужны крематории и газовые камеры. Теперь русские убивают себя сами, покупая лекарства, которые не лечат. Фармацевтический бизнес, в котором обращается не менее 70 процентов фальшивых лекарств, дает прибыль в тридцать-сорок раз большую, нежели наркоторговля. В фармацевтике нет такого риска и накладных расходов. Но главное, не нужно специально создавать спрос.
А спроса на наркоту – работа очень хлопотная, рассчитанная на перспективу. Особенно оживилась наркоторговля в России, после того как наркодилеры стали широко практиковать новый метод создания устойчивого спроса – доставку наркотиков прямо в школы (первая доза – бесплатно!) и приобщать к ним школьников уже со второго класса.
Создавать искусственный спрос на лекарства не надо. Он создается сам и растет с каждым днем. Из средства поддержания здоровья и спасения жизни аптечное дело превратилось в мощнейшее оружие убийства русских, в одну из самых изощренных и безжалостных систем обогащения тех, кто успел с помощью того же Собчака захватить больницы, поликлиники, медицинское оборудование. Скоро это медицинское ворье его отблагодарит, когда ему придется спасаться бегством от прокуратуры и прятаться сначала в клинике, а потом спасаться от ареста за границей…
Спустившись по каменным ступеням и пройдя мимо памятника Ленину, который в исполнении скульптора Вучетича оказался поразительно похож на обезьяну, она молча села в автомобиль, дожидавшийся ее на площадке за кованой оградой Смольного.
Это был тот самый, нам знакомый, старенький москвич-412 с форсированным двигателем. Только за рулем сидел не Иванов, а Онтонов. Иван Иванович Иванов вместе с Новосильцевой был в Москве: там графинька должна была повидаться с Немцовым, который обещал ее принять – правда, после долгих ходатайств, к которым пришлось даже подключать атташе по культуре посольства Франции. Куликовская-Романова с Новосильцевой знакома еще не была, но надеялась, что скоро познакомится. Заботу о Куликовской-Романовой взяли на себя в Петербурге те же неофициальные лидеры местной православной организации, среди которых было несколько отставных офицеров ГРУ, два бывших крупных партийных работника, генерал милиции и группа «Православные писатели России», которую возглавлял Николай Коняев, у которого ненависть к большевикам удивительным образом сочеталась с любовью к творчеству Михаила Шолохова – «коммунистического Толстого», члена КПСС и ЦК КПСС.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.